Зло той же меры
Шрифт:
И всё же перед последним уроком я заметил, как Женя и Митя о чём-то договаривались с ребятами из десятого класса. Они всего на год-два старше, но много выше и массивнее нас. Волнение вновь охватило меня целиком и полностью, но я, пусть и с некоторым отчаянием, продолжал надеяться на лучшее. Конечно, как говорится, надежда умирает последней, но всё же я прекрасно осознавал, что вероятность её исполнения была крайне мала. А вернее, неумолимо стремилась к нулю – совсем как моё настроение.
Крах же всех моих иллюзий о более удачном завершении дня произошёл, когда, оказавшись на крыльце школы и натягивая на голову лёгкую осенне-весеннюю шапку, я увидел перед
– Чего встал, уйди с доро… – врезавшись в меня, застывшего прямо за дверью, не успел договорить ученик выпускного класса. Я не знал его имени, несколько раз видел в коридорах. Грузный, розовощёкий – агрессия, острыми лучами взглядов направленная на меня, тут же стёрлась. Теперь он смотрел испуганным, даже затравленным взглядом на выстроившуюся прямо перед ступеньками крыльца шеренгу. Видимо, кто-то из его родных тоже полицейский, догадался я. Тем временем он обратился к толпе, чуть заикаясь, срываясь на петуха и стараясь откашляться почти что после каждого слова. – Э-т-то… кхе-кхе… р-р-реб-бят, вы… кхе-кхе… чего…
– Иди отсюда, Коль. Твой на пенсии ж давно. Ведь так? – ответил ему стоявший в первом ряду мой одноклассник Митя, чей брат пострадал при подавлении воскресных протестов.
– Да! Д-да… кхе… Уже с полтора… два года, д-да! – не веря в своё счастье, протараторил Коля и быстро-быстро сбежал с лестницы, запутавшись в ногах в самом низу лестницы и едва удержав равновесие и не шлёпнувшись на землю прямо перед плотной шеренгой. Он дрожал, как осиновый лист под порывами ветра, словно тряслась каждая клеточка его тела.
И мне было страшно. И сгрудившимся рядом со мной ребятам явно тоже. Чувствовал, как ещё незнакомое состояние паники готово вот-вот охватить меня, но всё же теплилась какая-то толика веры в то, что не станут же знакомые ребята избивать меня ни за что! Опять эта надежда… Дима, стоявший рядом со мной, спокойно, даже несколько педантично стянул с носа очки, убрал их в футляр и положил в небольшую сумку, переброшенную через плечо. Я понял, что он будет защищаться. В его характере был тот стержень, что не позволял ему быть избитым без боя. В отличие от меня.
– Отойдём за школу, я так понимаю? – медленно произнёс Дима, кивая головой в сторону поста охранника, пока ещё спокойно листающего что-то в своём смартфоне и не поднимающего голову.
Происходящее дальше было словно в тумане. Под самым настоящим конвоем нас, человек пятнадцать, среди чьих родителей были работающие в правоохранительных органах, завели за угол, после чего, сложив все сумки, портфели и рюкзаки в одну кучу, окружили плотным кольцом. И тогда началось. Я упал после первого же удара, пришедшегося мне со спины в затылок. Свернувшись в позе эмбриона, крепко-накрепко сжав веки, стараясь руками защищать голову, я послушно принимал удары, сыплющиеся со всех сторон. Лишь повторял снова и снова, что я не виноват, что я не сделал никому ничего плохого. Сначала было безумно больно, потом все эмоции и ощущения отступили – я словно отстранился от происходящего. В голове роились мысли о том, что скажут родители, когда вечером увидят моё состояние… одежду-то отчистить я успею, но вот открытые части тела, тем более лицо… И тут вдруг меня охватило чувство, которого я никогда не испытывал прежде. Паника… Сердце колотилось как бешеное, меня будто начало раскачивать и одновременно сжимать со всех сторон. Крики и глухие удары теперь доносились до меня как будто откуда-то издалека… Становилось то жарко, то холодно.
Внезапно кто-то навалился на меня сверху. Но не прижал к земле с целью сделать больно, а, наоборот, накрыл – удары тут же прекратились, но вот с возвращением в тело сознания, пытавшегося понять, что происходит, вернулась и боль.
– Стойте! Стойте же, ну! – вопил сразу же, с первого крика сорвавшийся до хрипоты девчачий голос. Он был мне отдалённо знаком, но я никогда не слышал его что-то кричащим или хотя бы даже говорящим что-либо повышенным тоном.
В недоумении я приоткрыл глаза и увидел буквально в нескольких сантиметрах встревоженное лицо главной тихони нашего класса и по совместительству нашей старосты. Всегда спокойная, никогда не участвовавшая ни в одном конфликте, она защитила меня своим телом, тем самым ограждая от всех тех десятков, быть может, даже сотен ударов, что должны были быть мне нанесены.
– Уйди, тупая девчонка! – буквально прорычал кто-то из старшеклассников.
– Прекратите. Прекратите, пожалуйста. Хватит, – повторяла лишь в ответ Лиза, даже не шелохнувшись.
Заплывшим глазом я всмотрелся в лица ближайших к нам парней и не мог понять, что они будут делать дальше. Видел лишь, что они колеблются между двумя вариантами: оставить меня в покое или же продолжить несправедливую экзекуцию, подвергнув ей и эту выскочку, влезшую не в своё дело.
– Лиза… Лучше отойди… – едва ворочая языком, чувствуя металлический привкус крови во рту, произнёс я еле слышно на самое ухо однокласснице.
– Всё хорошо, Артём. Я позвала директора. Сейчас всё прекратится, – прошептала она мне в ответ.
И действительно – в следующую секунду я услышал крик запыхавшейся директрисы и, аккуратно перевернувшись на другой бок, увидел из-под руки Лизы, как из-за угла выбежала вся взъерошенная и продолжавшая кричать директор нашей школы. Те, кто избивали, сразу же разбежались врассыпную кто куда. Мы спасены, мелькнула мысль в моём сознании. А следующей – другая: Лиза могла защитить кого угодно, оградив его от лишнего десятка болезненных тумаков. Почему она выбрала именно меня? Единственный ответ, который приходил на ум, заставил меня залиться краской.
Лиза помогла мне подняться на ноги. Отряхнувшись, я осмотрел поле «боя». Те самые мои товарищи по несчастью, держась за особенно ушибленные места, поднимались, как и я, на ноги и ковыляли теперь подальше от этого места. Директор школы сумела схватить одного из избивавших. Я не мог разглядеть его лица, оно смазалось из-за всё увеличивающегося и увеличивающегося числа и размеров припухлостей на моём лице, особенно в районе носа и правого глаза. Но всё же я узнал оправдывающийся голос – он принадлежал моему однокласснику Мите. По сути, зачинщику произошедшего здесь. Разумеется, он всё отрицал и твердил, что он оказался здесь лишь потому, что последовал за толпой. И что даже не знал, что же такое намечалось за школой. Короче говоря, строил из себя саму невинность, практически граничившую со святостью.
– Вот же сволочь, – произнёс я сквозь стиснутые до скрежета зубы, затем сплюнул слюну вперемешку с кровью от переполнявшего меня негодования. Чувство справедливости клокотало во мне с утроенной силой. Я всегда считал, что, если ты совершил проступок, да ещё и будучи в тот момент перед слабыми таким смелым и сильным – ну так будь добр отвечать, а не стоять, жевать сопли. Теперь я не только ненавидел Митю всеми фибрами души, но и презирал его всем сердцем. – Я расскажу директрисе, как было…