Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой
Шрифт:
Припомнились слова их ушедшего куда-то вождя: «Примем как родных». Хороши родственнички. Впрочем, чего я напрягся, это же нас защищают от волков.
Обойдя куст, я застыл столбом.
— Надо, Чапа, — шепнула Тома.
Она смотрела жалобными глазами. Не просто жалобными, а такими…
Сначала пришлось положить ее на землю и помочь стянуть штаны. Затем снова взять на руки, но спиной к моей груди, руками под колени, и осторожно с ней вместе присесть.
— Если б мы были маленькими, — искря от чудовищного напряжения, проговорила Тома, — я бы сказала: только не смейся. Но мы уже большие, правда?
— Большие, — серьезно признал я, проклиная свою взрослость.
Донеслось тихое журчанье. Наконец, ее ладони легли на мои руки.
— Спасибо, Чапа.
— Обращайтесь, — глупо вылепил я.
Некогда пошлый ответ, бездумно слетевший с языка, на этот раз прозвучал по-иному. Мужественно и солидно. Ответственно. Тома благодарно кивнула. Мои руки опустили ее на землю, стараясь не задеть больных мест.
— Раз пошла такая пьянка… — выдал я старую дедову присказку, принявшись расстегивать штаны.
— …Режь последний огурец, — машинально завершила Тома. Еще бы. Столько праздников за одним столом.
Ее глаза с тревогой следили за моими действиями.
— Э-э…
— Мы ведь уже большие? Чтоб второй раз не ходить. — Отвернувшись, я устроил кустику маленький дождик.
Дозорный на той стороне не видел происходившего. Только силуэты. Поэтому, когда мы вернулись, смущенно-довольные и странно посмеивавшиеся, без разговоров пропустил внутрь. Тома прижималась ко мне, обнимая за шею. Я гордо нес ее на руках.
Теперь только дождаться встречи с Маликом.
Глава 6
Утро разбудило общим гамом, возней, ярким светом от входа. Костер рисовал над прогоревшими углями оранжевые узоры, сверху висел огромный котел. Ну, дык, такую ораву кормить.
Не успела вода закипеть, снаружи докатился шум. Не опасный. Скорее радостный, долгожданный. Кто-то вошел.
Наконец-то. Я толкнул Тому в бок. Лицо поневоле расплылось в улыбке. Рыкцари поднялись, приветствуя.
— Где они? — раздалось вместо ответного «здрасьте».
Голос был тонок, молод и чеканно звонок. Когда фигура приблизилась, моя улыбка уныло провисла.
Не Малик. Молодая женщина. Не Ива, много старше. Годов двадцати двух-двадцати трех. В изумительном доспехе, превосходящем наши с Томой как «Бугатти» — сорок первого «Москвича». Шлем с защитной бармицей. Меч кривой, но не как у Руслана Дарьина, а с заточкой изнутри, как у древних греков. Не то копис, не то махайра, не знаю разницы, если она вообще есть. А еще существовала у кельтов некая фальката, выглядела так же. Александр Македонский в фильме таким мечом рубился. У моего папы есть непальский кукри, очень похож. Загнут внутрь, удобная рукоять. Только кукри — нож-топор, а махайра — меч. Для женщины самое то, кисть меньше напрягается. И с коня рубить удобней.
Перед прибывшей лебезили, как в школе перед Аглаей.
В успокоенный улей мыслей пахнули дымком: а с какого перепуга я взял, что нас должны привести к Малику?
Взгляд заметался. По спине поползли холодные липкие капельки. Всплыли неудобные факты: Напрас Молчаливый с отрядом осаждал школу и требовал выдачи царевен. Сейчас он захватил двух…
Волосы зашевелились.
В нас видели девочек. Соратники Малика знали, что это на пятьдесят процентов не так. Значит…
Пойманный Томин взгляд показал, что она тоже догадалась. Малик не имеет отношения к нашему захвату. Рыкцарям требовались царевны-заложницы, они их получили. И никаких Маликов. И тот «один человек», которого ждали — вот он, перед нами. Женского пола, невысокого роста, с подчеркнуто узкой талией, словно песочные часы расходящейся в крепкие плечи вверх и в не менее крепкие бедра вниз. Гордая посадка головы. Взгляд свинцовый, покровительственный. Осанке позавидует Президенский полк, вместе взятый.
— Нужно ли? — говорил сзади кто-то невидимый. — За них дадут такой выкуп…
— Уймись, Коптюк, — отмахнулась женщина. Широко посаженые глаза рыскали по свалившейся на нее темноте. — Как можно думать о мелочах, если можно получить все? Все, подумай. Представь хоть на минуту своим практичным умишкой.
Ее подвели к нам.
— Царевна Деметрия к вашим услугам, юные царевны. — Пришедшая представилась первой, что говорило о ее небывалой демократичности. Мы уже слышали это имя. Дочь Верховной царицы. Здесь, у лесных разбойников, где неплохо себя чувствует. Становилось все интереснее. — Кто из вас кто?
Я поднялся. Она ведь стояла.
— Ангел Чапа. Это ангел Тома. — Моя рука указала вниз. — Ее конем придавило, ходить не может.
— Хотела сказать «очень приятно», — кивнула Деметрия, — но теперь будет двусмысленно. Скажу просто: рада видеть. Слышала, вас удочерили?
— Царисса Варфоломея, — признал я.
— Почему торая царевна молчит? Она немая?
— Мне пока нечего добавить, — выдала Тома.
Царевна улыбнулась. Мой следующий вопрос стер с ее губ улыбку.
— Зачем мы вам?
— Скоро узнаете. Завтракайте и собирайтесь.
От своих новых собратьев Малик не скрыл, что я не девочка. Говорить ли здесь, что я не тот, за кого меня принимают? Что это даст?
Ничего не даст. Еще и заберет, если найдется искренне верующий. Царевной быть безопаснее. Во всяком случае — пока.
Вскоре разбойники снялись с лагеря. Шли долго. Деметрия — в сопровождении десятка войников при полном параде доспехов и вооружения, но пеших. Рыкцари — в привычных юбках и легкой упряжи из кожи, меха и небольшого количества металла поверх обычных или стеганых рубах, а кто-то просто на голое тело. Мы с Томой — в доспехах, но без шлемов и обезоруженные. Я нес уложенные в мешок сапоги и поножи Томы. Ее саму несли на носилках.
Солнце склонилось за верхушки деревьев, месяц уже несколько часов изголялся над нами в тонкой ехидной улыбочке, а сборная солянка, возглавляемая честолюбивой царевной, все двигалась и двигалась вперед. Выбрав момент, я пристал к молодой предводительнице:
— Куда идем?
Деметрия лукаво сощурилась:
— Ты шпионка?
— Вы меня боитесь? — с долей иронии, чтоб не прибили на месте, осведомился я.
Собеседница рассмеялась, с хрустом вышагивая по валежнику:
— Смелая девочка. Мне такие нужны. Грозна Святая у школы говорила, что собирается сделать?