Зимопись. Путь домой. Веди

Ингвин Петр

Солнце висело уже достаточно высоко, от реки несло свежестью и прохладой, пахло остатками вчерашнего костра. Елка, судя по всему, давно проснулась и под моей закинутой за голову рукой тихо дышала в подмышку. До сих пор мне казалось, что мне в жизни досталось. Досталось, конечно, но я жив, здоров и готов к свершениям во имя будущего, а Елка… Не представляю, что ей пришлось испытать. И не хочу представлять.

Я вытащил руку из-под головы и притянул Елку к своему боку. Она прижалась радостно и опасливо. Так мы лежали долго, не шелохнувшись, чтобы не потревожить «вселенское зло», обитавшее в нескольких метрах.

Мне хотелось быстрее выехать

и, наконец, приехать куда-нибудь, чтобы ситуация хоть как-то изменилась. Возможно, дальше будет хуже. А разве сейчас хорошо? Я не могу нанести гарантированного удара, а без этого существование теряет смысл. Я – тело. Я ем, пью, исполняю приказы. Если убрать из перечня работу на хозяйку, то – веду жизнь беляка, пустую, никчемную, счастливую от простых физических удовольствий. Фактически – веду жизнь обезьяны (в этом беляки правы). Современная мне наука говорит, что обезьяна превратилась в человека, когда взяла в руки палку. То есть, обезьяны, счастливые самим фактом существования, с помощью палки стали несчастными: одним постоянно чего-то не хватает, и палками они заставляют других делать или добывать это. О том, что вторые еще более несчастны, и говорить не стоит. Может быть, бросим палки и полезем обратно на деревья?

Если счастье – есть, пить и удовлетворять прочие потребности, то да, это замечательный выход. Многие давно сидят на деревьях, не подозревая об этом. Чтобы увидеть себя на дереве, нужно посмотреть со стороны, то есть слезть с дерева, потому и не видим. А какой еще путь остается, чтобы из счастливой обезьяны стать счастливым человеком минуя этап человека недовольного?

Наверное, надо знать, зачем живешь. Это ли делает из обезьяны человека – не знаю, пусть философы отвечают. Мне хватало факта, что моя первоочередная цель известна, и я к ней всей душой стремлюсь. Совсем не благая цель. Ради такой не стоит становиться человеком. Но чтобы оставаться человеком, я должен к этой цели стремиться.

Убить Еву.

За такие цели надо судить и казнить. Возможно, позже я себя осужу. Или нет. Посмотрим, когда победим.

Если победим.

Нет, все же «когда», иначе мы не люди, а обезьяны.

Как убить белячку? Вариант – сговориться с Елкой, чтобы она отвлекла Еву, и та подставила шею под летящий клинок. Или чтобы напарница бросила копье, когда отвлекать буду я.

Увы, из Елки никудышный напарник в таких делах.

Буду думать дальше. В этом тоже важное отличие человека от обезьяны – планировать гадости, чтобы выжить.

Ева спала дольше всех. Наверное, организм требовал время на восстановление после вчерашней встряски, что обычного человека давно отправила бы на небеса.

Ева поднялась, когда солнце почти достигло зенита. Мы с ней позавтракали еще одним куском жилистого лошадиного бедра, а Елку я осторожно кормил размягченными фруктами. Завтра можно перейти на кашу, а до мяса в лучшем случае дойдет через несколько дней. Человеческий организм, в отличие от беляческого, восстанавливается очень долго. У Евы, например, к утру не было и следов сквозной раны в груди, и о пробившем ее копье напоминали только дыры в доспехах.

Отправившись за дровами для приготовления завтрака, я опробовал пришедшую вчера идею. Со спины Ева уязвима, когда ее внимание отвлечено. Однажды это удастся использовать. Я должен быть готов.

Елка пошла со мной, но окрик Евы вернул ее обратно. Это, видимо, новое правило: теперь, когда рабов стало двое, им запрещено покидать хозяйку одновременно.

В лесу я встал напротив

молодого дерева. Ствол – с мою ладонь. Перерубить в один удар сложно, но можно. Для этого требуются твердый упор ступней, максимальный замах, мощное раскручивание тела и правильное исполнение. Над этим я работал, оно получалось у меня и раньше, но получалось долго по времени. Чтобы достать оружие, требовалась доля секунды, которой в бою с обладавшим сверхреакцией существом могло не быть. Звук вынимаемого меча – это не стальной скрежет, как показывали в кино, это легкий шелестящий звук, но противник его услышит. К тому времени, когда клинок готов будет разить, я буду мертв.

Эту проблему решала новая перевязь. Меч болтался слева на боку на длинном, надетом через голову, петлеобразном ремне. Взявшись за середину ножен левой рукой, я поднял оружие перед собой на уровень груди рукоятью вправо. Словно предлагал кому-то взять его. Правая ладонь обхватила рукоять. Поза – будто держусь за руль велосипеда

Не двигая ступней, обращенных «к противнику», я развернул тело влево до упора, отчего правая рука тоже ушла влево за уводимым назад мечом.

Раскручиваясь обратно, я вынул меч и одновременно ударил – в одно движение.

Ствол срезало, деревце завалилось на бок.

Я повторил движение несколько раз.

Отлично. Теперь нужно ждать момента.

После завтрака мы отправились дальше. На одной лошади. Я пытался возразить:

– Еве, конечно, лучше знать, что и как делать, но глупому рабу Чапе, долго имевшему дело с лошадьми, кажется, что нагрузка чрезмерная.

– Пешком идти долго. Садитесь вперед, – приказала Ева и, когда я подсадил Елку и устроился за ней, запрыгнула мне за спину. – Проедем сколько сможем.

Ева опять погнала лошадь без жалости. С тройной ношей и сумками лошадь долго не выдержит.

Еве было все равно. Она спешила.

Меня окружали руки и тело жаркой статной красавицы, но к ней я ничего не чувствовал. А вот передо мной…

Елка сидела тихо, как мышка, и весила как кошка, и выглядела как сломанная кукла, собранная из тростинок, и нисколько не походила на источник опасной чувственности, но вызывала такую волну нежности, жалости и желания обнять, приласкать, утешить, сказать доброе слово…

Я дышал в ее макушку, ноги обхватили и сжимали худые бедра, руки обнимали тонкую талию и сходились на животе, не смея сдвинуться ни на сантиметр выше – туда, где зияли страшные раны. Свидетельства чужой жестокости были под одеждой, я их не видел и не мог видеть, но чувствовал. Каждая клеточка бесилась в ощущении невосполнимой потери и невозможности что-то исправить. Ненавижу жестокость. Жестокость порождает жестокость. Когда я вижу жестокость, я готов убивать.

Как быстро летит время. Неделя за неделей, месяц за месяцем… счет давно пошел на годы. Где та Елка – пухлая девчонка-веселушка, мечтавшая о конязе, к которому даже сбежать собиралась, когда он объявил смотрины… И когда вместе с другими детьми Немира купалась на виду у надзорных пап, чтобы превратить наш с Марианной побег в детскую забаву… Сейчас в моих руках деревенело тело взрослой девушки, из живого человека жестокостью окружающих почти превращенной в растение. Надежду внушало слово «почти». Елка была не в себе, но она оставалась человеком. Она узнала меня при встрече, она радовалась моему присутствию рядом. И Елка помнила обиды. Сяпу она убила не просто так. Наверняка, было за что. Теперь она отмщена – все, кто причинил ей боль, убиты, можно начать новую жизнь.