Зимопись. Книга шестая. Как я был стрелочником
Шрифт:
Марианна отправилась показывать. Увидела, какими глазами правитель на ее мамашу глядит, да какие перстни носит…
– Нужен проводник. – Голос цариссы стал глуше, а тон чуть добрее – он уже не выдергивал конечности с корнем, а только ломал и выкручивал. – Ты бывал за рекой. Тебе легче найти ее… и забрать.
– Если она захочет возвращаться.
– Именно. Уговорить сможешь только ты. Она же из-за тебя.
Так становятся виноватыми в том, чего не совершали. В поиске и назначении ответственных за то, что с ними случилось, женская логика
– Как мы переправимся?
– Не мы. Царица дала позволение тебе одному.
– Вы ей рассказали?! – Одежда вмиг пропиталась холодным потом.
– Усеченную версию. Лгать царице – себе дороже. Никогда никому не лги. Можешь недоговаривать…
Правило, что составляло немалый перечень, из ее уст уже звучало, и я на миг отвлекся. Тома и остальные снова в опасности. Если Тому допросят с пристрастием…
Я вновь сосредоточился на Асиной речи.
– Сказала, что дочка по уши втюрилась в невестора цариссы-молокососки и сбежала через Большую воду. Верховная в курсе, что там творится. Экспедицию посылать нельзя, это как объявление войны, мгновенный конец равновесию. А Марианна не вернется, если ее не привезешь лично ты. Мне дали полномочия вытащить тебя из сестыря и переправить за реку. Понимаешь, что жизнь Томы теперь зависит от тебя?
А было ли иначе в последнее время?
– Понимаю. – Я нахмурился.
Каждый человек по своей природе – двуличный. Вторая личность появляется, если окружающие злоупотребляют первой. Сейчас мое лицо изображало задумчивое смирение, а мозг работал на пределе: как вырулить из ситуации с минимальными потерями? Этого второго, который сидел внутри, я показывать не собирался. Если выход существует, второй «я» найдет его и спасет всех. Если нет… Тогда крышка обоим.
Попахивает шизофренией.
И вообще – попахивает.
Царисса горько усмехнулась:
– Теперь, Сусанин, все зависит от тебя. Много жизней, включая твою собственную. Оценил масштаб трагедии?
– Если я Сусанин, то подозреваю, что вам известно, куда заведу.
– Ну, веди как Афанасий Никитин, – отмахнулась царисса. – Хотя, ты прав, Сусанинский вариант не устраивает. Все свидетели, свои и чужие, сгинули, и даже неясно, кто обо всем рассказал. Если тоже надумаешь сгинуть, напомню про остающихся близких. Против Афанасия Никитина ничего не имеешь? Везде побывал, выжил и вернулся. Самое то.
Я покачал головой.
– Тоже архиподозрительнейшая личность, не так давно читал про него. – Теперь скрываться смысла нет, можно смело блеснуть знаниями. – Когда этот знаменитейший путешественник плыл в Персию, под Астраханью он попал в руки татарам. Жизнь со здоровьем остались при нем – в отличие от материальных средств. Возвращаться на родину без денег несподручно, и Афанасию стукнуло в голову совершить заграничное турне. В Индию. Чего мелочиться. В дороге он по нескольку месяцев жил в разных городах и селениях,
Ася удивленно косилась и, кажется, зауважала описываемую личность.
– Жеребец, видимо, был родственником курочки Рябы и тоже нес золотые яички, иначе не представляю, как, побродив по Индии, перед отправкой домой можно прикупить мешочек бриллиантов. За других не скажу, а у Афанасия получилось. Под Смоленском сей деятель умирает, а его записи оказываются в Москве и заканчиваются изумительной фразой: «Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного и Иисуса Духа Божия. Аллах Велик». Нормально?
Ася скривилась:
– Предупреждаю: еще одна история из прежней жизни – и мой меч обретет собственную волю.
Вдали замаячил каменный силуэт в форме пальца, и мы вдруг съехали с дороги.
– Сразу на границу? – догадался я.
– Нельзя терять время.
– Мне нужно переговорить с Томой.
– Я вызвала ее, встречаемся за тем холмом. – Ася махнула куда-то вперед. – Не нужно, чтоб все видели, кто и куда едет.
– Мой переход реки должен остаться тайной?
– Томе сказать можно. Для того и встретитесь – вдруг в последний раз? Все же надеюсь на твой успех. Не представляешь, какую бучу я затею, если не вернешься.
– Дело может затянуться, – предупредил я.
Царисса кивнула:
– Торопить тебя никто не может – кроме внутреннего голоса. А он должен напоминать, что с каждым прошедшим часом ситуация для твоей подружки меняется в худшую сторону.
За холмом нас уже ждали.
Думал, придушу на месте за предательство, но нет. Увидевшая меня Тома бросилась на шею:
– Чапа!
Мои руки механически ответили, а через миг уже обнимали по-братски. На обиженных воду возят. Тома такова, какова есть, и больше ни какова – вот данность, бороться с которой бессмысленно. Тем более обижаться.
Тому сопровождала Грозна с «мужьями». Сейчас все выглядели как заправские войники – хорошо подобранные доспехи блестели, шлемы сияли, бело-синие с красным цвета сразу лезли в глаза.
Папринция и зверей не было. Может, и к лучшему.
Тома по-настоящему соскучилась. А также ее разрывало от новостей.
– Объезд башен только намечается, а предложения уже идут! Знаешь, кто выразил желание стать моими войницами?
– Ты как ребенок.
Тома продолжала пузыриться радостью:
– Слишком эмоциональна? Есть повод!
– Не про это. Ты как ребенок спрашиваешь: «Знаешь, кто? А знаешь, что?» Если б знал, зачем слушать? Давай к делу, без вопросов.
– Зануда.
Наши мысли витали в разных мирах. Мои готовились к переходу реки, Тома тешила честолюбие.
– Только из известных тебе особ ко мне хотят Кристина Есенина, Майя Береславина, Феофания Ульянина, Софья Сусаннина, Александра Пелагеина и даже Амалия Фаинина. У всех имеются старшие сестры, активные матери и минимум шансов на корону.