Зло той же меры
Шрифт:
– Три!
Глава 2
23 года назад
За окнами стояла прекрасная тёплая погода: по синему небу медленно плыли белые перистые облака, ярко светило солнце, буквально заливая окно школы своими мягкими лучами. Бабье лето – последняя возможность понежиться в тепле перед тем, как погода будет становиться с каждым днём всё хуже и хуже, портясь до той критической точки, как вдарят тридцатиградусные морозы с пронизывающим насквозь ледяным ветром и дополняющиеся, словно вишенкой на торте, нескончаемыми грязными снежными сугробами. Но мы сидели в классе, притом совершенно молча, застыв в ожидании. Из динамиков, расположенных по углам, уже лилась тревожная, хоть и в чём-то мелодичная музыка заставки начинающихся утренних новостей на центральном федеральном канале. На интерактивную доску было выведено изображение, пока что напоминавшее знаменитую картину Малевича «Чёрный квадрат». Пожилая учительница стояла у первой парты, склонившись над проектором, и нажимала поочерёдно кнопку за кнопкой в тщетных попытках наладить видеоизображение.
– Здравствуйте, в эфире утренние новости, в студии с вами Дмитрий Войкович. В сегодняшнем выпуске… –
Проектор же не сдавался, потому лица говорившего мы не видели. Но лично я и так уже прекрасно знал, как он выглядит. Ведь уже два месяца – с самого начала года – каждое утро перед занятиями мы смотрели пятнадцатиминутный выпуск утренних новостей. После пели гимн нашей страны – но это не нововведение, это мы делали аж с прошлой зимы. «Утренник патриотического воспитания» – так написано в общешкольном расписании перед всеми занятиями, самой первой строчкой. Мне всегда было интересно, зачем это придумали. Директор на школьной линейке долго объясняла, что нынче тяжёлое время, что нашими умами спят и видят, как бы овладеть, сплошные иностранные агенты и внутренние диссиденты. Хотят обмануть нас, запутать, настроить наши ещё податливые умы против нашей же страны. Говорила, что мы должны научиться отделять правду от лжи, ведь последней переполнен интернет, который мы так любим, – и что правильно поступает заботящееся о нас же правительство, ограничивая доступ к «неправильным» ресурсам. К слову, последние полгода я пытаюсь выучить английский язык, прибегая к различным способам и методикам. И вот буквально на днях я не смог зайти на сайт, где публикуются в свободном доступе различные зарубежные книги самиздата, – вместо главной страницы открывалось предупреждение о том, что сайт заблокирован по решению суда… Но ведь в книге, что я читал, не было ни слова о политике! В ней были описаны приключения моего ровесника – юнги, ставшего волею судьбы пиратом. Мне оставалось прочитать последние две главы. А по словам директрисы, эти утренники должны воспитать в нас истинные чувства патриотов и обучить политической грамотности и пониманию тяжёлой обстановки в стране и в мире. Что самое забавное – я не знал в классе, да и во всей школе, ни одного ученика, кто бы испытывал к этим дополнительным, пусть и непродолжительным занятиям хотя бы толику положительных эмоций. Уверен, что все были бы рады скорее остаться невеждами, чем слушать из утра в утро эту музыкальную заставку и затем этот монотонный, уже сидевший в печёнках голос диктора утренних новостей.
– Лиза, помоги мне, пожалуйста, – тихонько попросила учительница девочку с длинными косичками, сидевшую за второй партой прямо за проектором, вытянувшись в струнку и сложив, как подобает учащемуся, руки на столешнице одна поверх другой.
Несколько мгновений, и теперь вместо чёрного квадрата на интерактивной доске виднелась студия канала, а камера медленно приближалась к ведущему, снимая его крупным планом. Низкорослый, толстоватый, с жабьим обвисшим лицом, уже покрытым потом, отчётливо блестевшим в свете студийных ламп. Как и всегда, он плавно, но крайне напыщенно жестикулирует руками – как называет это отец одним словом, пыжится, – и зачитывает текст новостей бархатным глубоким голосом. Он рассказывает сначала о каком-то решении какого-то заграничного совета о введении новых санкций (я не до конца понимаю, что это значит, но, видимо, что-то плохое) в отношении нашей страны. От констатации сухих фактов диктор переходит к личной оценке – говорит о том, что это решение подло, мерзко и принято лишь для того, чтобы ослабить нашу сверхдержаву. Я с интересом всматриваюсь в его лицо. Несмотря на неприятную, даже отталкивающую внешность, из-за сочетания мимики, какой-то особой харизмы и силы, уверенности голоса диктору будто хочется верить. Хочется согласиться с ним, начать хаять и ругать на чём свет стоит этих иностранцев, чьей первой и единственной целью является уничижение и даже уничтожение нас. Но тут перед моими глазами проносится сцена того, как отец в один из вечерних выпусков, которые проводит этот же диктор, чертыхался и не мог понять, как из некогда либерального журналиста Войкович превратился, по словам отца, в верного пёсика, читающего по подсунутой ему под нос бумажке. Я спросил отца тогда, что означает «либеральный журналист». На что тот, посмотрев на меня грустным уставшим взглядом, ответил, что раньше Войкович был честным и писал и говорил действительно важные и, что более ценно, правдивые вещи, зачастую даже идущие вразрез с линией правящей на тот момент партии.
