Злая Русь. Зима 1237
Шрифт:
— Не беспокойся, княже, я его за дерзость сам проучу — как надо проучу. На княжну даже смотреть поостережется!
— А коли не поостережется — так я рядом буду и твой наказ, княже, с радостью исполню!
Это уже добавил свои пять копеек Еруслан, протянувший мне булатную саблю с драгоценной рукоятью, инкрустированной самоцветами, оскалившись при этом так, будто хочет вцепиться зубами в мою шею! Впрочем, я с почтительным поклоном принял княжий дар — а мой ответ, произнесенный едва слышно, дружинный вряд ли различил:
— Это мы еще посмотрим, кто на голову короче станет в случае чего…
Глава 14
…- Слушайте все! Слушайте! Татарская орда уже близко, сейчас она стоит на самой границе княжества! Племя поганых столь многочисленно, что на одного рязанского ратника приходится семь степняков. И остановить врага возможно разве что с помощью владимирской рати, да под стенами Рязани! Князь же Юрий Ингваревич разве что задержит Батыя на время. А потому не ждите, когда враг окажется на пороге домов ваших! Уходите прямо сейчас, сегодня, уходите в леса и начинайте копать землянки, пока земля вовсе не раскисла от дождей, и не задубела от морозов! Складывайте печи для обогрева, берите с собой запас зерна, уводите скот, кого удастся увести в лес. Кого же не удастся, лучше сразу забейте на мясо с первыми морозами!
Собранный священником да старостой по моей просьбе люд, замерший у врат небольшой церковки, с изумлением, недоумением и даже ужасом вытаращился на меня. Да и как иначе, коли большинство собравшихся — это оставшиеся дома бабы да детки малые, да подростки и старики числом совсем незначительные. Мужиков же в силе и вовсе раз-два и обчелся… Большинство мужей, отцов и сыновей, достигших совершеннолетия, ушли в ополчение, ушли защищать отчую землю на дальнем рубеже. И вот теперь приехал я, да заявил, что ничего у них не получится! Причем слова о многолюдстве монголов и покоренных ими можно ведь расценить по-разному. Например, так, что родные оставшихся в погосте жителей уже никогда не переступят пороги своих домов… Да, вести тяжелые, ничего не скажешь! Но если не предупредить людей вовсе, то ведь через несколько недель они все примут лютую смерть от татар! Потому я вновь раскрыл рот, чтобы продолжить говорить о необходимых мерах для спасения, невзирая на безмолвное напряжение собравшихся — как тут с противоположного конца малой площади раздался вдруг возмущенный и, увы, до боли знакомый голос:
— Это что же ты такое говоришь, ратник, а? Ты чего людей стращаешь, ты чего напраслину на князя возводишь? Не ослышался ли я, или ты в правду сказал, что Юрий Ингваревич татарву не остановит?!
— Вот ведь выродок…
Ждан, замерший от меня справа, раздраженно сплюнул под копыта коня. Вставшие же по левую руку Микула и Мал промолчали — но судя по выражению их лиц, выходкой явившегося на площадь Еруслана в сопровождение десятка воев, они остались также недовольны.
Зараза… Старший дружинник вставил свои «пять копеек» при первой же моей попытке обратиться к людям на привале! Мы организовали его в небольшом погосте всего в паре часов пути конным от Пронска. Собственно, это я настоял, чтобы мы следовали максимально возможно близко к реке, заходя во все поселения, кои удастся объехать по дороге… И хотя изначально я ждал чего-то подобного, но ведь мое предложение зайти в погост и предупредить народ о нависшей опасности, княжий ближник принял без возражения, просто промолчав! А выходит, затаился он, аспид (вот зараза, я даже ругаться начал по местному)! Дождался, когда я возмущу народ своими речами, да подарю ему шанс поймать меня на слове, и уж тут стал докапываться! И ведь «предъява» его пала на благодатную почву: бабы да старики вылупились на меня уже с откровенной неприязнью и быстро зарождающимся гневом! Со всех сторон небольшой площади послышались гневные и даже истеричные возгласы:
— Ты что шельмец, нас обманываешь?! Что такое ты говоришь?!
— Какие леса, дожди уже влили, скоро земля вся развязнет!
— Как скот в глушь уводить? Как же я корову, кормилицу, в дубраву поведу, ее ж там волки али медведь задерут!
