Злые боги Нью-Йорка
Шрифт:
– В свете ваших недавних увещеваний о неуклонной тяжелой работе, мистер Уайлд, я расширил зону поисков. Вы сильно повлияли на меня. Я искал только в радиусе тридцати ярдов от места захоронения, но нашел ответ в пятидесяти ярдах, в маленькой уединенной лощине.
– Боже мой. Я думал, вы по-прежнему заняты патрульной службой.
– Так и есть, – осоловело признал благородный старый безумец. – Приказ Мэтселла. Я каждое утро беру два часа, чтобы захватить хороший свет.
Седые волосы мистера Писта практически стояли дыбом, а дряхлые
– Уж не хотите ли вы сказать, – начал я, чувствуя, как к горлу поднимается горечь, – что прежде чем они были убиты, или даже после…
– Нет! – возвестил мистер Пист, подняв палец. – Будь так, я бы нашел много, за пять-то лет. Не правда ли? Но я отыскал всего четыре. Их выбрасывали, когда они начинали трескаться, и все не старше года.
Он достал из пухлого сюртучного кармана остальные и присоединил их к собрату, лежащему на столе. Мне хотелось прыгать и жать славному старому ублюдку руку. Но я не стал.
– Мистер Пист, вы просто волшебник по части поиска вещей, – тепло сказал я.
И тут меня будто подбросило, и я наклонился вперед.
– Вы думаете, что кто бы ими ни пользовался, он там часто бывал. Очень часто. Вы думаете, они могли что-то видеть или слышать. Там, за чертой города, разбросаны участки, маленькие фермы…
– И все эти штуковины явно домашней выделки, не куплены, кто будет покупать…
– …кондомы у аптекаря, рискуя разоблачением, если совокупляется…
– …в лесу, желая хранить в тайне свой грех? Они исходят от жены какого-нибудь рогатого фермера или сельской девицы с аппетитами, но желающей уберечься от неприятностей. В нескольких минутах ходьбы, мистер Уайлд, как вы и сами понимаете.
Я откинулся на спинку стула, ухмыляясь, как слабоумный, и, сняв с головы шляпу, сидя, отвесил мистеру Писту поклон. Он поклонился в ответ, смехотворно низко, и, собрав со стола кучку кондомов, засунул их обратно в карман.
– Я должен найти владельца, мистер Уайлд. Я наведу справки. Мои вопросы будут верхом осмотрительности, и мы получим ответ. Я должен поговорить с шефом!
Он потопал из комнаты, насвистывая старую голландскую мелодию. Самый странный человек, которого я когда-либо встречал. И стоит своего веса в свежеотчеканенных гульденах.
Этот вечер развеял часть моего бремени. Я шел домой, и удача плескалась под моими ногами. Я не был таким оживленным уже много дней. Теперь пара пинт слабого пива, потом стаканчик-другой виски – и в постель. С надеждой, разминавшей тугие узлы мышц в моих плечах.
Когда я вошел в дом, в лавке пекарни горел свет. Миссис Боэм стояла за прилавком и смотрела на пару штанишек, которые носила Птичка. Женщина выглядела какой-то смазанной. Будто со всех ее острых углов осыпалась краска. Широкий рот потерялся, сорвался с якоря, а руки с одеждой птенчика безвольно лежали на деревяшке.
– Вы нехорошо поступили, – сказала она засушенным голосом, невесомым
– Что? Что случилось?
– Вам не следовало отправлять ее в приют. Не в этот приют. И не так скоро. Раньше я злилась, но уже давно передумала, мистер Уайлд. Вам следовало сказать мне.
Меня потянуло к земле, голова закружилась от ужасного предчувствия.
Она не сказала «приют». Она говорила о Приюте. О том самом Приюте.
– Где Птичка? – спросил я. – Я никуда ее не отсылал. Где она?
Мой взгляд встретился со взглядом испуганных тускло-голубых глаз.
– Приехал экипаж. Двое. Один очень смуглый и высокий. Второй поменьше и посветлее, с волосами на губе. Они забрали ее. Я бы их остановила, но у них была бумага, мистер Уайлд, и там была ваша подпись, и…
– Там стояло имя или только фамилия?
– Нет. Только Уайлд. Они уехали пять минут назад.
Я выскочил за дверь.
Казалось, надо мной глумится каждое лицо на Элизабет-стрит, каждая ленивая свинья надеется, что я осознал, как здорово могу запороть дело, в котором ничего не понимаю. Двое мужчин: один загорелый и высокий, второй поменьше и посветлее, с волосами на губе.
Коромысло, у которого, верно, уже нет иного имени, и Мозес Дейнти – оба люди Вала.
Я злобно топтал сапогами улицу, мчась, как пуля, к ближайшей лошади. Привязанная у бакалеи и определенно не моя, у меня не было ни малейшего права претендовать на нее, но я разорвал кожаные ремешки у коновязи, взлетел в седло и ударил ее пятками, не обращая внимания на ее вполне естественный испуг.
«Ты живешь напротив. Завтра займешься делом о краже лошади».
Я думал, не проклясть ли своего Богом забытого, настырного и безнравственного брата, едва не сбив при этом пару богемцев, которые мирно шли домой из пивной. Но к этому времени ругань казалась излишней.
Приют находился там, где сходятся Пятая авеню, Двадцать четвертая улица и Бродвей, его милосердие было хорошо спрятано от глаз почтенных людей. В сельской местности, на востоке которой мы нашли тела, хотя в последнее время здесь начали возводить невероятные особняки. Я не тратил и секунды на раздумья, не может ли объявленная ими цель оказаться уловкой. Безрассудный бросок костей, и да, у меня перехватывало дыхание, да, я отчаянно погонял чужого каштанового мерина, и да, всего лишь догадка, без доказательств или веры.
Но это был единственный шанс. Я мог лететь к Приюту или мчаться галопом в Индию или Республику Техас. Натянув поводья, я свернул с Элизабет-стрит в безумные огни Бликер, всего в квартале от Бродвея. Когда я проносился мимо, на меня оборачивались и джентльмены в соболиных шляпах, и рабочие-шотландцы с крепкими шеями.
В голове бродили черные мысли, а я скакал дальше, слыша крики и визг звездочеток, гуляк и сановников, – таинственная и дикая личность с прикрытым на четверть лицом посреди знойного летнего вечера. В основном мои мысли следовали одним маршрутом: