Зимний мальчик
Шрифт:
Ольга пришла не одна. С отцом, Андреем Николаевичем.
– А у меня как раз самовар вскипел, – сказал я. – Торт, правда, вафельный, но зато шоколадный.
– Торт не убежит, – сказал Андрей Николаевич. – Ты мне вот что скажи, Миша.
И замолчал. Ждал, что начну потаённые мысли выкладывать. А я принес в гостиную самовар, тульский, электрический, затем заварочный чайник и три чашки на подносе, и уже третим заходом обещанный торт, «Классика», со скрипкой.
– Какой чай любите? – спросил я.
– А у тебя что, разные?
– Черный,
– Что за желтый?
Я достал пачку «Липтона» в пакетике, папеньке в пайке дали. В честь победы над Германией.
– Сказал бы я, на что он похож, твой желтый чай, да не при дочке.
Ольга же изображала переводчицу с китайского. Поскольку китайского никто из присутствующих не знал, она притворялась статуей. Согласно китайского протокола.
– Не нравится желтый, пьем грузинский, – ответил я. Заварил чайничек (без особого старания, грузинский как ни заваривай, будет одинаково).
Разрезал и торт, разложил на блюдечки. Как, интересно, полагается брать вафельный торт? Руками?
– Значит, ты решил оперу написать? – сказал первый секретарь обкома.
– Почему решил? Уже написал.
– Вот так взял – и написал?
– Это бывает. Хоккеист взял да и забил три шайбы за период. А что долго и упорно тренировался, что работала вся команда, как бы и не в счёт.
– И зачем тебе Ольга?
– Других поэтов я не знаю. Но уверен, что у Ольги получится. Зачем искать хитрости, когда всё на поверхности?
– И то, что папа у Оли может протолкнуть на сцену твою оперу, значения не имеет?
– Всегда приятно иметь «Аврору» в запасе, но главное в другом. Я считаю, что опера хороша, это первое. Я считаю, что она ко времени, в будущем году – тридцатилетие десанта на Малую Землю, это второе. Ну, и, наконец, лучше написать оперу, чем не написать, это третье.
Было и четвертое, и пятое, и шестое, но я решил остановиться.
Умному достаточно, а дураком Андрей Николаевич точно не был.
– Ладно, работайте, а я пойду телевизор смотреть, – это он, верно, шутит.
К чаю он, кстати, не прикоснулся. Может, не положено.
– Чаепитие, похоже, не состоялось. Видно, торт не той системы. К счастью, вафельные торты не портятся. Не успевают.
Моя шутка – да шутка ли? – Ольгу не развеселила.
– Ладно, давай работать. Показывай.
Она показала. Не так много, как я ждал, но и немало. Видно, старалась.
– Попробуем, попробуем.
Я подсел к «Блютнеру». Ну да, ария молодого лейтенанта. Без шипящих, открытые гласные.
Пару раз спел мысленно. Даже три раза. Ольга смотрела, не решаясь не сказать – вздохнуть. Волнение первой попытки.
Я, не став мучить дальше, сказал:
– Очень хорошо.
– Но ты же не пел!
– Пел. Но могу и повторить.
Я повторил вполголоса, камерно. Не хватает ещё наводить на девушек чары.
– Со сцены Оперного, конечно, будет лучше. Профессиональный певец, акустика, оркестр, зрители, опять же буфет…
– Ты смеешься…
– Нет, отнюдь. То, что мы сейчас делаем – творчество. А постановка оперы в театре – это производство. Будут задействованы сотни людей – солисты, хор, балетная группа, оркестранты, гардеробщики, буфетчики, рабочие сцены, просто рабочие, столяры, плотники, осветители, кочегары, художники, швейный цех, бухгалтерия и так далее и так далее. Театр – огромная фабрика.
А мы будет скромно стоять в сторонке и говорить «нет».
– Почему «нет»?
– Потому что всем захочется срезать угол, сделать попроще. Певцу – чтобы легче пелось, костюмеру – что бы в ход пошла залежалая материя, декоратору – сэкономить на всём… И да, очень может быть, что тебе начнут навязывать соавтора, какую-нибудь знаменитость, Евтушенко или Вознесенского. Говори нет. Девушек ведь учат говорить «нет», не так ли.
– Евтушенко же великий поэт!
– Не спорю. Но нюх на хорошие деньги у великих поэтов отменный. Я не имею в виду конкретно Евтушенко, но имя поэтам при столике легион. Говори нет, и всё. В самом крайнем случае, отвечай, что должна посоветоваться с папой.
– А с тобой?
– Я, как-никак, автор. И хотя у нас автором любят подрезать крылышки, тут у них не получится. Но первый секретарь обкома по сравнению с автором – Крейсер Аврора по сравнению с парусником.
– Отец вступится?
– За тебя – ещё как. Ну, я так думаю. Если ты не начнёшь восхищаться – ах, Евтушенко, ах, Вознесенский!
– А что, нельзя восхищаться?
– Восхищаться можно, но подражать не стоит. И уж тем более не стоит отдавать своё. У тебя получается, и ты не простишь себе, если отдашь мечту всяким поэтам при буфете, которые сочинят что-нибудь тоскливо-протяжное «Малая Земля, Великая Земля» или вроде того.
– Не отдам.
– Тогда на сегодня всё.
– Но у меня ещё есть…
– Вижу, что есть. Но мне со словами нужно сжиться, словно они, слова, от Бога. А это так просто не делается. Ночью подумаю, утром попробую, вечером покажу. А ты не расслабляйся, пиши.
Мы всё-таки распробовали тортик, а потом я проводил Ольгу.
– Чего провожать? Тут минуту идти!
– Мало ли. Слышала, что на Тихом Озере случилось?
– Побольше твоего слышала. Сосновке дополнительные наряды милиции выделены, теперь это самое безопасное место в области.
– Тем лучше. Могу я пройтись с девушкой по самому безопасному месту? Пятьдесят четыре шага в одну сторону?
– Ты считал?
– На глазок. А сейчас и проверю.
И я проверил. И так восемь дней. Не простое это дело – оперы сочинять. Не мало пролилось пота, случались и слёзы.
И всё-таки мы это сделали.
Глава 4
26 августа 1972 года
АВТОНОМНОЕ ПЛАВАНИЕ
– Ключа нет на прежнем месте, ты, Миша, его не брал? – спросил папенька.