Златоустый шут
Шрифт:
— Вырядиться? — переспросил я, не веря своим ушам. — Что вы имеете в виду, мадонна?
— Я говорю о маскараде, с помощью которого вам удалось перехитрить моих преследователей.
Повернувшись в седле, я удивленно уставился на нее, и наши взгляды встретились. Так вот в чем было дело! Вот почему она столь непринужденно вела себя со мной! Она, очевидно, сочла меня за некоего колесившего по Италии странствующего рыцаря, всегда готового оказать помощь попавшим в трудное положение девам. Наверное, она изучала нравы современного ей общества по произведениям мессера Боярдо [40] или, в лучшем случае, по «Амадису Галльскому» мессера Бернардо Тассо [41] . Она, похоже, не сомневалась, что шутовские колпаки и пелерины растут на кустах вдоль дороги и всякому пожелавшему воспользоваться ими достаточно протянуть руку и выбрать приглянувшийся наряд.
40
Боярдо Маттео Мария, граф Скандиано (1441–1494) — итальянский поэт, автор лучшего сборника любовных стихотворений «Три книги о любви» (опубликован в 1499; вдохновительницей стихов была возлюбленная поэта Антония Капрара); главное произведение — неоконченная эпическая поэма «Влюбленный Роланд», над которой он работал с 1476 г. (первые две книги вышли в свет в 1483 г., оставшаяся часть — 1499).
41
Тассо Бернардо (1493–1569) — итальянский поэт, отец гениального Торквато Тассо; получил известность как автор поэмы «Амадиджи» (1543–1557; опубликована в 1560), переработки испанского рыцарского эпоса «Амадис Галльский».
Что ж, пусть лучше она сначала узнает правду, а потом решает, как ей вести себя с настоящим шутом. Стоит ли принимать на свой счет любезности, предназначенные со всем для другого человека?
— Вы ошибаетесь, мадонна, — медленно произнес я. — Я не надевал на себя ничего из того, что уже не принадлежало мне.
После моих слов наступило молчание, и краешком глаза я заметил, как ослабли поводья, которые она держала в руках. Я думаю, если бы мы шли пешком, она непременно остановилась бы и повернулась ко мне лицом.
— Как так? — спросила она, и на сей раз в ее интонациях послышались холодновато-повелительные нотки. — Уж не хотите ли вы сказать, что вы профессиональный шут?
— Если предположить, что шутами не рождаются, зачем я стал бы надевать шутовской наряд?
— Но утром на вас были совсем другие одежды, — с сомнением произнесла она после непродолжительной паузы.
— Плащ, шляпа и сапоги служили мне лишь для того, чтобы скрыть свое обычное платье от посторонних взоров, — пояснил я и, не удержавшись, с подчеркнутым сарказмом в голосе добавил: — Особенно столь перепуганных, какие были у вас и у ваших слуг сегодня утром.
Что и говорить, внезапная перемена в ее обращении со мной неприятно удивила меня. В самом деле, разве хорошо и верно послуживший шут не заслуживал благодарности? Неужели услуга обесценивалась только из-за того, что ее оказал не закованный в латы рыцарь, а паяц с бубенцами на колпаке? Однако она, очевидно, думала именно так, поскольку до самого Фано мы больше не обменялись ни словом.
Мне и раньше приходилось страдать из-за своего презираемого многими ремесла. Мое сердце сжималось от боли, когда Джованни Сфорца, прежде чем изгнать меня из Пезаро, рассказал всем о моей судьбе; моя душа корчилась в судорогах, когда мадонна Лукреция, отдавая мне письмо, которое я должен был доставить ее брату, упрекнула меня в том, что я успел закоснеть в неподобающем для человека моего происхождения занятии. Но никогда я не испытывал столь острого чувства стыда, которое к тому же многократно усиливалось молчанием моей спутницы, красноречиво свидетельствовавшим, что знай только она, с кем имеет дело, всякое предложение помощи с моей стороны было бы с негодованием отвергнуто. И если у меня и оставались какие-то сомнения на сей счет, то они окончательно рассеялись, когда мы подъехали к развилке и, чтобы объехать город, огни которого мерцали впереди нас, я посоветовал ей свернуть налево.
— Я еду в Фано, — холодно заявила она.
