Злые вихри
Шрифт:
Она едва переводила дыханіе.
– - Алина, ты съ ума сходишь, ты совсмъ больна,-- началъ было, Аникевъ, чувствуя, что въ немъ поднимается знакомое ему отвратительное ощущеніе, какое онъ всегда испытывалъ во время сценъ и объясненій съ Лидіей Андреевной.
Алина его не понимала и даже не слышала.
– - Низкій, фальшивый человкъ... Я предложила помочь вамъ въ длахъ, вы оскорбились и оттолкнули меня.... Она предложила то же самое, и вы приняли отъ нея, и вы счастливы!.. О, какъ я васъ ненавижу! Оставьте меня!.. Уходите!..-- крикнула она рзкимъ пронзительнымъ голосомъ и почти
Онъ простоялъ нсколько мгновеній не шевелясь, сознавая одно: передъ нимъ была сейчасъ вовсе не Алина, а Лидія. Да, это она, одна и та же, съ тми же самыми злыми глазами, съ тмъ же тупымъ непониманіемъ, съ той же отвратительной несправедливостью!..
И гд-же ея красота, не терявшая даже въ порывахъ гнва своей пластической прелести?!.
Онъ не сталъ ждать ея и ушелъ безъ сожалнія, полный невыносимой, противной душевной усталости.
Онъ вернулся домой съ такимъ лицомъ, что Платонъ Пирожковъ, взглявувъ на него, сразу весь какъ-то съежился и потемнлъ. Бдный «дятелъ» совсмъ измаялся, въ ожиданіи своего барина. Онъ не посмлъ его задерживать, когда тотъ зазжалъ за портфелемъ съ документами.
«Повезъ документы, значитъ, дло не шуточное,-- думалъ онъ.-- О, Господи, что-то будетъ? Эхъ, кабы Снжково не пропало, не досталось въ руки Николая Александровича... Кабы все это божеское испытаніе, наконецъ, окончилось, и жизнь-бы пошла человческая, а не собачья...»
«Дятель» ждалъ, то и дло поглядыьая на часы, считая минуты, переходя изъ одной комнаты въ другую, безцльно переставляя вещи, не зная, какъ убить время, что съ собою подлать. Наконецъ, онъ не вытерплъ и вышелъ на улицу. Онъ пошелъ по дорог къ дому генеральши, то и дло останавливаясь и оглядываясь по сторонамъ, въ надежд увидть возвращающагося Аникева. Онъ дошелъ до самаго дома, не утерплъ и обратился къ швейцару съ разспросами.
Но швейцаръ отнесся къ нему недружелюбно.
– - Мало-ли тутъ господъ ходитъ по лстниц, всхъ не запримтишь... Да и что ты ко мн присталъ? Чего теб отъ меня надо? Проваливай, братъ, своею дорогой. Много васъ такихъ шляется, будто за дломъ... кто-жъ васъ разберетъ... А тамъ отвчай за васъ...
«Дятелъ» выбранился крпкимъ словцомъ и побрелъ обратно.
– - Что, баринъ не возвращался?-- спросилъ онъ у «своего» швейцара.
– - Никакъ нтъ, не возвращался,-- отвтилъ тотъ.
«Дятелъ» окончательно разсердился, но не пошелъ во дворъ и, не будучи въ силахъ справиться со своими чувствами, началъ «критиковать» швейцара.
– - А ты это что-жъ... ты что о себ думаешь?.. разв этакъ-то можно?..
– - Что такое?-- изумленно спросилъ швейцаръ.
– - Да какая на теб одежа? Мы, по условію, квартиру со швейцаромъ нанимаемъ, такъ ты и долженъ быть швейцаромъ, при своей амуниціи, ливре, то-есть... А ты ишь срамоту такую куцую на себя напялилъ -- стыдъ одинъ, неприличество... Ну, и лстница тоже у тебя,-- не метешь ты ее...
– - Ахъ ты долгоносое чучело! Туда-же! Что ты мн за указчикъ?-- озлился швейцаръ.
