Зло вчерашнего дня
Шрифт:
Но плетеное кресло, в котором минуту назад сидела девушка, было пусто. Серафима испарилась незаметно — словно лепесток розы сдуло ветром с ладони. Викентий Модестович с досадой сорвал травинку и стал задумчиво расщеплять ее на тонкие полоски. Он казался расстроенным. Пожалуй, даже сильнее, чем артист, внезапно лишившийся публики. И это несмотря на то, что Валерия внимала ему, как прилежная ученица. Лина, воспользовавшись заминкой, улизнула в дом — поскорее переодеться, а то из мокрой курицы она стремительно превращалась в курицу мороженую — покрытую с ног до головы синими мурашками.
Катерина прильнула к иллюминатору и захихикала от радости. Ура! «Прощай, немытая Россия!» Она летит в Париж! Совсем одна. Если честно, про «город любви» она наплела матери неожиданно даже для себя, — а как еще можно было объяснить поспешное бегство из дома? Сказать правду про то, как они все — разлюбезные родственнички, их пожилые друзья и подруги — ее достали, обид и разговоров не оберешься. А так мама даже про деньги не спросила. Если честно, Катерина взяла их с кредитной карты, на которой хранились деньги на ее учебу. Эту карту год назад отец вручил Кате, чтобы та училась ответственно распоряжаться солидными суммами. Ну, вот и научилась… Ну и что, это же ЕЕ деньги… До очередного взноса в универ полно времени, уж с тысячей баксов она как-нибудь разберется. А любовь… Что ж, этот миф всегда все объясняет. Особенно маме, которая так и осталась в глубине души романтической девочкой, готовой, в отличие от Кати, поверить в любовь с первого взгляда. Вот пускай и пребывает подольше в своем старомодном заблуждении.
«Вырвусь из дома, сбегу из этого скучного, замкнутого, душного мирка, а там поглядим… — думала девушка, разглядывая внизу оранжевые облака, подсвеченные утренним щедрым солнцем. — Боже, как красиво! Почему я раньше ничего подобного не видела! Только здесь, в небесах, можно почувствовать под собой целый мир!»
Катерина вдруг отчетливо, как на фотографии, вспомнила их всех поименно — тех, кто так раздражал ее в последнее время. Недалеких, заурядных, зацикленных на своих проблемах людей. Всех этих скучных, вечно умничающих стариков! Людей прошлого века! «Чеховских героев» из их «музея-усадьбы». Этих раневских, которые цепляются за свой отживший «Вишневый сад» — ну, как мама за свои домашние привычки. Этих второсортных сочинителей — треплевых, — а точнее, деда с его бесконечными мемуарами и забавными пожилыми подругами. А еще дядю, ведущего ленивую жизнь дачного плейбоя, отца, который появляется домой только ночевать, брата, потерявшего голову из-за самоуверенной простушки Серафимы. Тетю Лину, которую в жизни интересует лишь какой-то жалкий районный кружок. Чехов еще облагораживал своих героев. А тут настоящая семейка Адаме! Или нет — Симпсоны!
Как в таком окружении может сохранить себя талантливая, оригинальная, симпатичная девушка? Не такая, как все. Да никак! Обстоятельства затягивают. И прежние смелые и оригинальные мысли и планы исчезают сами собой. Бежать, бежать от всех как можно скорее!
Катя попыталась задремать, но уколы совести неожиданно стали атаковать ее, как назойливые мухи. Она вспомнила бледное лицо мамы, окончательно не оправившейся после падения. Потом словно увидела руки отца, все в ссадинах и синяках после аварии. Наконец, перед ее, как писали раньше, «мысленным взором» предстали глаза Гарика… Боже, никогда прежде она не видела собственного дядю таким жалким и растерянным. М-да, похоже, она уехала из дома не в лучшее время! Ну а что они хотели? Что она будет у них за няньку? Загранпаспорт она оформила давным-давно, путевка была заказана месяц назад втайне от родных, виза получена тоже три недели назад. Не пропадать же деньгам! Да и как она объяснила бы им, что решила попросту сбежать из дома? Ну, хотя бы на несколько дней…
Катя поежилась и почувствовала, что ее слегка знобит. Она укуталась в куртку и закрыла глаза. Ладно, все равно от нее ничего не зависит, а маленькая передышка будет полезна…
Приняв решение, Катерина успокоилась, откинула спинку кресла и тут же уснула.
