Зимопись. Книга четвертая. Как я был номеном
Шрифт:
Губы слились. Мир перевернулся. Царевна растеклась сладким желе по шершавому бревну. Не понимая, что случилось, не зная границ дозволенности, все в ней стремилось достичь поставленного лимита, увидеть полосатые столбы запрета и припасть к ним всем сердцем, всей душой, всем своим взлетевше-упавшим существом. А я не мог ничего объяснить. Просто не мог. По телам уже бежал огонек, как по бикфордову шнуру, который не остановить. Мозг накрыли раскаленные ощущения прелюдии перед взрывом.
– Ой, гляди, Кистена: любушки! – раздалось прямо над головами.
Ну, почти над головами. Сразу у ближайшего дерева.
– Ма-а-ать моя отцова жена! Совсем стыд потеряли. Прямо рядом с полем…
– Простите… – Я потупился, отлипая и соскальзывая за бревно.
Царевна осталась там же, где была – в шоке.
– Да понимаем, чего уж. – Гостьи пожирали нас глазами.
Те же болтливые подружки направлялись обратно. Решив срезать через лес, они вышли прямо на нас и теперь глазели в четыре выкатившихся шара, наслаждаясь своей как бы властью над нашим как бы позором. Глаза не упускали ни детали происходящего, но все соответствовало легенде: я, красный как рак, пугливо прикрывал восставший организм, соучастница потрясенно деревенела и старалась слиться с бревном в единое целое. Не унимавшиеся дыхания, прячущиеся взоры и взошедшие предательскими солнцами красные пятна на коже не оставляли сомнений в искренности увиденного.
– Елка, чего вылупилась? Пойдем, не для того они в лес ушли, чтоб всякие такие как мы…
– Да-да, мы уходим. – Оказавшаяся Елкой, уводимая под руку, уже удалялась, но невероятно вывернутое лицо все еще глядело на нас. – В следующий раз прячьтесь получше. Хорошо, что увидели мы, а могли не мы. Хоть бы к заводи ушли, там никто не ходит.
– Пойдем же, – тащила ее толстенькая подруга.
– Мы никому не скажем! – выкрикнула на прощание Елка.
Шаги стихли. Вообще все звуки удалились из мира и сознания. Осталась набатная тишина. Только шум ветра в мозгах. И красные круги перед глазами.
Прикусив язык чуть не до крови и раздирающе болезненно ущипнув себя где только можно, я трижды прогнал глаза по орбитам в одну и в другую стороны, затем шумно выдохнул. Получилось. Отхлынуло.
Несколько мгновений приходя в себя и успокаиваясь, мы оба приводили в порядок взведенные нервы и переволновавшиеся организмы.
– Как иначе оправдать отсутствие одежды? А так – никаких вопросов. Идеальное алиби в нашей ситуации. – Я поднялся с приютившей травы и подал царевне руку.
– Ты все сделал правильно, – отрешенно глядя в себя, вымолвила Марианна.
Ноги переставлялись сами, без участия голов, это было видно по расшатанной разнонаправленности шагов и расфокусировке зрения. И полном разброде сознания.
Ядерно яростное солнце сквозь листву било лучами по лицам, вспыхивало в глазах, ослепляло и заставляло прятать лица – то есть хоть что-то делать разумно. Мы не прошли трех сотен метров, как открылась речка, где-то слева втекавшая в Большую реку. Метров пяти шириной, она крутилась по холмистой местности, как червяк на крючке, а прямо под нами имела в низине огромный мелкий закуток. Вся прибрежная зона и большая часть водной глади поросла травой, в которой могло спрятаться несколько компаний рыбаков или рота пограничников.
– Думаю, это та самая заводь, куда никто не ходит, как напутствовала Елка.
Промолчав, Марианна прошла со мной до воды, точнее, до зарослей, сквозь которые следовало пробиваться к чистой воде.
– Там дальше течение. – Я остановил ее у края. – Снесет в Большую воду. Давай пройдем выше, найдем место поспокойнее, где можно пересечь с запасом расстояния на снос. В Большую воду мне пока не хочется.
На меня глянули большие серьезные глаза:
– Научи меня ходить по воде.
Мысли застопорились, руки замахали:
– Я, возможно, свят, но не настолько.
Шутку не поняли.
– Ты же ходил.
– Когда?!
– По реке. Лежа.
Вон оно чего.
– У нас в долине… – А ведь в долине я не видел ни одного пловца. Иначе запираемый на замок мост превратился бы в фикцию. – Однажды я упал в большое озеро… и выплыл. Может, и тебя бросить куда-нибудь?
– Не бросай меня! – полушутливо взмолилась царевна. – Никуда. И никогда.
Концовка явно из другой оперы.
– Это самый действенный способ, – настаивал я. – Если угрожает смертельная опасность, организм мобилизует резервы…
– В Большой воде мне угрожала опасность, но организм ничего не мобилизовал. Кроме паники. А я хочу научиться выживать сама. Ты же не всегда будешь рядом?
Весьма тонкий вопрос-утверждение. Их числа женских штучек, когда имеется в виду совсем не то, что говорится. Например, «Пошел на фиг, и чтоб я тебя больше не видела» на самом деле означает «Ну подойди, обними и поцелуй!», «Ты согласен?» – это «Ты обязан согласиться!», «Где шатался, тварь?!» на самом деле «Я так соскучилась…», «Меня это полнит?» требует ответа на «Очень видно, что оно меня полнит?», «Я толстая?» это «Ты меня любишь?», а «Решай сам» вообще: «Все равно сделаю виноватым тебя»…
Что ж, мой ответ известен, я всегда говорил, что люблю другую. Могу ли при этом всегда быть рядом с Марианной? Вопрос риторический, ответа не требует. На что она и намекала. Поэтому я просто двинулся на глубину. Марианна пристроилась хвостиком, тоже не произнеся ни слова.
Остановились, когда стало чуть выше пояса. Со всех сторон миленькую полынью укрывали заросли, и если не шуметь, чужие не заметят.
– Ложись на руки.
– Как тогда, в озере? – Ее живот с удовольствием плюхнулся на подставленные ладони.
– Голову вверх и начинай подгребать руками. – Я старался не отвлекаться на ощущения. – Отталкивай от себя воду! Закон инерции: когда ты ее в одну сторону, она – в другую. Шевели ногами. Не так! Вверх-вниз ступнями. Или по-лягу… по-квакски.
Ил поднимался под топчущимися ногами. Руки несли царевну по кругу словно бомбу – опасливо, но надежно и с надеждой на лучшее. Марианна старалась. Создаваемые ей волны вливались в открытый рот, она плевалась, глотала, но не сдавалась. Впереди и сзади ее конечности взбивали пену двумя активно действующими гейзерами, но весь эффект от этих действий уходил в воздух и на дно.