Зимопись. Книга шестая. Как я был стрелочником
Шрифт:
Еще можно проковырять доски и пустить посудину ко дну, если станет совсем невмоготу. Пусть я не падальщик, но и нее падаль. «Врагу не сдается наш гордый Варяг»…
– Умеешь плавать? – спросил я.
– Плохо.
Девушка съежилась. Боится, что какую-то гадость придумаю для своего развлечения, или просто за ребенка боится? А мысль появилась такая: спуститься потихоньку за борт и – вплавь до ближайшего леса, где дать деру…
С беременной напарницей не побегаешь. И не поплаваешь. И вообще – не. Если смысл в безопасности ребенка, то на данный момент безопасней остаться здесь. Надежный пол, крепкие стены и вменяемый я рядом – самое большее, на
– Вас зовут Чапа, хозяин, если я правильно расслышала?
Я кивнул. В ее сознании это имя не ассоциируется с непутевым зятьком. Хорошо, но наводит на мысль, что она многого не знает о родственниках.
Словно подслушав, в разворошенную воронку памяти влетел второй снаряд:
– Можно поинтересоваться, откуда вы знаете нашу семью?
Ненавижу врать, тем не менее – надо. Правда подождет своего часа, пока не исчезнет прямая угроза нескольким жизням.
– Бывал в Зырянке гостем.
– Всех знаете, или только отца с Любой?
– Всех. Тебе не известно, где сейчас Елка, Постник, Урюпка, Фенька?
Голова на моем плече отрицательно мотнулась.
– Зырянка разграблена, многие убиты. О родственниках слухи не дошли. Надеюсь, что живы. – После судорожного всхлипа последовало тихое добавление: – Что хоть кто-то жив.
– Кто разграбил? – напрягся я.
– Убегайцы.
– А папы и конязь куда смотрели?!
– Конязь из-за чего-то повздорил с папами, начал готовить разборки, могла начаться смута… Подоспело известие о подходе имперской армии. Муж ушел в ополчение, их вместе со служивыми перебросили к границе. Все понимали: убегайцев оставлять в тылу опасно. Конязь распорядился выдать им оружие и тоже отправить на передовую. До боев не дошло – одни из спасизадов сразу перебежали к противнику, другие повернули оружие против нас. Вооруженные банды заполонили страну, творили, что хотели, многие деревни вроде Зырянки перестали существовать. Какой смысл воевать с империей, если твой дом горит? Конязь отправился восстанавливать порядок, а папы за его спиной договорились с дикими и сдали страну без боя. Многие не приняли позорный мир, в том числе мой муж. Ополчение разделилось на два лагеря. Одни поддерживали пап и подчинение па-хану, другие встали за свободу. Конязь со сторонниками оказался в меньшинстве. Его разбили, начались гонения. Муж выжил. Он успел забрать меня из дома, но скрыться не удалось. В дороге нас схватили. Его посадили на кол у меня на глазах.
Страдалицу прорвало, рыдания сотрясали, отчего лоб стучался в мою ключицу, а тело ходило могучими волнами. Меня било ритмично обрушивавшимися цунами, от потока слез намокла рубашка. Я крепче прижал к себе пышный комок бед и нервов, несший внутри новую жизнь. Сволочи. Почему от недоговороспособности власть имущих всегда страдают невинные? Свободной рукой я погладил Любославу по волосам.
Когда плечи перестали дергаться, а всхлипошмыганья утихли, донеслось:
– Как жену врага народа, меня приговорили к высылке без средств к существованию. С другими несчастными я оказалась на этом челне, дальше вы знаете, хозяин.
Ужасная история, но одно слово зацепило и все время отвлекало, не давая покоя. Кажется, местная москвичка убегайка Ясна главу империи называла Пар Хан, а Любослава выразилась короче.
– Ты сказала – па-хан?
Папы, пахан… Местный подбор слов удивляет не меньше, чем за рекой.
– Па-хан, па Хан, пан Хан… как-то так. Имперцы не называют себя империей, а императора – императором; своего властителя зовут только
– Именем или все же титулом вроде конязя? – уточнил я.
Пухлые плечи кратко вздернулись в выражении неизвестности.
– Император назначил Еконограду смотрителя и определил дань, а его армия прошла мимо. Сколько судеб не сломалось бы, умей властители договариваться!
Согласен, но лучше сменить тему.
– Почему город так называется?
– Еконоград? По еконе Святого Николы, которая хранится в центральной базилке.
Язык чесался поправить: «В базилике!» Впрочем, мне как-то объяснили, что название связывают с базированием пап. Не мое дело, как им называть храмы, где святостью не пахнет.
– Ты видела екону?
– Нет городского жителя, кто не видел. Чужестранцы вплоть до немцев едут посмотреть на нее. В каждой деревне имеется освященная копия.
– Описать можешь?
Любослава задумалась на пару мгновений.
– Попробую. Представьте: из прямоугольного золотого оклада размером с хорошее окно на тебя смотрят ласковые глаза святого. Прямо в душу. Ты чувствуешь, как добр и снисходителен к грешным людям Святой Никола, как он хочет одарить каждого, кто обратился с мольбой, но может и пожурить. Искренняя улыбка пробивается из огромной белой бороды, взгляд окутывает радушием и любовью…
За разговором странным уютом обволокло мысли, тело расслабилось в неге и полном душевном покое, давно забытым в беготне и нервах последних событий. Я был сильным (пусть духом, если не телом) и принял на себя обязанность защиты, девушка в ответ окружила нежным счастьем любви. Любовь предназначалась ребенку, но меня втянуло в круг радости, которую чувствовала каждая клеточка организма.
Через какое-то время я поинтересовался:
– Устала?
– Нет, хозяин.
Неправильно спросил.
– Ребенку не пора отдохнуть вместе с мамой?
– Хотелось бы.
– Тогда давай спать.
– Вы имеете в виду…
– Говоря «спать», я имею в виду спать! – Я нервно отвернулся от соседки, которая никак не могла понять очевидного: не враг я ей и не хозяин!
И ругать бессмысленно. Она заботится о будущем ребенке, хочет, чтоб он выжил, ради этого идет на все. Нам, мужчинам, не понять. Мне проще под нож лечь, чем хотя бы раз заискивающе сказать кому-то «хозяин». Помню, как издевался над сотрудниками фирм, проталкивавших услуги под видом изучения общественного мнения. Едва заслышав «Здравствуйте, мы проводим телефонный опрос…» (дальше идет привязка темы к скорому впариванию товара или услуги), мое лицо расплывалось в улыбке предвкушения. Дождавшись обязательного «Как могу обращаться к вам?» (это непреложный закон маркетинга, клиент должен чувствовать свою исключительность, оттого к нему необходимо обращаться по имени), я выдавал коронное: «Хозяин. Называйте меня хозяин».
И ведь называли. Не все, но все-таки. Давились, злились, но алчность побеждала. Как говорил хозяин петуха из анекдота, не приведи боже так оголодать.
Возникло ощущение, что меня спиной в зефир окунули: ко мне придвинулось нечто большое и мягкое, впитало в себя, где-то подперло, утопило в неге и окутало теплотой.
– Не возражаете, хозяин? – сказала придвинувшаяся Любослава.
– Нисколько, – честно признался я.
Глава 7
Очень быстро настало утро. Под гогот собравшихся на палубе ушкурников я поднимался по лесенке через люк. Внезапно скрутила слабость, голова поплыла, и меня опрокинуло обратно в трюм.