Злой город
Шрифт:
И, повернувшись, размашистым шагом пошел к воротам детинца.
Последний из чжурчженей смотрел ему вслед. На его лице была легкая грусть.
— Что ж, это твой Путь, полководец, — тихо сказал Ли. — Непобедимость заключается в тебе самом. А возможность победить зависит от врага. Не забывай, что у твоего народа сильный и хитрый враг.
Но воевода уже был слишком далеко для того, чтобы услышать эти слова.
* * *
Лук — оружие, которое имеется почитай в каждом доме. Да и грех, живя у леса, быть обезлученным. Зайцы, тетерева, белки, да мало ли какая живность в дебрях водится, только ленивый дармового мяса на столе не имеет.
147
Налучье — чехол для хранения и ношения лука.
148
Подсайдашный нож, подсайдашник — нож, носимый при саадаке — луке в налучье и колчане.
Потому с луком в приграничной крепости учились управляться с детства. И лучников у ворот собралось немало.
А с доспехами было плохо. Дороги доспехи. Потому каждый нарядился кто во что горазд. На ком-то была надета битая дедовская мисюрка [149] , кто-то прямо на тулуп натянул оплечья и наручи, побитые черными пятнами отчищенной ржавчины, кто-то соорудил себе из дубовых досок нагрудник и бутурлыки — все не голым в битву идти.
Несерьезно смотрелось ополчение на фоне княжьей дружины, выезжавшей из ворот детинца. Мужики завздыхали. Вот где воинство!
149
Мисюрка — шлем с бармицей (старорусск.).
В глазах рябило от кольчужных, чешуйчатых и пластинчатых броней, начищенных до самоцветного блеска, от островерхих шеломов и наконечников тяжелых копий, сверкающих на солнце, так кстати выглянувшем из-за серой тучи. А кони-то, кони…
— Вот бы на таком коне прокатиться… Да в полной сброе… — завороженно прошептал проходивший мимо Тюря, останавливаясь и разом забыв, куда шел.
— И будет на тебе та бронь болтаться, как седло на корове, — буркнул стоящий рядом скоморох Васька, сам отчаянно завидовавший дружинникам.
— Что за человек? — беззлобно покачал головой Тюря, направляясь в сторону проезжей башни. — Всяку мечту испоганит. Наверно, потому, что своей нету.
Скоморох открыл было рот по привычке — и закрыл. Слов во рту не оказалось ответить.
— Во отбрил, Тюря, — одобрительно хмыкнул оказавшийся рядом рыжебородый.
Васька насупился было — и вдруг неожиданно для самого себя улыбнулся.
— Не, мужики. И у меня мечта имеется!
— Кака така мечта? — поинтересовались из толпы.
— А былину закончить. Ту, помните? Про всех про нас, про то, как мы Козельск обороняли. Чтоб через века пронеслась та былина.
— Эка хватил — через века, — покачал головой рыжебородый.
— А что? — все больше распалялся Васька. — Ордынцы, слышал, что при штурме орут? Могу-Болгу-сун. Толмач пленный говорит, что это по-нашему «Злой Город» получается. Стало быть, достали
Громко хлопнула открываемая дверь. Васька, не успев договорить, обернулся.
Из дверей ближайшей кузни выехала одноколесная тележка, доверху груженная кольчугами, шеломами, оплечьями и всякой иной броней. Сзади, покряхтывая от натуги, толкал тележку кузнец Иван.
— Гей, бездоспешные! — крикнул он, отпуская на землю деревянные рукояти. — Налетай, разбирай, что я тут по ночам сработать успел. Авось моя железка да чью отчаянную голову от вражьей стрелы прикроет.
— От спасибо, добрый человек! — обрадовался рыжебородый, у которого всего-то доспехов было два старых тулупа, одетых один на другой и наспех простеганных вместе. — От уважил!
Конечно, на всех брони не хватило. Кому что досталось. Никите выпали железные наручи и добротный шлем. Вкупе с луком и дорогим мечом у бедра, взятым с прошлой битвы, выглядел Никита уже достаточно грозно. Эх, еще б кольчугу по росту…
Внезапно ему стало жарко. Из-под шлема за неимением подшлемника, одетого прямо на шапку, выползла капля пота и, противно щекоча, потекла по шее от затылка.
К нему шла Настя.
Никита замер, словно в своем лесу при приближении долго ожидаемой в засаде ценной пушной зверушки. Знал, что столкнутся — город не степь, не скроешься. И хотел этого, и боялся — все ж еще порой цепляло за сердце, когда видел мельком знакомую коруну. Но боялся не разговора — боялся, что снова вспыхнет уже подернутое пеплом былое чувство…
Она подошла и заглянула в глаза.
— Никитушка.
— Чего? — буркнул Никита.
— Ты пошто даже в мою сторону не смотришь? Али забыл уже?
Ничего не забыл Никита. И того, как бежал по двору, спасаясь от проснувшегося цепного пса, словно застигнутый у клети [150] ночной тать. И того, как ночью, случайно проходя мимо поруба, увидал смутно знакомый силуэт, нырнувший в отчего-то незапертую дверь. Подумалось — может, кто худое замышляет? Прокрался к окошку, приник — и оставил там у поруба свое сердце. Думал тогда, что оставил. А после понял, что ошибся. Раньше все случилось. Намного раньше.
150
Клеть — кладовая, амбар (старорусск.).
— Ты иди отсель, Настя, — твердо сказал Никита. — Нехорошо, люди смотрят.
— А что нам люди? — удивилась девица. — Али мы не любим друг друга?
То, чего он боялся, не случилось. Да и надо ли раздувать потухшее? Только пуп надорвешь и глаза выест золою да бесполезным дымом.
Никита усмехнулся.
— Помнится, намедни ты поболе боялась, кабы нас кто вместе не увидел. А нынче что, времена поменялись? Что-то уж больно быстро…
Он запнулся было, но все ж договорил.
— Уходи, Настя… к жениху своему. Он нынче большой воевода стал. А не то батюшка тебя здесь увидит да заругается.
Она вскинула гордо голову, взглянула ему в глаза… и без слов поняла — знает все. Повернулась и ушла, не ответив. Хотя что тут было отвечать? Когда все сказано, лишние слова ни к чему.
Никита вздохнул облегченно, утер ладонью шею под бармицей, поправил шлем — и, словно почувствовав затылком чей-то жгучий взгляд, обернулся.
Нет, показалось. У ворот строилась конная дружина. Вряд ли кто с той стороны мог смотреть в сторону лучников.
Внезапно кто-то схватил его за рукав.