Злая Русь. Зима 1237
Шрифт:
С этими мыслями я двинулся навстречу к противнику, также шагнувшему вперед. Народ быстро сориентировался, образуя вокруг нас круг-«ристалище», что-то ободряюще закричали ратники с обеих сторон, только один батюшка попытался несмело вмешаться:
— Да вы чего? Вы чего удумали, охальники, кровь друг другу пускать?! Да разве ж это по-христиански?! Разве можно…
Но никто на батюшку внимания не обратил, а его не слишком громкие возражения прервал зычный оклик Ждана:
— Егор, пусти борову кровь!
— Да, бей его!
— Не подведи, дружинный, упокой бродника!
М-да… Слишком велика оказалась наша взаимная ненависть и желание скрестить клинки — так велика, что передалась собравшимся на
Всего за пару ударов сердца мы с дружинником сблизились настолько, чтобы я мог разглядеть цвет его глаз — серый, кстати. Злобно скривив губы, Еруслан с ненавистью прошептал:
— Ну что, бродник, готов смерть принять?!
— А ты что, дурак, выходит в свою ложь сам поверил?!
Ничего не ответив, противник резко скакнул вперед, умело рубанув сверху-вниз, с правого бока. Но я успеваю перекрыться плоскостью клинка, направленного острием вниз — и тут же на обратном замахе рублю с оттягом в ответ, целя в основание шеи! Однако поединщик умело перекрывается щитом — и неожиданно резко бьет ногой в мой живот, оттолкнув назад и заставив на мгновение потерять равновесие. Всего на мгновение — но в этот самый миг на мою голову обрушилась вражеская сабля!
В голове шумит, в глазах на секунду темнеет… Зараза! Еруслан, видимо, только прикинулся грузным и неповоротливым! А теперь вот подловил… Клинок дружинника хоть и не прорубил шелома, но явно оглушил меня, отправив в состояние «грогги». И тут пригодился мой спортивный опыт: в полубессознательном состоянии я инстинктивно развернулся на пятках, резко выбросив правую руку, описавшую стремительный полукруг! Этакий «бэкфист» с саблей, обрушившейся на изумленного противника, готовившего добивающую атаку — а теперь вынужденного защищаться! Причем удар получился столь сильным и быстрым, что мой клинок провалил поставленный противником блок, и самым острием зацепил тому щеку! Ближник княжича невольно вскрикнул, отступив на шаг назад — и тут же я резко бросился вперед, ударом щит в щит свалив поединщика на колени!
Еще не полностью придя в себя, я спешу добить противника — и допускаю совершенно глупую, дурацкую ошибку, от души рубанув по умело подставленному под удар умбону! С громким лязгом моя сабля раскололась, оставив в руке обломок клинка, на коий я оторопело, с ужасом уставился, еще не веря в произошедшее…
— Еруслан, стой!!!
Отчаянный и одновременно с тем грозный девичий окрик заставил вскочившего на ноги дружинника задержать уже занесенную для удара саблю! А меня он наоборот подстегнул: отбросив бесполезный обломок и одновременно с тем разжав пальцы на ручке-перекладине щита, я резво ныряю под вооруженную руку противника, и, чуть присев, крепко обхватываю его корпус сбоку. Наваливаю поединщика на себя — и тут же резко распрямляю колени, спружинив на них, и одновременно с тем изогнув спину, словно пытаясь встать на мостик! Лихо ругнувшись — тяжелый ведь, зараза! — и уже падая на спину, я разворачиваюсь в полете лицом к земле, в то время как Еруслан смачно впечатывается спиной в утоптанную площадь…
Не знаю, как смотрелся прогиб со стороны, получился ли он чистым, или нет, но жахнулся об землю грузный дружинник крепко, охнув от удара! Более увесистый щит он выпустил, а вот саблю удержал — но клинок оказался зажат моим телом…
Обвив предплечьем левой все еще вооруженную руку дружинника и зафиксировав ее под локтем, я резво разворачиваюсь на пятой точке, заправив правую ногу под лопатку поединщика, а левую закинув сверху, фиксируя узел. И тут же встаю на мостик, ломая локтевой сустав противника! «Рычаг», конечно, получился не особо чистым — но не успевший никак сконтрить Еруслан (еще бы, без опыта в единоборствах, это тебе не сабелькой махать!) вскрикнул от резкой боли, выпустив рукоять клинка! Одурев от выброса адреналина в кровь, я тут же выхватил из поясных ножен нож, желая добить поверженного врага, но тут вновь раздался резкий окрик княжны:
— Не смей!!!
