Злой город
Шрифт:
К тому же сейчас камнеметов не было. А было лишь поле, небо и всадник, над шлемом которого словно нимб сияло заходящее солнце…
Шонхор облегченно улыбнулся и, с размаху вонзив в землю свой меч, скрестил руки на груди. Глупо бороться с волей Неба. Иногда гораздо достойнее с улыбкой встретить неизбежное.
Но ему повезло. Летевший на него огромный чернобородый всадник, замахнувшийся было на молодого кешиктена железной булавой, видимо, увидев перед собой безоружного, огромным усилием немного изменил направление смертельного удара, остановить
Удар пришелся черенком булавы по макушке шлема. Но и этого было вполне достаточно для того, чтобы земля крутанулась перед глазами Шонхора и, приблизившись, с размаху ударила его в лицо, мгновенно отбросив далеко за край сознания крики людей, звон стали, ржание коней и весь остальной, донельзя опостылевший мир…
Бой был коротким, но жестоким. Немногие подобно Шонхору побросали оружие при виде витязя, так похожего на погибшего урусского богатура. Но плохо приходится змее, заползшей в ножны, когда в них с размаху вгоняют отточенный клинок.
Вбитые в узкую лощину остатки ордынской тысячи Опозоренных сопротивлялись отчаянно. Но, осыпаемые сверху стрелами Кудеяровой ватаги, стиснутые между засекой и дружиной князя Александра, к которой присоединились конные новгородские ратники, обошедшие засеку разведанной ранее лесной тропой, степняки вскоре были перебиты, несмотря на явное численное превосходство.
Но и среди дружинников были потери…
Князь тщательно вытер меч тряпицей и вложил его в ножны. По лощине бродили гридни, выискивая своих среди жуткого нагромождения трупов.
— Победа, княже!
Подъехавший Олексич, не замечая раны, счастливо улыбался надорванным ртом — видать, кончик ордынской сабли задел лицо.
— Самое время летопись зачинать писать. Вон, Данила как раз в монахи собирался — он с летописью и совладает, как левой писать обучится.
Невдалеке кудеяров белоглазый Ерема перевязывал чернобородому Даниле руку выше локтя — ордынская сабля начисто срезала кисть, сжимавшую булаву. Олексич сочувственно подмигнул Даниле, мол, живы — это главное. Могло и хуже случиться. Тот растерянно улыбнулся в ответ обескровленными губами.
Князь покачал головой.
— То не победа, — сказал он хмуро. — То так, шайку упырей истребили. На всю Орду, чую, силушки не хватило бы. Копить ее надо, силушку.
Князь бросил взгляд в сторону громадного пожарища, что еще обильно дымилось на том месте, где совсем недавно стоял Козельск.
— Новгород надобно укреплять на случай, коли Орда все ж вздумает до нас дойти. И крепости будем строить по Шелони-реке, подобные козельской, — коли ливонцы, шведы али Литва с запада полезут, лучшей защиты не придумаешь. А ты — летопись. Не о чем пока летописи писать. Вот кабы град оборонили…
Князь обернулся к воинам.
— Новгородцы! Вы покуда раненых ищите да перевязывайте. А дружина — по коням. Надобно на пожарище все перевернуть, авось кто жив остался, в подполе схоронился…
Но, не доезжая пожарища, дружина остановилась у пирамиды из человечьих голов. Так и стояли молча.
Князь спешился и низко поклонился страшной пирамиде.
— Спасибо вам, братья, — тихо произнес Александр Ярославич. — За стойкость вашу, за мужество — спасибо. И простите, коли сможете.
Обернувшись, повелел:
— Яков, останься с десятком молодцев. Похороните останки в одной могиле.
И вскочил в седло.
— Остальные — за мной…
То, что когда-то было городскими улицами, сейчас напоминало русла ручьев. Кровь была повсюду. Сапоги по щиколотку утопали в бурой жиже, источавшей удушливый сладковато-гнилостный запах. В вязких лужах лениво барахтались сытые мухи, а от вороньего грая звенело в голове — казалось, черные хищники слетелись сюда со всего света.
— Князю-то вашему сколько годков было? — спросил Олексич, пряча от вони лицо в платке, расшитом невестой.
— Малой он. Только от титьки оторвался, — потерянно ответил Тимоха. Не укладывалось в голове, что это и есть его город, в котором он родился, рос, постигал воинскую науку…
— Даже если и не зарубили нечистые, не иначе, в кровище утоп, — покачал головой Гаврила.
Впереди них шел князь Александр с лицом белым, словно у покойника. Он уже самолично раскидал пару завалов — благо, силушки было в нем хоть отбавляй, на медведя в одиночку с рогатиной ходил — но везде были только трупы. Мужские, женские, детские… Ордынцы рубили всех без разбору, заливая город кровью его защитников.
— Пленные после сечи есть? — хрипло спросил князь.
— Один точно есть, с новгородцами в лощине остался, — отозвался Олексич. — Повезло ему, что меч бросил. Кудеяровы молодцы его речь перевели — грит, жить боле не хочет после содеянного.
— Проследи, чтоб не убили, — бросил Александр, принимаясь за очередной завал из горелых бревен. — Разбойнички с новгородцами увидят, что его соплеменники сотворили — растерзают.
Над завалом взметнулось возмущенное воронье. Стая покружила немного, лениво поорала на людей, помешавших пиршеству, и опустилась неподалеку — разбираться с обозленными людьми было опасно, и делить особо нечего — отлети на два взмаха крыла в любую сторону и снова питайся от пуза хоть до самой зимы.
Из-под завала послышался слабый писк. Князь набрал в грудь поболе воздуху и взялся за обугленное стропило обвалившейся крыши. Подоспевшие витязи принялись помогать.
Ррраз!
Горелое дерево отвалилось в сторону, взметнув в воздух тучу черной сажи.
На обожженных бревнах лицом вниз лежала старуха в простом крестьянском зипуне. Под ее правой лопаткой торчало ордынское копье, всаженное в тело по самое древко. Видать, уже после того как обвалилась изба, настигло ее то копье. А она уж из последних сил заползла под обгоревшую кровлю, из-под которой степняки поленились ее доставать.