Зимопись. Путь домой. Аз
Шрифт:
Поля Анисьи, чей полный титул значился как «царисса Хлеба и мельниц» (кстати, ни одной мельницы мы так и не увидели) сменились пустырями, которые разграничивали вотчины. Переход через них оказался самым опасным – лесов, мощного кустарника и оврагов почти не было, и светлое время суток мы пережидали в отдаленном лесу, до которого добирались два часа в одну сторону. А с наступлением темноты – еще три часа обратно. Во тьме не побегаешь и не попрыгаешь козликом с кочки на кочку, и для того же отрезка пути время увеличивалось. Ночью вообще ходить опасно, и я удивляюсь, почему никто не сломал ногу или не упал в яму. Хорошо, что ям не было. Я бы, например, обязательно упал.
На землях цариссы Яны пейзажи снова изменились. Вернулся лес. Приятно было опять оказаться недосягаемым для чужих взглядов, день перестал быть врагом. Благодатные кроны приняли нас под свои своды, вместе с чувством безопасности пришел запах свежей и прелой хвои. Рыкцари ругались на торчавшие из земли корни и песчаные ямы, в которые иногда проваливались. Впрочем, ворчание не перерастало во что-то негативное – общее настроение резко выросло.
Издали я принял новый лес за сосновый и продолжил бы так считать, если бы Малик не просветил:
– Это кедры.
Он притянул к себе ветку и пересчитал иголки в расходящемся пучке хвоинок. Их оказалось пять вместо привычных двух.
Рыкцари уже подбирали шишки и выковыривали из них орешки.
Дядя Люсик поправил:
– Если быть точным, то это не кедр, а кедровая сосна. Семена кедров несъедобны.
– Как это – несъедобны? – Я упрямо помотал головой. – Всю жизнь меня пичкали кедровыми орехами: «Надо съесть, это полезно, здесь столько витаминов…» Хотите сказать, что родители меня обманывали?
– Настоящие кедры растут на юго-востоке Средиземного моря и на западе Гималаев, – пояснил дядя Люсик, глядя на окружившие нас прямые серо-бурые стволы и мощные ветви в раскидистых кронах. – Еще – в Крыму, где тоже прижились. Их семена, кстати, к орехам не относятся, и они несъедобны. Полезные «орехи», которыми тебя кормили – не орехи с научной точки зрения. Но родители были правы, семена деревьев, которые у нас считают кедрами, очень полезны.
– Ясно. – Я пнул ближайшую шишку. – Везде обман. Кедровые орешки, оказывается, во-первых, не кедровые и, во-вторых, не орешки.
– Но в остальном-то все правда, – оскалился Малик.
– Я так же разуверился в окружающем мире, – продолжил я бурчать, – когда узнал, что большинство известных мне по кино и мультфильмам енотов – никакие не еноты, а енотовидные собаки.
– А здесь собаки – это волки, – улыбнулся Малик.
– А женщины – ангелы, – добавил дядя Люсик. – Впрочем, в нашем мире их иногда тоже так называли. – Он вздохнул. – Но упомянутое «иногда», видимо, их не устраивало.
– Это потому, что женщины любят ушами, – сказал Малик, – а мужчины – руками.
– И только кролики чем надо. – Дядя Люсик прикрыл глаза и продекламировал: – «Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас еще осталось от червя. Некогда были вы обезьяной, и даже теперь еще человек больше обезьяна, чем иная из обезьян». Ницше.
– Будь мягче к людям, – быстро ответил Малик.
– Я что-то не то сказал? – удивился дядя Люсик.
Малик повторил с продолжением:
– «Будь мягче к людям. Хочешь быть мудрей? Не делай больно мудростью своей».
– Омар Хайям, – узнал дядя Люсик.
– А нельзя ли как-нибудь так разговаривать, чтобы другие тоже что-то понимали? – подал голос прислушивавшийся Котя.
– Можно, – сказал Малик.
И разговор сам собой затих. Дальше мы шли молча.
Собирая «орешки», по лесу мы двигались вдоль дороги, стараясь не отдаляться, и вскоре сквозь ветви впереди открылась развилка.
– Влево дорога уходит к вотчине цариссы Меланьи, а темный дом – справа, на другом конце земель цариссы Яны, – объяснил дядя Люсик. – По местоположению темного дома им как бы заведует царисса Яна, но это «заведование» ограничено снабжением и охраной внешнего периметра. Темный дом – сам по себе, он никому не принадлежит, там с благословения Совета сестричества распоряжаются святые сестры. – Дядя Люсик на миг повернул лицо к дороге, что уходила влево. – Кстати, крепость отсюда тоже недалеко, за вотчиной Меланьи на развилке опять влево и обратно в сторону школы.
– Надеюсь, последняя информация нам не пригодится, – проговорил Малик.
Я тоже на это надеялся. А вслух спросил иное:
– У цариссы Яны есть дочери?
Это ведь мне вызывать огонь на себя. Надо быть готовым.
– Всего одна, и ты ее хорошо знаешь, – сказал дядя Люсик. – Ярослава. Единственная наследница. – Он повернулся к Малику и проговорил с некоторым сомнением: – Может быть, Чапе не стоит ходить с нами в башню? Если на его свободу начнут покушаться и там…
Я возразил:
– В амнистии мы с Маликом прописаны оба, и обо мне в любом случае спросят. Мне нужно идти. Как и Ефросинья, Ярослава тоже может оказаться в башне, тогда я передам сообщение от ее брата. Возможно, она что-то вспомнит из детства. И как единственному другу Юлиана Ярослава может рассказать мне больше, чем кому-то другому.
– Думаю, нужно рискнуть еще раз, – согласился со мной Малик.
Дядя Люсик вздохнул.
– Тогда нас ждет либо Шопен,– проворчал он под нос, – либо Мендельсон.
– В каком смысле? – не понял я.
– Первого играют на похоронах, – подсказал Малик, – а второго…
– Знаю, – отрезал я.
– И в таком случае нам лучше разделиться сейчас, – объявил дядя Люсик. – В башню ведет единственный путь, с других сторон местность непроходима. Лишних подозрений нам не надо, значит должны прибыть именно по дороге.
Мы устроили небольшой привал. Малик стал обсуждать с рыкцарями место будущей встречи и сигналы, я в разговор не встревал, но прислушивался. Общий смысл вырисовывался такой: вместе с шестью разбойниками мой меч отправится напрямую (если так можно сказать про зигзагообразное и, иногда, почти круговое передвижение по пересеченной местности) к «плохому месту» у темного дома, а мы придем туда после попытки легального обращения к святым сестрам по поводу Зарины – придем вместе с ней или за помощью, если потребуется силовое решение.