Проснулась, когда стюардесса объявила, что самолет произвел посадку в аэропорту Бове — заштатном городке в сорока минутах езды от Парижа. Катерина выбрала этот аэропорт из экономии: какая разница, откуда добираться до великого города — из Орли, из Бове или из аэропорта Шарль де Голль… Однако уже у трапа пришлось вспомнить навязшую в зубах присказку про бесплатный сыр и мышеловку. Оказалось, к маленькому, похожему на сарай зданию аэровокзала пассажирам предстоит тащиться через все летное поле. Словно они прилетели не в Париж, а в заштатный российский город, где все устроено по-простому, без столичных выкрутасов. Эх, зря она взяла багаж в салон. Думала, так быстрее пройдет все формальности… Вот сейчас как раз и пройдет. По гравию на каблуках, волоча за собой сумку на колесах…
— Покажите деньги, — неожиданно потребовал таможенник на ломаном русском.
— Зачем? — опешила Катерина.
— Мы должны видеть, что они у вас есть, — загадочно потребовал офицер.
Катерина вытащила помятую наличность, тайно снятую с «учебного» счета. Кредитку она оставила дома, на случай, если мама спохватится. Месье таможенник, брезгливо морщась и подозрительно поглядывая на красивую туристку из России (мол, знаем-знаем, все вы приезжаете из Восточной Европы французских женихов искать), пересчитал Катины еврики. Тут же подскочила мадам таможенница, весь облик которой намекал на то, что она не только офицер, но и француженка, черт побери! Дама была в кокетливой синей форме с изящным сине-бело-красным платочком на шее, источавшим легкий аромат «родных» французских духов. На поводке сержант держала рыжего кокер-спаниеля. Четвероногий служака, судя по его надменному и слегка сонному виду, был рангом никак не меньше майора.
Пес-офицер без энтузиазма обнюхал Катеринин багаж и выразительно взглянул на коллегу. Мол, здесь нам, капрал, ловить нечего. Напрасно нас с тобой от телика оторвали. У этой пигалицы ничего достойного внимания в сумке нет. И денег, как нам мигнул месье офицер, тоже немного. Студенточка, наверное, французский едет учить. И, само собой, женихов-французов ловить. Почему-то человеческие особи женского рода без ума от этих коротконогих и щупленьких самцов с длинными носами… И таможенница, прочитав все эти мысли во взгляде четвероногого «коллеги», нетерпеливо кивнула Кате.
Очередная туристка из страшноватой и загадочной для французов России шагнула на землю Франции.
Лина загорала в шезлонге на полянке за домом и лениво думала о том, что скоро снова придется покинуть замкнутый уютный мир, давно ставший родным. И ради чего? В городе ее никто не ждет — разве что проблемы и неприятности. Один Иван Михайлович чего стоит! Боже, если бы знать заранее, что в детском шоу-бизнесе интриг не меньше, чем в обманчиво-мишурном мире попсы! Ни за что не согласилась бы работать в «Утятах»…
Взять хотя бы недавний случай, один из десятков похожих. Педагог-хореограф Мария Степановна сцепилась на городском празднике со «Спокушками». Проблема, если честно, выеденного яйца не стоила: кому раньше выходить на сцену. Хрюша и Каркуша, полные мрачноватые дамы средних лет, напирали на то, что у них через час спектакль в театре. Но и Мария Степановна была не промах. Она прекрасно понимала, что после всеобщих телевизионных любимцев «Утятам» выходить на сцену бессмысленно, никто на них и смотреть не станет. Потому упрямо гнула свою линию, всем телом оттесняя боевых кукловодиц от сцены. Наверное, со стороны это выглядело забавным: одна худенькая, но хорошо тренированная учительница танцев тактически грамотно теснила — то наскакивая, то отступая — гораздо более крупных, но неважно владеющих своими телами дам, пока те, почувствовав бесперспективность дальнейших толканий и шипений, не сдались и не отступили за «линию фронта», то бишь за сцену.
Лине тогда стало грустно.
«Боже мой! — подумала она. — Неужели вся жизнь пройдет в закулисных интригах на детских утренниках? Как говорится, два притопа, три прихлопа. Вот и все искусство».
Но едва выскочили на сцену ее «утята», такие смешные, такие маленькие, такие талантливые, Лина почувствовала, как у нее защипало в носу. Ради этих минут, наверное, она и задержалась на несколько лет в детской студии, где из последних сил терпела самодурство Ивана Михайловича, интриги педагогинь, происки дам из конкурирующих коллективов, а главное, мирилась с унизительной зарплатой.