Зимняя война. Дороги чужого севера
Шрифт:
Вдруг в воздухе пронесся резкий свист, и Никита рухнул на дно воронки, зажал уши. Тут же слева ухнула мина. Еще один взрыв, теперь справа, третий – с безопасным недолетом. Заговорила минометная батарея в траншее за бетонным бункером. Но целей минометчики не видят, могут палить только наобум! Мины продолжали падать – с впечатляющим разбросом. Троица ползла – дистанция увеличилась до трехсот метров и продолжала расти. Посыпалась земля, и в воронку, утробно сопя, свалился Карабаш, встал на колени, стал стряхивать с головы землю. Каску он потерял, капюшон оторвался и болтался на трех нитках – видно, зацепился за колючую проволоку.
– Вы живы, товарищ старший лейтенант?
– А что, похож на мертвого? – вопросом на вопрос ответил Никита срывающимся голосом, от надрывного кашля перед глазами плясали круги.
И вдруг стало тихо. Только в окопах не смолкало карканье. Подались вверх почти одновременно – и ругнулись почти хором. С бруствера слетели фигуры в белых комбинезонах, побежали вниз. Их было шестеро или семеро. Нечеткие фигуры скользили во мраке, пропадали, снова появлялись.
– А давайте им всыплем,
– Ближе подпустим, Семен, – произнес командир, – бьем прицельно, а потом рвем, как зайцы, глядишь, и вывезет кривая…
Финны устремились в узкий проход между надолбами. Теперь они бежали кучкой, все ближе, ближе… Разведчики терпели до последнего, а потом поднялись и с ором, как оглашенные, стали поливать свинцом движущиеся точки. Трое мгновенно рухнули, как подкошенные. Четвертый с перепугу метнулся в сторону и, насадив голову на колючую проволоку, заорал от боли. Уцелевшие побежали обратно, посыпались, как горох, в воронку. И тут снова активизировалась минометная батарея. Мины падали с надрывным свистом, рвали колючую проволоку, крушили надолбы, сделанные из низкосортного бетона без жесткого армирования. Огонь велся хаотичный, с нулевой эффективностью. Разведчиков засыпало землей. В этот щемящий момент заговорила полевая артиллерия с советской стороны! Наконец-то проснулись! Дивизион дислоцировался вблизи опушки, бинокли и стереотрубы у артиллеристов имелись, и, кажется, они верно оценили ситуацию. Частично разнесло бруствер, похоронив пулеметный расчет, часть снарядов разорвалась на склоне рядом с оборонительной траншеей, а один, похоже, угодил в воронку, где засела финская солдатня…
Над вражескими позициями зависло облако дыма. Надолго ли? Никита закричал, выгоняя оглохшего Карабаша из воронки, и они побежали, выкладываясь полностью. За ними, подхватив финского капитана под мышки, бежали Данилов и Иванченко. Никита первым достиг опушки. Карабаш приотстал, он волок за ремень раскалившийся автомат, дышал, как загнанная лошадь.
– Поднажмите, товарищи, немного осталось… – шепотом попросил старший лейтенант.
Они ушли от прицельного огня, но и шальные пули – не подарок! Никита схватил за шиворот обессилевшего финского капитана, проорал в ухо что-то свирепое – матерное. Дальше бежали уже на последнем издыхании – по изрытой осколками земле, залитой кровью советских солдат, по ухабам и канавам. Финны подтащили крупнокалиберный пулемет, открыли бешеный огонь.
– Ложись! – заорал Мечников. – Ползком, всем ползком!