Тема новостного выпуска после короткой музыкальной паузы сменилась: нам показали череду изображений, на которых то какие-то парни-студенты напрыгивали на шеренгу полицейских, стоящих за прозрачными пуленепробиваемыми щитами, то двое полицейских пытались надеть наручники на явно сопротивляющегося мужчину. Затем с интерактивной доски на нас снова грустно посмотрел Войкович и, уже привычно медленно жестикулируя руками, продолжил:
– В воскресенье вечером вновь прошли массовые беспорядки, организованные соратниками арестованного в начале прошлой недели оппозиционного деятеля, фамилию которого мы по понятным соображениям называть не будем. Напомним, благодаря чёткой и организованной работе спецслужб была раскрыта связь этого деятеля с иностранными дипломатами. На его офшорных счетах были обнаружены непонятно откуда взявшиеся средства, исчисляющиеся миллионами долларов. Благодаря скоординированной работе и отваге правоохранительных органов, незаконные митинги, сопровождающиеся погромами и порчей как государственного, так и частного имущества, удалось прекратить. В столице, по подсчёту независимых экспертов, в акциях участвовало от двух с половиной до трёх тысяч человек. В ходе почти двухчасовой акции пострадало порядка полутора тысяч человек, тридцать из которых полицейские, по долгу службы пытавшиеся прекратить беспорядки…
– Ага, как же… у меня брат вчера в больницу попал, – раздался шёпот с одной из задних парт. – А он никого не бил, ничего не ломал. Как он говорил – хотел выйти на улицу, показать, что он против… происходящего. Его избили эти доблестные полицейские. Дубинками. А он безоружен был, просто шёл по улице – это все подтверждают. Родители говорят, что будет чудо, если он снова сможет играть в футбол. Я не понимаю, за что…
– А я слышал, что наш информатик это… тоже там был, в общем. Что поэтому у нас сегодня
– Мамочки! Что с Петром Васильевичем… – раздался вскрик моей одноклассницы, Марины.
– Тишина в классе! – хоть и негромким, скрипучим, но командным тоном приказала учительница, и весь класс вновь затих. Лишь продолжила без умолку звучать монотонная речь диктора утренних новостей.
Далее прошёл уже заключительный видеоряд, на котором также демонстрировались «зверства» толпы: полицейских в защитных чёрных костюмах, смахивающих на скафандры космонавтов, вооружённых дубинками и щитами, сдерживала шеренга людей, сцепившихся руками и что-то одинаково кричавших, судя по одновременно открываемым и закрываемым ртам (слова были заглушены). Резкий переход, и теперь на интерактивной доске мы увидели, как какой-то парень отталкивает полицейского, который, правда, едва ли даже пошатывается от этого слабого толчка, больше похожего на действие, вызванное, кажется, безысходностью, чем на попытку убить полицейского, – хотя голос диктора за кадром говорит именно об экстремистском нападении на сотрудника правоохранительных органов. Глаза парня потухшие, а с виска на подбородок стекает алая струйка крови. После чего «агрессора» тут же жестоко придавливают к земле и заковывают в наручники, выворачивая ему руки.
– Твари… – вновь раздался шёпот с последней парты. – Бабушка с дедушкой говорят, что все, кто теперь идёт в полицию, идут грабить и избивать. Что у них какая-то не такая… психика. Вон, посмотри, сидят эти. Двое. Наверняка считают, что всё это правильно. Их папочки же этим и занимаются, ещё, небось, и хвастаются дома, рассказывают, скольких побили и как защитили родину от своих же. Просто твари!