Черезъ минуту между ними была уже форменная ссора. Еще черезъ минуту швейцаръ, малый рослый и сильный, схватилъ за шиворотъ Платона Пирожкова и, несмотря на вс его рзкія и смлыя тлодвиженія, потащилъ къ воротамъ,
Эта встряска подйствовала на «дятла» освжающимъ образомъ. Онъ поразмялся, потеръ себ спину, энергически плюнулъ и сталъ взбираться по черной лстниц. Онъ заварилъ на кухн чай и сидлъ, попивая съ блюдечка въ прикуску и то и дло прислушиваясь. Наконецъ, раздался звонокъ.
Онъ кинулся со всхъ ногъ въ переднюю, уже готовый забыть вс свои невзгоды; но лицо барина ошеломило его несравненно сильне, чмъ здоровый подзатыльникъ, полученный имъ отъ швейцара.
Аникевъ молча снялъ пальто и прямо прошелъ въ спальню.
– - Чаю прикажете?-- спрашивалъ, идя за нимъ по пятамъ, «дятелъ».
– - Ничего не надо, можешь идти.
Платонъ Пирожковъ поставилъ свчу на туалетный столъ, но не уходилъ.
– - Михаилъ Александровичъ,--началъ онъ заискивающимъ, жалобнымъ голосомъ,-- Христомъ Бугомъ прошу: не томите!
Аникевъ устало взглянулъ на него.
– - Вдь, душа вся изныла... Какъ дло стоитъ съ генеральшей насчетъ Снжкова?
– - Да ты откуда-же знаешь?-- изумленно спросилъ Аникевъ.
– - Какъ откуда знаю?! Дуракъ я, дуракъ, а все-жъ таки въ голов не одно сно. Большой догадки не нужно, и такъ видно. Вотъ и за портфелемъ прізжали, и портфель тамъ оставили, не на дорог-же его потеряли...
– - Догадливъ ты!-- усмхнулся Аникевъ.-- Ну, радуйся: относительно Снжкова все хорошо...
Онъ разсказалъ ему въ чемъ дло. «Дятелъ» будто воскресъ, поднялъ носъ, отставилъ ногу и. принялъ воинственную позу. Однако, горделивое чувство торжества, его наполнившее, быстро замнилось умиленнымъ состояніемъ духа.
– - Слава теб Господи!-- сказалъ онъ и перекрестился.-- Ну, сударь, честь имю поздравить. Вотъ онъ когда пришелъ, нашъ свтлый праздникъ!.. Запоздалъ малость, а заглянулъ-таки и на нашу улицу. Теперь, слава Богу, все устроится! Да что-жъ вы-то глядите невесело? Али болитъ что?
– - Оставь!-- сказалъ Аникевъ.
– - Ну вотъ, сейчасъ и «оставь»,-- протянулъ «дятелъ».-- Оставить-то легко, сударь, да что въ томъ проку... чмъ Бога благодарить, а вы -- «оставь». Хоть разъ бы, разъ-бы послушались меня, Михаилъ Александровичъ. Ну, о чемъ теперь тужить, махнули-бы рукою, плюнули-бы, право! Какого еще рожна, прости Господи, надо... Прикажите-ка лучше помаленьку укладываться, да и въ Снжково! весна теперь, хорошо тамъ у насъ на вол, и для моціона, то-есть, гигьена самая, настоящая... Только безъ барышни, безъ Софьи Михайловны нашей, не узжайте...
– - А ну-ка, достань ее!-- вырвалось у Аникева.
– - Гд мн достать!-- подходя къ кровати и оправляя ее на ночь, отвчалъ «дятелъ»:-- не моего ума это дло. Я что... я услужитель! А вы, сударь, коли захотите въ серьезъ, такъ и достанете. Вотъ, хоіъ-бы съ генеральшей посовтуйтесь, она, по всему видно, барыня умная и на путь васъ наставитъ... Потому -- безъ Сонюшки, то-есть, безъ барышни, намъ въ Снжков никакъ невозможно... Чаю-то прикажете?.
Но Михаилъ Александровичъ не слышалъ.
«Папа! гд ты, папа?!» -- зазвучало въ немъ, и этотъ призывъ заглушилъ собою всю его тоску, тревогу, усталость.