Зимопись. Книга шестая. Как я был стрелочником
Шрифт:
Первая всеобщая бойня в моем понимании соответствовала заречному Акопалипсу и звучала как Мировая Война. Начальная цифра в названии намекала, что должны быть другие. Оськин вздох навел на нехорошую догадку:
– Вторая бойня – то, что происходит сейчас?
– Так многие говорят, – подтвердил парень. – Дикая империя рушит порядок и меняет границы. Сообща можно было бы остановить, но кому это нужно, если каждый за себя?
– Дикая империя настолько опасна?
– Опасны законы, по которым она живет.
– Например? –
Законы оказались набором фраз, но со временем они вполне могут составить новое святое писание от императора. Их запишут на скрижалях, вокруг встанут храмы. Я запомнил несколько:
«Лучше делать и каяться, чем не делать и каяться».
«Мы добрые люди, но не каждый заслуживает видеть нас такими».
«Если все хвалят – ты мертв».
«Общественное мнение – мнение тех, кого не спрашивали».
«Никогда не спорь, но доходчиво объясняй, что прав именно ты».
«Не оправдывай слабого телом или духом. Если в зад воткнуть букет, он не станет вазой».
«Брат не всегда прав, но всегда брат».
«Рожденный умереть смерти не боится».
Просто идеально для настольного цитатника или для монастыря в стиле Шао Линя, где духовные практики сливаются с мирскими. Одно не понятно.
– Чем эти правила отличаются от других разбойничьих или, к примеру, ушкурничьих?
Оськин палец покрутился у виска:
– Совсем не понимаешь? Ушкурники умирают и убивают ради добычи, а империя сделала это смыслом жизни!
Не вижу разницы. На всякий случай я сменил тему:
– Конязь уже выбрал наложницу?
– Ему не до того. Убегайцы бунтуют, империя у дверей, и папы свою игру ведут. Не уверен, что конязь вообще жив. Честно говоря, я давно не интересовался Еконоградской жизнью.
Веселенькие новости. Тогда перейдем к главному.
– Случайно не слыхал про девушку, которая мечом владеет, драться умеет и вообще многим парням своего возраста в боевом искусстве фору даст?
– Такие бывают?!
– Ясно, не слыхал. Имя Селиверст что-нибудь говорит?
– Еще бы. – Оська присвистнул. – Богатый оружейный купчик, один из самых успешных в последние годы. О нем легенды ходили. Говорят, даже с Каиновым племенем якшался, с оборотнями дружил. Чего ты о нем вспомнил? Покойник уж сколько месяцев. Свой же в засаду завел, потом конязь об этом узнал, подлеца на кол посадили. Говорят, до последней минуты клял оборотней, которых Селиверст привечал.
Оськины ноги то делали шаг по направлению к лестнице, то замирали, перетаптываясь на месте. К костру он не хотел.
– Еконоград – большой город? – поспособствовал я его подспудному желанию остаться.
– Большой.
– Насколько?
Оська замялся.
– Просто большой. Настоящий город.
– С крепостной стеной? – Заметив непонимание, я переформулировал точнее. – Он окружен каменной или деревянной стеной? Или земляным валом?
– Зачем?
– Для защиты.
Оська удивился:
– Для защиты у конязя дружина и служивые папы.
Понятно. Город здесь не в старорусском значении, как нечто огороженное, а в современном мне понятии населенного пункта.
– Какие еще города поблизости?
– Откуда им тут взяться?
– Прости, неправильно спросил. Какие еще можешь назвать города?
Оська помедлил с ответом.
– Странно, что ничего не знаешь про конязя и город, – проговорил он. – Разве не местный? – Его голос понизился до шепота. – Ты не был учеником кузнеца, да? Ты из братвы?
Он бросил боязливый взгляд вверх – не услышат ли?
– Из какой братвы?
– А то сам не знаешь.
– В деревне, где я жил, не было никакой братвы.
– Да ладно, я никому, могила! – продолжил шептать Оська.
– Повторяю: я ученик деревенского кузнеца, и слово братва кроме как о родственных отношениях мне ничего не говорит.
Собеседник обиделся:
– Мог бы сказать. Не хочешь как хочешь, твое дело.
Снова меня принимают за другого. Ничем хорошим такое не заканчивается.
– Расскажи, что за братва.
– Сам все знаешь. – Он сделал пару шагов, руки взялись за лестницу.
– Стой! – крикнул я. – Мне нужно по нужде.
Сработало.
– Повернись на бок, – распорядился вернувшийся Оська.
Он стянул с меня покрывало и приставил горшок.
– Развязывать меня, как вижу, совсем не собираются? – спросил я в разгар процесса.
Ассистирующий Оська мотнул головой куда-то вглубь трюма.
– Только после этого.
– Оська! – заорали снаружи, с берега. – Заснул, что ли?
– Бегу!
Глава 4
Утро встретило размеренными ударами волн о деревянный борт. Снова на плаву. Ветер дул попутный, в люке виднелся развернутый парус, который выгнуло красивой дугой. Окружающие меня мешки наполняло что-то округло-твердое, вроде картошки. Один порвался, из дыры высыпалось несколько плодов. Их здесь называют орехами. Значит, везем местный урожай на продажу. Но орехи продают за пределы княжества, получается, что Еконоград – только первый пункт плавания.
В голове всплыл вчерашний разговор, и я вгляделся в глубину трюма. Несколько досок, прежде казавшиеся хаотичным нагромождением, бросили в дрожь. Такая конструкция имелась в школе царевен, затем я видел ее в сестыре. Устройство для наказаний: три дырки на уровне пояса, большая для головы, меньшие по бокам для рук. Оська намекал на нее? Бред какой-то. Я ни в чем не провинился, чтоб быть закованным и получить плетей. Или здесь такой ритуал, вроде прописки?
– Ушкурники! – разнеслось по палубе.