Злое счастье
Шрифт:
Альмар недоверчиво поднял красивую тонкую бровь:
— Хм, я уже похож на жертву?
— Я даже допускаю, что леди Хелит решила попытать удачу там, где проиграла её мать.
— Риадд… — король укоризненно покачал головой. Ему не нравились подобные намеки.
Но ир'Брайн сделала вид, что не заметил упрека, и продолжал:
— Итак, наша алаттская дева изучает поле грядущей битвы, и дожидается, когда Мэй окончательно созреет.
— Ты перехватывал все их письма, — напомнил король. — Разве там был хотя бы намек на заговор?
— Не было, — согласился ир'Брайн. — Но то письмо, которое вызвало Мэя в Лот-Алхави, удивительным образом миновало
— Хмм…
Опытный царедворец говорил столь логично, что поневоле Альмар задумался, а Риадд только усилил нажим:
— Вообразите себе, мой государь: мужчина, истосковавшийся по любви и ласке, уставший от одиночества, узнает, что невинная дева возлюбила его всем сердцем, но она находится в стане врага, то бишь, среди нас. Мэй сгорает от желания, а на кону стоит невинность Хелит. И он бросает все и несется через всю страну. Нет, разумеется, не за короной, но за призраком того, чего ему уже никогда не светит — за призраком любви.
— Он никогда не был чрезмерно романтичен. А сейчас тем паче…
— Сытый голодного не разумеет, мой государь, — вздохнул ир'Брайн.
— Возможно… — молвил Альмар.
— И леди Хелит отдает ему себя, всю целиком и без остатка. Рассчитав точно и безошибочно и учтя ошибки своей матери. Она ведь не дура и умеет ждать. Она понимает, что оставаться в Лот-Алхави нельзя, тут легко могут разоблачить, а Мэй ни за что не заберет её в Приграничье, ибо понимает, что на войне женщине не место. В идеале следовало бы вернуться в Алатт, но он далеко от столицы. Естественно, что Хелит усиленно накручивает Рыжего: мол, государь испугается и решит убрать её с дороги. И тогда Мэй решает, что самым лучшим местом будет Галан Май. Сэнхан жизнь отдаст за брата, чтобы искупить свою воображаемую вину, он идеальный защитник и не вызывает у вас подозрений. Леди Хелит этот вариант вполне устраивает: столица рядом, будущий деверь надежен, как скала, а возлюбленный готов ради её прекрасных глаз и… других, не менее прекрасных частей тела, практически на все. Осталось только дождаться подходящего момента.
— И когда он, по-твоему, наступит?
— Когда угодно. Когда Мэй разобьет вигила Эйгена и вернется за любимой. А может быть, тогда, когда она понесет от Рыжего. Тот ведь не станет идти Финигасовой дорогой. Он ради своего сына сделает все что угодно. Разве не так?
Не врал ир'Брайн, и даже не чрезмерно преувеличивал. Альмару тяжело было вообразить, чего бы Мэй не совершил ради наследника или наследницы. Наверное, даже вырубил бы «Драконье око» из короны Повелителя Дэй'ном.
— Значит, ты полагаешь, что корень зла в леди Гвварин? Она и есть центр заговора?
— Государь мой Альмар, вспомни, чья кровь течет в её жилах? Ридвен Ястребицы! Той самой Ястребицы, о которой все поторопились забыть.
Ридвен вошла в историю не просто как женщина-воительница, современники не даром прозвали её «Королевой королей». Чтобы там не писали в хрониках, как бы потом не подделывались летописи, но факт оставался фактом: Эйрикелла возвела на трон Ридвен, так же, как потом она сделала королем Лларна, а потом свергла его ради своего сына. Ястребица всегда получала желаемое, манипулируя своими мужчинами лестью ли, мудростью или силой. Великая была женщина, может быть величайшая.
— Хелит — не Ридвен, и… в тебе говорит нелюбовь к Ллефел, — подметил Альмар.
Риадд говорил складно и логично, но куда королю девать память о захлестывающих с головой чувствах Хелит, когда она целовала Рыжего на лестнице возле Зеркального Зала? Коварные заговорщицы так не любят.
В пути вышла небольшая задержка. Как это всегда бывает, в самый неподходящий момент Сванни сломала подкову. Да так неудачно, что Мэю пришлось спешиться, пока кобыла не повредила копыто и не охромела. Удовольствие брести по разбитой мокрой после вчерашнего дождя дороге еще то, и совершенно на способствует улучшению настроения.
— Подвела ты меня, — ворчал Мэй, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы счистить налипшую на сапоги грязь. — Не могла подождать до Агасты. Где я тебе здесь найду кузнеца?
Сванни искренне стыдилась, но ничем помочь своему хозяину она не могла. Пешком до города два дня топать, а по пути все сплошь крошечные хутора и безымянные деревушки, где ни то, что кузнеца, — коновала стоящего не сыскать. Запасы терпения у Рыжего медленно, но уверенно истощались, по мере того как усиливался дождик. Под ногами чавкала грязь, кобыла покаянно плелась следом, одежда промокла насквозь, ныли старые переломы — дорожный набор неудачника налицо. Но Мэй не роптал понапрасну, искренне полагая, что раздражение не заслоняет от дождя, а бранными словами подкову не починит даже великий волшебник. Неволшебник, тем более.
Смирение почитается добродетелью поощряемой богами лишь у нэсс, но видимо принцип сработал и с униэн. Лесная дорога вывела Мэя прямиком к стоянке бродячих нэсс. Издалека он разглядел бурые палатки и столбы дыма от костров. Три фургона, повозка с большой клеткой, восемь лошадей, целая свора собак — не исключено, что настоящий бродячий балаган. Если так — то Мэй мог считать, что ему повезло. У бродячих всегда найдется походный кузнечный инструмент. В клетке спал упитанный черный медведь, даже ухом не поведший, когда шавки подняли лай на пришлого униэн. Женщины вертелись возле котлов с готовящимся ужином, мужчины грелись возле костров, а у детишек, от мала до велика, нашлось отличное развлечение. Они бросались грязью и камнями в двуногое существо, привязанное цепью к стволу бетаньи. Существо как могло, отбивалось, отвечая мучителям тем же: швыряло в них камни, кстати, весьма метко, а так же заковыристо бранилось на нескольких языках.
Сначала Мэй просто не поверил своим глазам и ушам, но, подойдя ближе, убедился в том, что не ошибся. Существо оказалось — дэй'ном. А если говорить точнее, то на цепи сидел беловолосый и красноглазый дэй'о. Совсем молодой, почти мальчишка. Снежно-белые волосы не стали срезать по той же причине, отчего бродячие нэсс не постригли своего медведя, или не побрили бородатую женщину. Признак уродства, за который зрители платят деньги. Белые брови и ресницы, серая от холода, не поддающаяся загару кожа, красные, как у лютого зверя, глазищи, пылающие гневом.
Мэя вывел из ступора хриплый голос горбуна нэсс — предводителя балаганщиков:
— Чем мы можем помочь благородному князю?
— Подкова сломалась, — пояснил Рыжий. — Есть ли средь вас кузнец? Или хотя бы инструмент?
— Всё есть, добрый князь, — заверил горбун, низко кланяясь. — Сейчас покличу Жареного.
Умелец оправдывал свое прозвище. Вся левая часть его лица представляла собой багровый шрам давнего ожога, вместо глаза зияла темная бугристая яма. Единственным глазом он осмотрел копыто Сванни, сломанную подкову и пообещал все исправить.