Злой город
Шрифт:
Дмитрий отошел от него и прибавил шагу, надеясь, что хоть где-нибудь впереди этот безумный марш будет наконец остановлен. Казалось, что вырвалась наружу долго сдерживаемая и от того разъяренная и бесшабашная дикость – и теперь несется по опустевшим улицам, предоставленная самой себе, безумная и безжалостная.
На Смоленской площади ситуация повторилась – омоновцы снова прятались в автобусы, а толпа подбирала их щиты и дубинки и уже почти бегом устремлялась вперед. Кто-то поджег два грузовика, и это пламя придало всем проходившим мимо участникам событий какое-то новое оживление. Дмитрий задыхался от быстрой ходьбы и ярости на власть, которая предстает такой могучей перед своими законопослушными гражданами и столь жалкой и бессильно-растерянной перед
Через час всей этой ходьбы колонна стала скащиваться в начале Новоарбатского проспекта, явно готовясь идти на прорыв блокады Белого дома. Дмитрий уже явственно различал ее руководителей, расхаживавших в военной и полувоенной форме с мегафонами в руках.
– Построиться, построиться, – упоенно кричал один из них в форме подполковника, стоя возле эстакады, так памятной по тем, самым трагическим событиям 1991 года.
– Оружия, оружия! – скандировали собравшиеся на тротуарах – им надо было чем-то занять руки.
Дмитрий со страхом и ненавистью всматривался в возбужденные некрасивые лица и только курил одну сигарету за другой, стараясь держаться поближе к корреспондентам, как самым нормальным здесь людям. Но те, со своими камерами, перебежками передвигались вдоль стен домов, избегая сталкиваться с рвущимися в бой боевиками.
Наконец, то ли повинуясь команде, то ли самопроизвольно, толпа вышла на Новоарбатский проспект и устремилась в сторону Белого дома. Дмитрий задержался сзади, все еще надеясь, что хоть там уже ждут войска и вот сейчас раздастся стрельба, но вместо этого услышал лишь смутный вой и крики «ура». Когда он дошел до здания мэрии, там творилось нечто невообразимое – милиция в белых касках и бронежилетах разбегалась в разные стороны, из Белого дома бежала толпа людей, причем каждый что-то орал и размахивал руками, возбуждая себя и других, а посреди всего этого разъезжали три грузовика, в кузовах которых сидели молодые, явно подвыпившие парни пэтэ-ушного или дембельского вида и палили в воздух из двух или трех автоматов. Две толпы соединились воедино посреди смятых и поваленных заграждений из колючей проволоки. Пожарные машины, стоявшие у нижнего пролета моста, были яростно атакованы, у них били стекла и рвали дверцы, пытались вытащить отбивающихся пожарных. Над общей толпой реяли красные флаги, и Дмитрию все чаще стали попадаться одетые в гражданское люди с автоматами.
Ему было страшно, но он твердо помнил о своей цели – оружие! Только так он сможет защитить себя и Светлану. Дмитрий проник за разрушенное заграждение и двинулся к зданию парламента, возле которого горели костры и царила атмосфера радостного возбуждения, тем более жуткая, что все ликующие не скрывали своей откровенной злобы и жажды мести.
Под тем самым балконом, где он стоял в самую опасную ночь с 20 на 21 августа 1991 года, теперь бесновалась толпа, скандирующая «Советский Союз» и размахивающая красными флагами. Все это действие походило на какие-то кумачовые поминки. Среди этих людей Дмитрий изредка различал не только горластую, разухабистую шпану, которая всегда там, где есть возможность побесноваться, и не только полусумасшедших пенсионеров, Которые давно уже перестали вызывать даже брезгливую жалость, но и вполне нормальных по внешнему виду людей, неотличимых от тех, которые стояли здесь же два года назад. Некоторые из них казались растерянными, но другие были настолько захвачены атмосферой всеобщего отрицания, что вряд ли отдавали себе отчет в собственных поступках.