Он давился глиной, перемешанной со снегом. Сил не оставалось даже ползти. Последний рывок – и Никита, поднявшись в полный рост, поволок финского капитана к кустам. Оттуда выпрыгнули люди, побежали навстречу, подхватывая на ходу разведчиков, ценного «языка». Никита рухнул в какую-то канаву – вконец измотанный, грязный, но такой довольный! Задание выполнили, вернулись без потерь – что на этой странной войне почти фантастика…
Глава 2
Конфликт назревал долго и стал логичным завершением безрассудной политики буржуазного финского правительства. Договор о ненападении просуществовал семь лет. Финская военщина бряцала оружием у самых границ миролюбивого советского государства. Буржуазная пресса обливала помоями Советский Союз – и как-то все забыли, что именно Советская Россия в 18-м году отпустила Финляндию на вольные хлеба, дав ей возможность из захудалой российской провинции стать независимым европейским государством! Финские войска стояли в 90 километрах от Ленинграда. Необходимость отодвинуть границу назрела давно. Уже с сентября части Ленинградского военного округа привели в боевую готовность, стали выдвигать на север. Прибывали войска из соседних округов, рассредотачивались вдоль границы с Финляндией вплоть до Кольского полуострова. 26 ноября финская армия устроила чудовищную провокацию: провела артобстрел советских позиций у деревни Майнила. Погибли три красноармейца и младший командир, несколько человек получили ранения. Через день Советский Союз денонсировал договор о ненападении, войскам отдали приказ перейти границу. В этот же день советская авиация бомбила Хельсинки – впрочем, летчики немного ошиблись и сбросили бомбы на рабочие кварталы. В буржуазных кругах разразилась истерия, крики, что Советский Союз намеренно устроил эту провокацию, чтобы вторгнуться в Финляндию, и даже якобы обнаружили место юго-восточнее Майнилы, откуда стреляли советские артиллеристы. В эту оголтелую ложь завравшегося Запада никто, разумеется, не верил. Войскам объявили, что СССР совершает освободительный поход в Финляндию, чтобы помочь рабочим и крестьянам скинуть гнет помещиков и капиталистов. На всем протяжении границы начались бои. Самый ожесточенный характер они приобрели на Карельском перешейке между Ладогой и Финским заливом, где на Выборг наступала 7-я армия командарма 2-го ранга Яковлева. Неприятности начались практически сразу. Войска завязли в непроходимых карельских лесах и болотах. Армия «Перешеек» под командованием Хуго Эстермана стояла, как влитая, отбивая атаки вчетверо превосходящих советских войск. Недостатки в планировании операции вылезли наружу. Инженерная разведка отсутствовала. Описания укреплений были даны лишь поверхностно, места расположения огневых точек зачастую оказывались неверными. Сведения о противотанковых заграждениях тоже носили недостоверный характер. Танки «Т-26» и «Т-28» упирались в гранитные надолбы, проваливались в рвы и эскарпы, где их добивали из противотанковых ружей. Советская артиллерия била по площадям, а не по конкретным целям. Разведка перед войной ничего не выяснила, советское командование имело лишь отрывочные агентурные сведения о полосах укреплений. Войска оказались не готовы к преодолению полосы дотов и дзотов, несли потери. Отсутствовала дальнобойная артиллерия для уничтожения бетонных огневых точек. Характер местности тоже работал на противника. Безбрежные лесные массивы, реки, озера с болотистыми берегами, каменистые гряды, скалы, малое количество дорог, пригодных для прохождения тяжелой техники. Все эти обстоятельства позволяли малыми силами наладить эффективную оборону. Лобовой удар не дал результата. Войска продвигались непозволительно медленно. К 12 декабря части 7-й армии с трудом преодолели полосу обеспечения – участок местности перед главной линией обороны. А этих линий было три – главная, промежуточная и вспомогательная. Силы таяли, организация наступления была отвратительной. Но командование требовало идти вперед. Финны применяли тактику партизанской войны – летучие отряды лыжников нападали на колонны, уничтожали технику, убивали красноармейцев, после чего отходили на свои базы в лесах. Воевать в лесистой местности Красная Армия не могла, действовала только вдоль дорог. Дороги минировались, повсюду действовали снайперы, успешно сокращая личный состав советских подразделений. Наступление стопорилось, солдаты тысячами умирали от ран и обморожений – их униформа не была рассчитана на затяжные действия в зимний период…
