Зимопись. Путь домой. Веди
Шрифт:
Это был Зимун, убегаец, некогда по поручению папы Акима похитивший меня с другими детьми Немира, а затем, устроившийся в школу моряков в имперской столице, рассказавший про Марианну. Жизнь его потрепала. В свое время он ходил бритым, с недососкобленными клочками щетины на квадратном лице и мускулистой массивной шее, в обхвате догонявшей голову. Помню невероятные кулачищи размером с окорок – зажатый в них меч казался игрушечным. Сейчас от прежнего Зимуна осталась сморщенная оболочка.
– Сяпа, отпусти ему рот, это знакомый, неприятности ему нужны не больше чем нам.
Чужая
Зимун тихо позвал, обернувшись вглубь леса:
– Блаженная, иди сюда, землячка твоего встретили.
Из-за деревьев выступила еще одна фигура. Внешне она походила на живого мертвеца. Невысокое тощее тело словно выкопали из могилы, кожа была грязно-серой, в порезах и ранах, а единственное одеяние составляла детская рубаха не по размеру. Собственно, не рубаха в современном мне понимании, а надеваемый через голову мешок с дырками для рук и шеи. Снизу мятый рваный мешок заканчивался на середине бедер, сверху из него, как цветок чертополоха на стебельке, торчала всклокоченная голова, а узкое лицо с обтянутыми кожей скулами напоминало посмертную маску – неподвижное и белое, как у беляков. Ни одна мышца не дрогнула на лице, пока я вглядывался в него.
«Ее» – это из контекста, и если б не обращение к «землячке», то я не понял бы, кто передо мной – парень или девушка. Просто мешок с костями. Вниз – худющие босые ноги-спички, по бокам – тонкие руки-плети. Никаких свидетельств пола. Длинные нечесаные волосы неопределенного темного цвета – не показатель, у меня во время путешествий почти такие же отрастали.
Я уверен, что никогда не видел эту девушку. И в то же время что-то в лице…
Если убрать темные круги под глазами…
Представить щеки налитыми и румяными… Лицо – задорно улыбающимся…
Сам собой всплыл жест, которым в свое время ее рука привычно забрасывала обрезанные по плечи волосы за уши.
Как током пронило. Я видел ее в похожем балахончике – девичьем, кружавчато-расписном, в глаза сразу бросались плотные загорелые ноги с округлыми широкими бедрами, блестели гладкие овалы икр, по любому поводу энергично взвивались вверх пухлые руки. А грудь и попа были… Даже описывать не надо, достаточно сказать, что в то время они были.
– Елка?!
Это была она – изменившаяся почти неузнаваемо, намного больше чем Зимун.
Елка провела по мне пустым взглядом, но внутри него что-то щелкнуло, и с тем же бесстрастным неподвижным лицом она рванулась ко мне, упала в ноги и прижалась всем телом, обхватив за колени.
Зимун оттащил ее от меня за волосы и оттолкнул в сторону:
– Признала.
Я не мог поверить. Елка. Неуемная пухлая веселушка. В отличие от старших сестер-двойняшек ее распирало изнутри только в нужных местах, но распирало так, что даже подростком она привлекала мужские взгляды.
Сейчас Елка выросла и повзрослела. Неужели возможно так измениться? Она выглядела едва ли не вдвое старше Любомиры и Любославы, какими я их помнил и которых сейчас годами немного обгоняла.
– Вы что с ней сделали?! – всшипел я.
Даже с заломленной рукой я попытался достать до меча.
Острая боль вернула меня в прежнее положение – чуть согнутое в приниженном поклоне.
– Мы?! – Зимун обернулся к Елке: – Покажи.
Она молча задрала на себе рубаху – до самого верху, до шеи.
Нижнего белья на ней не было, все тело покрывали шрамы и синяки, но взгляд замер на одном месте. На груди. Нет. На том, что грудью было раньше. Вместо двух задорных мячиков, размерами еще в пору взросления сравнимых если нес арбузами, то с дынями точно, зияли похожие на ожоги шрамы. Грудей не было.
Амазонки отрезали себе груди, чтобы не мешали стрелять из лука. Из всех собравшихся луки были у Зимуна и еще одного, третий держал в руках копье, а чем вооружен заломивший мне руку, я пока не знал. В любом случае, амазонок здесь не было, как и их обычаев. У Елки оружия не было вообще. У нее не было ничего. Теперь – даже грудей.
Она опустила рубашку.
– Это ей один из надзорных пап удружил.
После страны башен не сразу вспомнилось, что здесь так называли священников местной религии имени Санта-Клауса.
– Урод, – продолжил Зимун. – Бежал из Зырянки – украл девчонку, а когда мы его встретили, он сильно проголодался и жарил себе на костре «мяско».
Мне очень захотелось оказаться в то время в том месте.
– Вы его убили?
– Не сразу. Блаженная отмщена, не сомневайся.
Я глядел на Елку. Ее лицо ничего не выражало, во взгляде царила абсолютная пустота.
– Елка! – позвал я.
Она не отреагировала.
– Удивляюсь, что тебя признала – сказал Зимун. – Вообще не говорит. И соображает не очень. Если вообще что-то соображает.
– Давно она с вами?
– Месяца три. Мы даже не знали, что ее Елкой зовут, у нас она была просто Блаженной. Тихая, покладистая, но иногда так смотрит, что дрожь берет и придушить хочется, чтобы она не придушила. Кто знает, что у нее в этот момент в голове творится?
Три месяца. А ссадины и синяки – свежие. У меня в груди вновь заклокотало.
– Аркана ты, должно быть, помнишь, – ничего не замечая, тихо продолжал Зимун, – он со мной в гостинице был, когда я тебе коня продал, а это, – Зимун мотнул бородой на копьеносца и того, что держал меня, – Корж и Сяпа. Трудно стало жить в последнее время, никуда не прибиться, и с пропитанием беда настала. – Он потянул носом. Запах жареного мяса долетал и сюда. – У вас неплохо пахнет. Поделитесь со старыми приятелями?
Мы, оказывается, приятели. В прошлый раз Зимун отрекомендовался хотя бы старым знакомым. Впрочем, учитывая, что меня держали в болевом захвате, вопрос был риторический, поделиться придется в любом случае, мое мнение роли не играло.
Звуков рубки леса долго не раздавалось, и Ева это заметила. От костра донеслось:
– Чапа! Хочешь неприятностей?
Ее голос был жесткий, но однозначно девичий. Аркан переглянулся с Коржем и Зимуном:
– Опа, а приятель нашего приятеля, оказывается – баба. Она командует, а он прыгает козликом. Из Каинова племени, что ли?