У него стало тяжело на душе, когда он услышал встречаемые радостными воплями слова одного из ораторов: «Как нам сообщают из Ленинграда, Собчак бежал и его уже ищут… Лужков арестован и будет предан народному суду… Войска переходят на нашу сторону! Сегодня вечером Саша Невзоров будет выступать по «Останкино». На миг у него закрались сомнения, что все это ложь… Неужели все идет крахом и власть переходит в их жестокие руки? Что делает президент и где же танки, которых так боялись в августе 91-го, а теперь они кажутся единственным спасительным средством? Есть ли,
Когда в 91-м году он стоял на этом самом месте в безоружной цепочке людей, то его терзала бессильная злость на Горбачева, который своей бездарной политикой довел дело до переворота. И точно так же он теперь злился на Ельцина с его бесконечными переговорами, компромиссами и уступками наглеющим хамам. «Правитель, который вынуждает граждан бояться за судьбу страны и за свою собственную судьбу, не заслуживает доверия», – думал он про себя и тут почувствовал, что какая-то бабка с портретом Ленина в трясущихся руках толкает его в бок.
– Слышь, сынок, чтой-то говорят – конец Бориске или что… никак не разберу.
На трибуне в этот момент выступал Хасбулатов и, со всей злобой напрягая жилы на шее, призывал разделаться «с этим преступником» и сегодня же взять штурмом Кремль. Дмитрий брезгливо отодвинулся от старухи и тут же почувствовал, каким недоброжелательным взором выстрелил в него невзрачный, лысоватый мужчина с красным от возбуждения лицом.
– Конец, мамаша, конец иуде проклятому, – крикнул он ей в ухо, – скоро опять заживешь по-старому и пенсию прибавят.
«Страшно жить в стране, где рабы так яростно стремятся к своему порабощению…»
Когда где-то в районе трех часов начался штурм мэрии и с той стороны Белого дома раздались автоматные очереди, Дмитрий бросился на звуки выстрелов. Оружие есть там, где стреляет, а ему необходимо как можно скорее добыть оружие, тогда можно возвращаться или к Светлане, или туда, где собрались защищать демократию, а в том, что уже кто-то и где-то собирается, он не сомневался. «Что будет со Светой, если меня вдруг убьют, – подумал он, перебегая к стоявшему рядом с оградой, крытому тентом грузовику, – надо было позвонить ей…»
Завязалась самая настоящая перестрелка – из Белого дома обстреливали мэрию, а укрывшиеся там остатки оцепления отвечали автоматными очередями. Те, кто оказался между этих двух зданий и двух огней, бросились врассыпную или залегли, где придется. Дмитрий укрылся за кабиной – грузовик стоял боком к мэрии, вместе с ним за тем же грузовиком прятались еще трое, причем только один из них был вооружен. Это был загорелый черноволосый человек в пятнистом комбинезоне и высоких шнурованных ботинках. Поставив локти на капот, он вел беглый огонь из автомата в сторону мэрии. Двое других курили, сидя прямо на асфальте и прислонившись к заднему колесу, и беспрерывно матерились, явно для того, чтобы приободриться.
Сбоку пробежала толпа, человек в триста, предводительствуемая офицером в десантной форме, который на ходу кричал: «Вперед, на штурм!» – и эти двое разом вскочили на ноги и присоединились к бегущим.
Раскатилась новая дробь очередей, и по тому, как зазвенел металл, Дмитрий понял, что несколько пуль попали в машину, за которой он укрывался. Когда автомат, глухо звякнув об асфальт, упал к его ногам, он не сразу понял, что произошло. Но тут прямо на него стал быстро оседать черноволосый боевик, у которого теперь вместо лба и волос осталось дымящееся, кровавое месиво. Дмитрий в ужасе отпрянул, и тот рухнул на асфальт, мгновенно забрызгав все вокруг кровью. Его начинало подташнивать и неудержимо тянуло бежать подальше от трупа, но он как зачарованный смотрел на автомат и не знал на что решиться. Ему нужен был пистолет – «Калашников» под курткой не спрячешь, но когда вокруг идет самая настоящая, хотя и до дикости непривычная война, так страстно хочется для собственной уверенности взять в руки оружие. И только одна мысль сдержала его в этот момент – если он будет с автоматом в руках, то его, как боевика, в первую очередь «свои» же и пристрелят. Пока он раздумывал, откуда-то лихо выскочил русоволосый мальчишка лет семнадцати и подхватил с ходу автомат с асфальта, даже не поморщившись на убитого.