Приказ захватить Путоярве и господствующую над ним высоту полк Уматова получил четыре дня назад. Часть располагала двумя дивизионами полевых орудий, минометной батареей. Артподготовка велась не меньше часа. Потом последовала атака в лоб, которую финны без усилий отбили. Атакующие шеренги даже не дошли до колючей проволоки, плотный огонь прибил их к земле, после чего разрозненные группы покатились обратно. На поле сражения остались сорок трупов и больше семидесяти раненых. Финны снисходительно разрешили их забрать – при условии, что красноармейцы будут без оружия. Угрюмые солдаты похоронной команды грузили в сани тела, отдельно вывозили раненых, а с финских позиций долетали веселые шутки и обидные оскорбления. Попытка зайти с фланга тоже не увенчалась успехом. Рота красноармейцев отправилась в обход укрепрайона, прикрывающего Путоярве, и увязла в ельнике. Солдат разбросало, а выйдя на открытую местность, они попали под шквальный пулеметный огонь и были вынуждены отступить обратно в бор. А там работали снайперы, рота снова попала под обстрел. Финские стрелки, сливаясь с местностью, методично выбивали солдат. Единственная дорога в расположении – через замерзшее озеро – тоже не стала спасением. Красноармейцы спрыгивали с обрыва на лед, где и становились идеальными мишенями, на которых снайперы оттачивали свое мастерство. Уцелевшие бросались обратно под обрыв, прятались, кто как мог. Спас потрепанную роту пулеметный взвод, отправленный во фланг комбатом Раевским. Бойцы притянули на санях станковые «максимы», развернули их на южном берегу озера и подвергли дальний лес массированному обстрелу. Финские снайперы падали с деревьев, как шишки. Рота противника сконцентрировалась на опушке, чтобы добить прижатых к берегу красноармейцев. Пулеметный огонь загнал их в лес, финны отступили, а остаткам роты погибшего лейтенанта Скрябина удалось со второй попытки переправиться через озеро. Наступление застопорилось. Полковник Уматов выпрашивал у командования боеприпасы – полк не может штурмовать высоту, не проведя артподготовку! Начальство неизменно отвечало, что в полку достаточно артиллерийских стволов, и если через день высота не будет взята, последуют оргвыводы – вплоть до расформирования части и отдачи ее командиров под трибунал. В полку действительно хватало орудий, но боеприпасов оставалось на десять минут ведения огня…
Палатка на дне оврага могла укрыть только от снегопада. От морозов, особенно ночных, будучи обычным куском брезента, она не защищала. Интендантские службы работали из рук вон скверно – не хватало даже таких палаток. Командир разведывательной роты капитан Покровский где-то добыл несколько буржуек, раздал их бойцам, и теперь они считались привилегированным сословием – особые условия быта, теплая одежда. Буржуйка поглощала дрова, как какая-то голодная бестия, согревала пространство только в метре от себя, и подкармливать ее приходилось круглосуточно. Впрочем, недостатка в растопке в карельских лесах не было – топили поленьями, ветками, корягами, корнями. Ветхий брезент постоянно рвался, приходилось его заштопывать… Холод в организме поселился капитально, он всегда был там – то больше, то меньше. Иногда про холод забывали, иногда он назойливо напоминал о себе. Мечников вообще забыл, когда последний раз раздевался. Мылись снегом, холодной озерной водой, добытой из полыньи…
Он очнулся в десять утра. Полом в землянке служили доски, кроватями – худые матрасы из ближайшей деревни, брошенной жителями. Большой популярностью в качестве одеял пользовался лапник. По ногам распространялось блаженное тепло – валенки лежали чуть ли не в печке и уже дымились! У буржуйки священнодействовал красноармеец Лузин – смекалистый сельский паренек из тамбовской глубинки, мобилизованный в армию полтора года назад. Он яростно ворошил дрова ржавым напильником, заменяющим кочергу, из печки вырывался сноп искр.
– Ноги подтяните, товарищ старший лейтенант, – проворчал красноармеец, утирая испачканное продолговатое лицо, – а то сгорите, как Жанна д’Арк… Лучше вставайте, хватит уже спать. В баке вода – она не очень холодная, я туда чуток кипятка слил.
– Где народ? – Никита сполз с лежанки. На часах почти десять, вряд ли он проспал победоносное завершение войны.
– Завтрак, политинформация… – меланхолично пробубнил Лузин.
– А ты, стало быть, сытый и все знаешь…
– Так точно, товарищ старший лейтенант… – Красноармеец старательно размазал сажу по физиономии и отправился за чурками к порогу.