— Но так мы скорее выберемся на дорогу, ведущую в Пезаро, — попытался возразить я.
— Я думаю, что смогу найти в Фано эскорт, — только и ответила она.
Я готов был разрыдаться от унижения, настолько жестоко прозвучали для меня ее слова, означавшие, по сути, отказ от моих услуг. А ведь прежде она даже не заикалась об эскорте, хотя мы проделали вместе немалый путь! Мне захотелось развернуть своего мула и поехать в Пезаро одному, предоставив ей самой разбираться со своими проблемами; а в том, что они у нее возникнут, и очень скоро, я был почти уверен: ночью одинокая женщина, да еще без денег, могла встретить в Фано далеко не самый радушный прием.
Но у меня мягкое сердце, и я попытался отговорить ее от поступка, который мог оказаться столь опрометчивым.
— Мадонна, — сказал я, — по моему мнению, нам лучше миновать город и обойтись без эскорта. Есть много причин, по которым не следует появляться в Фано в такое время суток…
— Мне о них ничего не известно, — оборвала меня она.
— Возможно. Но тем не менее они существуют.
— Мне наскучила ночная поездка в одиночестве. Я еду в Фано, — с демонстративной непреклонностью добавила она, давая понять, что я волен выбирать дорогу по своему усмотрению.
— Что ж, будь по-вашему, раз вы так решили, мадонна, — только и оставалось мне на это ответить.
Мысленно проклиная себя за мягкосердие, а ее за упрямство, я вздохнул и последовал за ней на своем муле.
— Какая гостиница здесь считается лучшей? — высокомерно обронила она, когда мы оказались на главной улице городка.
— «Золотая Рыба», — в том же тоне отозвался я, и мы направились в «Золотую Рыбу».
Прибыв в гостиницу, мадонна Паола решительно взялась за дело. Прежде всего она вовсеуслышание потребовала от хозяина немедленно найти ей подходящий эскорт, который сопроводил бы ее до Пезаро, пообещав за это от имени своего двоюродного брата, синьора Джованни, щедрое вознаграждение.
Что мне оставалось делать, видя столь безрассудное поведение? Только в бессильной ярости скрежетать зубами.
Она откинула свой капюшон и распахнула плащ, так что все, находившиеся в общей комнате, могли видеть золотую сетку с драгоценными камнями на волосах и пояс из чистого золота, тоже украшенный крупными самоцветами. Ее слушателями оказались шестеро мужчин: двое почтенного возраста торговцев, направлявшихся в Милан, худощавый женоподобный юноша, сидевший за столиком отдельно от всех, и три разбойничьего вида малых, о чем-то оживленно совещавшихся вполголоса. Один из них, коренастый и чернобровый, заметил выставленные напоказ сокровища мадонны Паолы, и его глаза хищно блеснули, так что нетрудно было догадаться, какие мысли посетили его в эту минуту.
Он медленно встал и, шагнув вперед, низко поклонился ей.
— Достопочтенная синьора, — сказал он, — если вы не возражаете, я и мои друзья готовы стать вашим эскортом. Можете не сомневаться в нашей преданности.
Я ни на секунду не усомнился, что, говоря это, он имел в виду всего лишь преданность своему разбойничьему ремеслу. Его компаньоны тоже поднялись из-за стола, и она видом знатока, умеющего оценить человека по его внешности, придирчиво оглядела их. Напрасно я дергал ее за рукав и бормотал на ухо «подождите» — она тут же договорилась с ними и велела немедленно готовиться к отъезду. Лишь когда хозяин принес ей чашу подогретого вина с пряностями и мы ненадолго остались наедине, я смог откровенно высказать ей охватившие меня опасения.
— Мадонна, — начал я, — неосмотрительно отправляться ночью в путешествие в сопровождении трех не внушающих доверия незнакомых мужчин. По-моему, они выглядят как бандиты.
— Это бедные люди, — снисходительно улыбнулась она. — Откуда им взять расшитые золотом бархатные камзолы?
— Дело не в их одежде, мадонна, — терпеливо продол жал я. — Мне не нравится, как они смотрели на вас.
В ответ она рассмеялась, беззаботно и, пожалуй, чуть презрительно.
— Не выдумывайте, — сказала она и тут же добавила: — Впрочем, если вы боитесь оказаться в их обществе, я не стану вас принуждать.