Я сидел не шелохнувшись, несмотря на то что прекрасно понимал, что речь идёт и обо мне тоже. Обо мне и ещё о Диме, сидевшем в правом ряду через два места от меня. Я старался изо всех сил делать вид, что ничего не слышал, но тело меня подводило: мышцы словно одеревенели, а по спине стекла холодная струйка пота. Я знал, чем это может закончиться. После прошлых беспорядков, после очередных зверств полиции нас с Димой окружили в рекреации и кричали, толкали. Казалось, что вот-вот изобьют… нас спас звонок на урок и учительница, спешившая в класс. Но за что! Я никогда не понимал и не понимаю до сих пор… Да, мой отец работал в полиции, но его задача – противодействие терроризму. Он сапёр. Он не разгонял демонстрации и протесты, не избивал никого в тюрьмах, даже не работал в них. Да и Димин отец – хоть он лейтенант полиции, работавший в участке, но он не выглядел зверем, садистом или даже убийцей. В любом случае, даже если что-то там и происходило за закрытыми дверьми, в чём виноваты мы с Димой? Я буквально ощущал, как взгляды одноклассников просверливали мою спину. В классе становилось как-то уж слишком жарко, тыльной стороной ладони я протёр выступившую на лбу испарину и, чтобы скрыть этот жест, сделал вид, что поправлял волосы.
– К другим новостям. Сегодня в двенадцать часов дня произойдёт съезд партии, на котором будут обсуждаться вопросы критического падения цены на нефть, приведшего к отрицательному росту рубля и… – продолжал тем временем говорить из динамиков Войкович.
Я бросил взгляд на механические часы с крупным белым циферблатом и опоясывавшей его вереницей цифр – ничего лишнего, простота и практичность, в отличие от нынче безумно модных электронных часов. О которых, стоит признаться, я очень и очень сильно мечтал, но не стал говорить родителям. Зато в этих часах был неубиваемый, судя по всему, автоподзавод. Некогда они принадлежали отцу и были подарены мне на четырнадцатилетие. Прошло уже целых одиннадцать минут, а диктор, кажется, и не думал завершать доклад новостей. Поскорее бы уже начался урок, который отвлечёт всех от мыслей о прошедших протестах и их подавлении полицией…
– Эй, сыночки полицейских, – донёсся до меня ехидный голос из-за спины. – Отдубасили бы нас дубинками за любое неверное слово, а? А что, это же правильно, так и надо.
– Уроды… – вторил кто-то шёпотом.
– Сегодня после уроков, – безапелляционно заявил тот же шёпот. – Дубинки там, шлемчики свои не забудьте.
– Ребят, мы же не участвовали в этом. И папа тоже. Не его это… – попытался оправдаться Дима, повернувшись к зачинщикам угрозы. Я же сидел тихо, весь сжавшись.
– Ага. Никто не участвовал. Моему брату это скажи – у него перелом ноги сразу зарастёт, а завтра из «Челси» позвонят, позовут играть в Премьер-лиге.
– Но…
– Ещё раз повторяю! Тишина в классе. Успокаиваемся и достаём учебники и письменные принадлежности. Параграф пятый, страница пятидесятая или пятьдесят третья – пролистните немного, найдёте, – вскочив на ноги и сворачивая интерактивную доску, оттарабанила учительница. Я даже не успел заметить, как закончились утренние новости.
Учебный день проходил спокойно. Я уже начинал надеяться, что про утренние обещания побить нас никто и не вспомнит. Конечно, Митька и Женька – те самые ребята с последней парты, что угрожали нам, – старались на переменах держаться от меня и от Димы отстранённо, кидая лишь издалека хмурые взгляды, полные холода и ненависти. В коридорах, как и всегда, со мной дружелюбно и открыто общались Саша, Герман и даже девчонки: Маша с Катей. С ними же я обедал за одним столом – никто не был против и не говорил ни слова о том, что я сын полицейского. Даже несмотря на то, что обсуждения прошедших протестов не затихали. Что забавно – в какой-то момент я думал о том, что если бы власти приняли решение не подавлять столь жёстко митингующих, то о демонстрациях забыли бы прямо на следующий же день, в понедельник. Если бы не прямо в то же воскресенье ночью. Уж точно не появилось бы такое количество жалеющих и даже сочувствующих тем, кто вышел на незаконные митинги. Всё же колеблющихся, как и всегда, довольно большое количество, а такой повод, кажется, оказался довольно неплохим для того, чтобы переманить их. Вон всегда аполитичный и никогда не лезущий в какие бы то ни было конфликтные ситуации Стёпа, обыкновенно рассудительный и спокойный, теперь с раскрасневшимися щеками и растрёпанными в разные стороны волосами на повышенных тонах что-то объясняет своему лучшему другу. Даже сквозь весь шум и гомон детей в рекреации до моего уха доносились проговариваемые им ключевые слова: «полиция», «протест», «демонстрации» и так далее. Интересно, какую сторону он занял? Но я не решался спросить. Быть может, как-нибудь потом.