Девичий голос стегнул по ушам, словно кнут, заставив меня замереть — а уже секундой спустя глядя в расширившиеся от страха глаза Еруслана, я словно бы прозрел, ужаснувшись собственной кровожадности! Неуклюже поднявшись на ноги, я убрал нож и низко поклонился Ростиславе, появившейся на площади в сопровождении и пронских дружинников, и оставшихся воев елецкой сторожи. При этом Кречет подарил мне очередной гневный взгляд, после чего недоуменно и одновременно с тем осуждающе посмотрел на виновато понурившегося Микулу: «мол, как допустил»?! Не понравились мне и хитрые глаза Ждана, смотрящего вроде бы и с одобрением, но одновременно с тем как-то чересчур лукаво, мол — «знаю я твой секрет»… А-а-а, это он небось про «ухватки» борцовские вновь пытать меня вздумал… Нет, брат, то будет после:
— Прости, княжна, меня за безобразие, но как иначе мне было поступать? Ведь Еруслан меня оклеветал при людях, обозвав бродником в дружинника ряженым, да татарами посланным народ извести! Кто же после таких обвинений мне поверит, да в лес уйдет готовить землянки и лабазы, где пересидеть татар будет возможно?! Нет, после этих слов мне только и оставалось или голову на плаху класть, или же на Божий суд за клевету его вызвать!
Подъехавшая ко мне девушка, холодно смотрящая вниз с высоты седла, от негодования сжала губы столь плотно, что они вытянулись в тонкую линию. Но выслушав мою версию, она тут же обернулась к тяжело поднявшемуся с земли Еруслану:
— То правда? То, что он речет — правда?!
Дружинник понуро кивнул, признавая свою вину, но тут же распрямился, да с жаром заговорил:
— Не верю я ему, Ростислава Всеволодовна, не верю! Врет он все, не могли татары такую рать собрать, чтобы на одного нашего ратника было семеро поганых! Народ пугает, на зиму в лес гонит…
— Дурак!!!
На последних словах своего противника я не выдержал, дав волю чувствам:
— Не могли рать собрать?! Не могли?! А как же рать монгольская, что дружины князей Киевского, Черниговского да Галицкого, да половцев им союзных на Калке разметала, а?! А как же Булгар, павший под саблями воев Батыевых?! Что, слабый противник был? Что, никогда булгары русскую рать в поле не били, Муром не брали?! Иль половцы степь покидают, в землю угорскую просто так бегут?! Разве не столетия жили куманы на рубежах наших?! Да ведь только союзная рать Мономаха и прочих князей сумела их отогнать, и то на время!
Ближник княжича примолк, не смея ничего ответить, а я, меж тем, обратился к по-прежнему окружающему нас люду:
— Не хотите в лесу землянки готовить, да запас в лабаз перенести?! Ну, ждите! Ждите, когда Батый по реке пойдет с первыми крепкими морозами, когда лед прочный встанет! Это вам не половцы, что летом через дебри лесные до погоста еще не сразу дорогу найдут, а вы в любой момент в чаще спрячетесь, и в ней же прокормитесь. Ждите! Пока морозы ударят такие, что в лесу без крыши над головой остаться, да без печи теплой будет смерти подобно! Когда из еды у вас останется только то, что с собой впопыхах схватить успеете! Ждите, когда придет татарва, да всех баб, от мала до велика, по кругу пустит, а деток малых и стариков под нож поганые отправят… Ждите! Когда оставшихся в живых, словно скот плетьми в отару сгонят, да после впереди своих воев, живым щитом на стену того же Пронска погонят саблями да копьями! Заместо степняков в груди белые стрелы русские примите, дурачье лапотное…