Златовласка (сборник)
Шрифт:
— Кто-нибудь из вас выходил куда-либо между…
— Нет, сэр, мы никуда не выходили. Я пробыл там с пяти вечера в пятницу до примерно часов четырех утра следующего дня, когда я встал и ушел. Я отправился к себе домой, потому что Стэн Хоппер и Дик Олдхэм должны были заехать за мной, чтобы потом нам всем вместе отправиться на рыбалку.
— А что, никто из сестер Хайбель не слышал в тот вечер о смерти вашей внучки?
— Не знаю, как Гретхен, ее той ночью дома не было. Но ни я, ни Гретель не включали ни телевизора, ни радио — у нас был заведен проигрыватель — и поэтому мы с ней вообще ничего о том не слышали. И я вам уже говорил, что я однозначно не поехал бы никуда, если бы только знал, что мою… внученьку мою маленькую… что ее убили.
— Где я могу видеть Гретель Хайбель?
— У нее дома.
— Она находится там в течение всего дня?
— Да, она работает дома. Рисует иллюстрации для детских книжек.
— Мистер Миллер, может быть вы хотите добавить что-либо к уже сказанному вами? Или разъяснить? Или изменить?
— Не-а. Не хочу.
— Хорошо. Это все.
Блум выключил магнитофон и обратился ко мне:
— Ну, что ты думаешь?
— А ты уже имел беседу с теми дамами?
— Еще нет. Я подумал, что нужно будет дождаться, пока Грэтхен — это та из них, что торгует недвижимостью — вернется домой из своей конторы. И тогда уж можно будет убить сразу двух зайцев. Да, правильно, это она работает в бухте Тимукуан. А Гретель иллюстрирует книжки. Эх, черт побери, когда же и мне наконец исполнится лет пятьдесят или шестьдесят… За прошедшие выходные Кениг с Миллером трахались намного больше, чем мне это удалось за последние две недели у себя в доме на Авенида-дель-Сол. Ты знаешь, почему моя жена так обожает наш с ней дом там? Потому что ее отца звали Сол. Я уже говорил ей, что «Сол» в переводе с испанского означает «Солнце». Она же мне на это заявила, что ее вовсе не интересует, что «Сол» означает в переводе с испанского, потому что для нее «Сол» всегда значило только одно — это Сол Фишбейн, да упокоит Господь его душу. Вот так мы и живем на Авениде-дель-Сол, в этом доме, выстроенном в стиле гасиенды, и за последние две недели я не трахался вообще ни разу, а все потому, что я сижу все на этой, мать твою, диете, и если хочешь знать, у меня нет на это сил.
— Ты уже говорил с его приятелями по рыбалке?
— Да, она оказались заядлыми рыбаками. Как их там… Дик Олдхэм и Стэн Купер, или наоборот. Оба они подтвердили, что Миллер был с ними с раннего утра в субботу и до позднего вечера в воскресенье. Но это еще абсолютно не означает того, что это не он перерезал горло собственной внучки в пятницу вечером. Хочешь, пойдем туда вместе? К этим сестрицам. К тому времени твой рабочий день в конторе уже закончится, так что можешь не волноваться. Ладно?
— О'кей.
— Тогда с меня пиво, — сказал Блум и усмехнулся.
Хотя риф Фэтбак и находится в округе Калуса, но все же он расположен за пределами самого города. На юге он вплотную подходит к границе с Манакавой. Фэтбак является самым необжитым изо всех находящихся в нашем округе рифов. С востока и запада его окружают огромный Мексиканский залив и наш небольшой залив Калусы, иногда во время сезона штормов и ураганов, эти два водяных резервуара смыкают свои воды над Вествью Роуд, той дорогой с двухполосным движением, пересекающей риф в направлении с севера на юг. Мост, соединяющий Фэтбак с материком, устроен так, что одновременно на нем может находиться не более одной машины. А сразу за мостом поставлен большой деревянный указатель с двумя дюжинами стрелок, указывающими влево или вправо. На этих стрелках вырезаны по дереву или обведены белой краской имена обитателей рифа. Когда мы переезжали через мост, над землей уже начинали сгущаться сумерки, досчатое покрытие поскрипывало под колесами машины Блума, который уже заранее включил фары дальнего света в ожидании наступления темноты, которая здесь, у нас в Калусе, подкрадывается очень неожиданно. Блум подъехал к дорожному указателю, и оба мы начали переводить глаза с одной стрелки на другую, отыскали среди прочих имя «ХАЙБЕЛЬ» и затем свернули влево и направились в сторону юга.
Дом сестер Хайбель стоял на самом берегу залива и был отмечен только единственной врытой в песок деревянной табличкой, на которой значилась только одна их фамилия. Через дорогу от дома на берегу Мексиканского залива стоял помеченный номером 642 ящик для корреспонденции. Должно быть сам дом был построен еще в двадцатых годах, когда скупка и перепродажа земли помогла сколотить капиталы тем, кто оказался наиболее дальновидным, чтобы понять всю безмятежную прелесть этого самого живописного рифа во всем нашем округе. Дом сестер казался особнячком из Беверли Хиллз, где возможно в свое время проживал кто-нибудь из звезд эры немого кино. Он был построен в стиле, характерном для испанской колониальной архитектуры: с белыми оштукатуренными стенами и крышами, крытыми яркой черепицей, с окнами в форме арок и мощеными дорожками, которые извивались под сенью пальм и вели к воде, на берег залива, который я смог разглядеть через внутренний дворик с его зарослями папоротника. Блум позвонил в дверь.
На наш звонок вышла женщина в забрызганном краской рабочем халате, надетом поверх джинсов. Она была ростом должно быть около пяти футов и восьми дюймов, а ее длинные совсем светлые волосы были зачесаны назад и на затылке они были стянуты в конский хвост, стиль не слишком-то приличествующий женщине ее возраста, относительно которого, впрочем, я мог лишь строить предположения. Скорее всего ей было лет сорок. Она очень напоминала собой изысканную тевтонскую красавицу, типичные черты которой были подмечены Хильдегаром Неффом. Она вопросительно вглядывалась в сумерки за дверью и проговорила:
— Да. Кто там? Что вам надо? — в ее речи слышался лишь очень легкий немецкий акцент.
— Я детектив Блум, Департамент полиции Калусы, — сказал Блум и показал ей свой жетон, а также оправленное в пластик удостоверение, — а это Мэттью Хоуп.
— Да?
— Вы мисс Хайбель?
— Я Гретель Хайбель, да. А в чем дело?
— Мисс Хайбель, вы позволите нам войти?
— А в чем дело?
— Мы бы хотели задать вам несколько вопросов.
— О тех убийствах, да? — спросила она. — Я знаю, что у Двейна убили дочь…
— Это так.
— А теперь вот еще и внучка… По телевизору сказали, что и внучку его тоже нашли мертвой.
— Да. Вечером в пятницу.
— Ах, — тяжело вздохнула она.
— Вот об это-то мы бы и хотели поговорить с вами, — сказал Блум.
— Ах, — снова вздохнула она, и отступив в сторону, проговорила, — Ну хорошо, заходите, пожалуйста.
Пол у входа был выложен терракотовой мексиканской плиткой, а вдоль ограждения прихожей в самом дальнем ее конце были расставлены растения в больших глиняных кадках. Над ними высилась белая колоннада, позади которой была устроена огромных размеров гостиная с арочными дверьми, ведущими к бассейну с подсветкой и к заливу. Под арками был поставлен длинный стол, на котором были расставлены баночки с красками, кувшины с водой, рядом с которыми были разбросаны листы бумаги для рисования, кисти, карандаши, ластики и измазанные краской лоскутки ткани, и все это было залито светом, падавшим от настольной лампы.
— Я работала сейчас, — заговорила хозяйка, — поэтому прошу извинить меня за этот беспорядок. Я люблю работать там, откуда виден залив. Раньше я всегда работала в своей комнате наверху, но там окна выходят на другую сторону, хотя тоже на залив, и тот пейзаж зачастую кажется мне слишком уж диким для тех работ, какими мне приходится заниматься. Я имею дело с детскими книжками, — пояснила она.
— Да, мистер Миллер нам уже сказал об этом, — сказал Блум.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — предложила Гретель. — Может быть хотите выпить чего-нибудь?
— Нет, спасибо.
— Может быть что-нибудь не крепкое? Кока-Колы? Или чая со льдом?
— Нет, спасибо.
— Ну тогда, — проговорила она, — улыбнувшись и выжидательно глядя на Блума.
— Мы надеялись, что ваша сестра к этому времени уже вернется домой, — заговорил Блум.
— Да, конечно. Она каждую минуту может прийти. Вы с ней тоже желаете побеседовать?
— Если можно.
— Конечно же. А что вы хотите узнать?
— Мисс Хайбель, вы можете сейчас рассказать нам, где вы были в прошлую пятницу между половиной пятого и половиной восьмого вечера?