— Не дам резать мою скотину!
— Да что вы дурака слушаете, гоните болезного отсюда, чего народ смущает?!
Еруслан словно ждал этой фразы — его губы исказила кривая, победная улыбка, после чего он громко воскликнул:
— Мыслю я, что не дурак это никакой, а бродник переодетый! Да что пришел он сюда не просто так, а татарвой был заслан — народ бередить, да люд из домов в леса выгнать накануне морозов, чтобы бабы и детки в чаще сгинули от зверья или голодной смерти!
— Да!!!
— Гнать его отсюда надо!
— Бей бродника!!!
При последних словах почерневший лицом Ждан схватился за рукоять сабли, в то время как я ошарашенно замер, изумленный подобной подлостью. Это ж надо! Я допускал, что невзлюбивший меня старший дружинник попытается устроить какую подляну. Но чтобы вот так вот, прямо обвинить меня в шпионаже да предательстве?! Чересчур круто! И ведь после подобных заявлений всю сторожу в буквальном смысле живота лишить могут… Вот ведь тварь!
Не дожидаясь, когда подогретые Ерусланом люди кинутся на нас с палками да кулаками, на что бродник наверняка ответит — пусть не саблей, а плетью (дав повод нахмурившимся Пронским дружинникам атаковать сторожу!) — я энергично поддал пятками бока Буяна, посылая его вперед. Одновременно с тем ножны покинула подаренная Михаилом Всеволодовичем булатная сабля, и люди испуганно подались назад — а я дико закричал:
— Вот! Вот дар княжича мне за советы разумные по укреплению Пронска! То было при дружиннике меня оклеветавшем, и зависть его взяла черная! Потому-то он меня и оболгал — сгубить хочет, а саблю булатную с самоцветами себе забрать! Кликайте же сюда княжну Ростиславу, пусть она свое слово скажет — ибо княжна все своими глазами видела, все слышала! Нет обмана в моих словах — правду говорю я про татар!
Люди, удивленные моими словами, заозирались, с любопытством и неподдельным интересом рассматривая теперь уже Еруслана. А что, моя версия вполне логична и обыденна, и понятна всем окружающим! Зависть — чувство древнее, знакомое людям по всей земле. Разыгравшаяся же на глазах жителей погоста сцена им точно интересна — бабы ведь собрались в основном, а какие у них тут развлечения? Песни, танцы, да сплетни! А тут вдруг целое представление в лицах!
Дружинник, побагровевший от гнева и возмущения (кстати, какого-то неестественного, с сабелькой-то видать в точку попал!), дико возопил:
— То ложь! Лжет бродник подлый!!! Да я тебя за поклеп…
Но на последних его словах я, и так уже заведенный до предела, буквально взорвался:
— Что?! Что ты сделаешь, пес паршивый?! Крови моей хочешь?! Так возьми — в схватке честной, один на один! И пусть Господь рассудит, кто правду речет, а кто лжет! Божий суд!!!
С этими словами я соскочил с коня, сняв с седла среднего размера овальный щит. При этом все собравшиеся у церковки люди как кажется, затаили дыхание от изумления и предвкушения — началось самое интересное! Вперед, правда, подался молчавший до того батюшка — видно, ранее сказать ему было нечего, да и разборки между ратниками духовенства вроде не касаются. Но, очевидно, не касаются до момента смертоубийства, да еще и с отсылкой на Бога — притом, что Господь никогда о подобных «судах» ничего не говорил! Однако прежде, чем священник сумел бы вмешаться, Еруслан громогласно заявил:
— Принимаю! Пусть Бог нас рассудит! Разве что честно ли нам биться, когда в твоих руках булатный клинок?
Смерив с ног до головы презрительным взглядом старшего дружинника, я едко заметил:
— А разве честно было лгать обо мне?! Впрочем, пусть будет по-твоему!
С этими словами я убрал подаренную саблю и вытащил из притороченных к седлу ножен свой старый, привычный клинок. Вернув мне усмешку, Еруслан также обнажил оружие и несколько грузно слез с коня, создав полное впечатление неуклюжести и медлительности, что вызвало у меня довольную улыбку. Может, ты и был хорош лет так пять назад, но сейчас зажрался, дружинный, оброс жирком, замедлился и наверняка утратил былую сноровку…