Зимопись. Путь домой. Веди
Шрифт:
Черт бы побрал мое тело с его собственными идеологией и запросами! Эти запросы проснулись и ворочали сонной головой, как медведь в конце зимы: «Уже весна или мне почудилось?»
Я вскочил и помчался прочь, на ходу крича:
– Новая игра! Догонялки! – Только бы Ева не заметила, что медвежья спячка висит, как говорится, на волоске, то есть практически уже не висит. – Нужно догнать другого и дотронуться, например, до его спины, и тогда догонять должен тот, кого догнали!
Ева дослушала пояснения и лишь тогда бросилась вдогонку.
– Поймала!
Удар
Ева улыбнулась:
– Догоняй!
Будь я птицей, у меня получилось бы. Как-то раз в детстве я выстрелил из рогатки в летавших над головой стрижей. Мне казалось, что я с рогаткой – охотник, а птицы, соответственно, – дичь. Ага. Запущенный мной шарик от подшипника разогнал птиц, затем две из них с разных сторон подлетели к несущемуся снаряду, поняли, что он неопасен и несъедобен, и продолжили заниматься привычным делом – кружить и выяснять между собой отношения или делиться сплетнями – или что они там, в вышине, обычно делают. Для меня в этом стало откровением, что не я был охотником. Мой снаряд – для человека опасный и, бывает, смертельный – птицы не восприняли серьезной угрозой. Все мои усилия, оказались, перефразируя поговорку, стрижам на смех. Выводы я сделал правильные: можно быть сильным, а можно быть быстрым. А лучше быть умным, чтобы понимать это и как-то использовать.
Новая игра Еве понравилась до чрезвычайности – приятно быть непобедимой. Догнать ее не удавалось и не удалось бы до конца жизни. В плане скорости мы с ней были, так сказать, в разных весовых категориях. Иногда, дразня меня, Ева не торопилась, и когда я оказывался рядом, отпрыгивала метров на десять в сторону или на три-четыре вверх – на крыши крепостных построек, откуда она могла путешествовать с одной на другую не слезая вниз, и останавливало лишь то, что большинство крыш на бег по ним не рассчитывались.
Запыхавшись, я взмолился:
– Ева знает понятие форы?
– Чего?
Не знает.
– Когда кто-то заведомо сильнее или быстрее, он дает другому больше времени чтобы убежать или спрятаться.
Ева подумала и кивнула:
– Хорошо, давай играть с форой. Чапа может догнать Еву на расстояние в два шага.
Мы сыграли, это ничего не изменило. Мощный прыжок Евы уносил ее практически у меня из рук.
Выиграть не получалось и не получилось бы, но игра того стоила. Можно узнать пределы возможностей беляков. Пусть не всех, а конкретной Евы, но это уже немало. От нее зависели мои жизнь и свобода.
И оттого, что выяснялось в игре, мне на душе становилось все гаже и гаже.
Я предложил новые условия:
– Пусть Ева стоит спиной, когда я ее догоняю.
– Тогда Ева тебя не увидит, – озаботилась Ева.
Значит, в активной игре (вместо которой я по аналогии представлял схватку) на слух Ева в такой же мере, как на зрение, не полагается. То есть, зрение – главнее. Это уже кое-что.
– Я побегу издалека, а Ева пусть убегает в любой момент, когда захочет, мне больше не нужна фора.
– Без форы ты даже не приблизишься к Еве.
– Пусть Ева убегает в самый последний миг, тогда будет интересно. Самое важное в игре – это…
– Удовольствие! – перебила Ева.
– Не только. Еще больше – впечатления. Когда вспоминаешь приятно проведенное время, то особые впечатления дают не постоянные выигрыши, а, например, как выиграл в тот момент когда чуть было не проиграл.
То, что выглядело игрой, для меня игрой уже не было. Для Евы – было. Отвернувшись, она дождалась моих приближавшихся шагов и сорвалась с места, когда между нами оставалось примерно четыре шага. Это был минимум, на который хватило ее нервов. То есть, подпускать меня ближе она боялась.
Это тоже информация. Однажды выиграть – в большом смысле – мне позволит знание именно таких мелочей
– Есть еще похожая игра, – сказал я. – Сейчас сделаю реквизит.
– Чего?
– Снаряд.
– Наряд?
Ева не знает снарядов. Это важная информация.
Узнать бы, что она знает. Пули? Яды? Заклинания? Бластеры и вакуумные бомбы?
– Снаряд – это чем Ева и Чапа будут кидать друг в друга, а правила игры такие же, как в догонялках: нужно убегать, чтобы второй не попал.
Снарядом выступила рубаха одного из убитых, многократно перевязанная веревкой таким образом, что превратилась в подобие мяча.
Сначала, когда идея только появилась, я хотел использовать в этом качестве обычный сапог, но здравый смысл восторжествовал, и только поэтому обошлось без членовредительства. Первым же ударом мяча Ева едва не свалила меня с ног. Даже не верилось, что такое возможно. Вроде бы, обычная тряпка, а боль – как если вместо волейбольного мяча в спину прилетел со всей дури запущенный баскетбольный.
От моих бросков Ева легко уворачивалась. Еще бы, если ей даже стрелы не помеха. Но я, опять же, обращал внимание на мелочи. Спиной ко мне Ева больше не поворачивалась. Можно отметить это, как еще одну возможность для атаки. Копье, стрелу, нож или камень со спины Ева может пропустить, а это – временное выведение из строя для приближения к ней и решающего удара по шее.
– В эту игру можно играть на конях, – сообщил я как бы между прочим.
И на этот раз – сработало!
– Седлай, давно пора ехать.
Только бы меня не сделали виновным в задержке. Я помчался в конюшню.
– Ты говорил, что для путешествия знаешь и другие игры, – донеслось вслед.
– Много! – уверил я.
Сборы заняли несколько минут, все давно было продумано. Две лошади – для нас, еще одна – под поклажу. Заготовленные сумки с продуктами несколько дней дожидались в углу конюшни – чтобы не пропахли трупами в кладовке. Вскоре я вывел лошадей, и только тогда Ева вспомнила про одежду.
– Где вещи Евы?
Я развел руками: