Злое счастье
Шрифт:
Герой эльясского сражения залихватски опрокинул в горло очередную кружку, крякнул и продолжил свою повесть, тем паче, что слушателей у него прибавилось. Почитай, все, кто в том кабаке был, вокруг собрались.
— А дальше-то чего было, дальше-то, — теребил его собутыльник.
— Дальше, зёма, совсем худо нам пришлось. Дэйномы слабину почуяли, и сызнова навалились. Началась тут страшная сеча, какой не было со времен Мор-Хъерике. Рубили мы их бердышами и дубасили моргенштернами, а они лезли и лезли, что твои тараканы, ежели в
— А униянка?
— Девка-то ничего. Я её своим щитом закрыл, а она мальчонку к себе прижала и тихо так подвывала. Оно ж понятное дело, бабе на войне делать нечего.
— Так как же ты её признал-то?
— Да кто её признавал-то? — удивился нэсс. — Они мне все на одно лицо. Где мне отличить? Баба себе и баба. Мордаха грязная, лохматая, вся в кровище. Это потом уже когда погнали дэйномов, словил я униянского паренька и носом в ихнюю девку ткнул. Хотел, стал быть, дальше бежать. Парень тот, лишь увидел девку, сразу же своих кликнул, а тут и Рыжий появился.
— И каков он?
— Каков? Как все мы были — вот каков. Волос — да, красен, а так грязный, мокрый, кровью залитый. Девку на руки взял да понес.
— А ты?
Наемник лишь плечами пожал:
— Ничего. Уж было, развернулся своих парней догонять, а мне униянин другой — черноволосый, глазастый такой и говорит: «Найди меня, Дайнара ир'Сагана — княжьего человека, в лагере, обязательно найди». Ты, говорит, подвиг совершил, спасши благородную и отважную женщину, алаттскую леди, и тебе за храбрость положена награда. Во как!
— Ух! Повезло тебе!
— Это верно! — ухмыльнулся нэсс. — Какой дурак от награды-то откажется? Я этого Дайнара сыскал на следующий день. Чтоб, стал быть, не забылось обещаниеце.
— Разве унияне чего забывают?
— Так и этот не забыл. Отвел меня к самому Рыжему, все честь по чести, грит, вот он героический нэсский воин по имени Черпак. Ну и пошло-поехало. Князь не стал жадничать, браслет серебряный дал и совершил омаж надо мной. Так что теперь я рыцарь со своим манором.
А люди слушали и завидовали рубаке-наемнику, его необыкновенному везению. Кто ж знал, что девка-униянка так дорога Рыжему? Посетовали, поцокали понимающе языками, да и вернулись к мирным и приятным развлечениям — пиву, костям и девкам. А чего? Самое оно!
Любопытный же голубоглазый паренек, так упорно донимавший везучего наемника, куда-то быстро заныкался, словно и не было его никогда. Кого спроси, никто его личину не сумел бы опознать во второй раз. Шибко неприметный хлопец оказался.
Кто бы мог догадаться, что паренек лил не столько пиво в рот, сколько чужую похвальбу в уши. Ибо, вернувшись в казарму городского гарнизона Алатта, бдительным дневальным ни в чем недозволенном заподозрен не был, тем паче в пьянстве. Он спокойно разделся, улегся на узкую койку и почти сразу же заснул сном истинного праведника.
«Ничего-ничего», — сказал он себе, прежде чем уснуть. — «Торопиться некуда. Пусть леди Хелит окрепнет, пусть почувствует себя в полной безопасности. Рано или поздно она окажется рядом — беззащитная. И вот тогда Чужой не промахнется».
Он знал, что в Чардэйке сейчас царит хаос. Принцесса Кананга и Верховный вигил самозабвенно дерутся за власть. Ему там делать пока нечего. Но чуть позже хан'анх Эйген, безусловно, оценит хорошо исполненный заказ. Смерть леди Хелит будет прекрасным аргументом в споре с ненаследной принцессой. Короче, всему свое время. Особенно, умирать.
Стрела в ноге — это больно. Очень, очень и очень больно. И когда она попадает, и когда её вытаскивает лекарь, и потом в процессе заживления раны, тоже ничего приятного. Сотрясение мозга — это чертовски неприятно. Рвота, головокружение и постоянные головные боли не способствуют бодрости тела и духа. А если добавить для полноты картины — вывихнутую лодыжку, рассаженные до кости колени и локти, равную рану на скальпе, по громадному фингалу под каждым глазом и содранные ногти, то самочувствие Хелит колебалось в промежутке между очень плохо и хреновей не бывает. Это, если вкратце. И пусть на униэн все заживает, как на всех кошках и собаках вместе взятых, но от этого ж никому не легче.
Полный покой, предписанный безвестным, но впечатлительным врачевателем, домочадцы соблюдали в буквальном смысле слова. Все посещения моддрон Гвирис свела до трехразового приема пищи и перевязок, а из-за добавляемого в питье сонного отвара Хелит почти все время дремала. И если поначалу это пошло исключительно на пользу здоровью, то чем дальше, тем тягостнее становилось день-деньской лежать в полном одиночестве и созерцать трещинки в штукатурке на потолке. К тому же подобное времяпрепровождение сильно напоминало об онкологическом отделении.
Мэй, временно возведенный Советом Домов в ранг высшего военного вождя, громил армию вероломного Нафарра, дабы остальным союзникам Тир-Луниэна впредь не повадно было. Скупые весточки от него приходили редко и нерегулярно. В основном Рыжий справлялся о здоровье и просил беречь себя. Алатт и так стерегли пуще всякой королевской сокровищницы, а Хелит ничего ровным счетом не грозило, кроме неимоверной скуки и возведенного в закон безделья. Мэй мог спокойно себе воевать и не терзаться понапрасну. Ему так было проще.
Все, что произошло с того момента, как они с Итки выпали из портала, не то, чтобы вытерлось из памяти, но казалось подернутым каким-то туманом или дымкой. Хелит так отчаянно пыталась спасти дэй'о, что совсем позабыла сказать о смерти Повелителя Олаканна. Когда Мэй нес её полуживую через поле в лагерь, в промежутках между обмороками Хелит все пыталась объяснить ему, сообщить главную новость, обрадовать, можно сказать.
— Молчи… ничего не говори… прошу тебя… — шептал он сиплым срывающимся голосом.