Змеев столб
Шрифт:
Матушка Гене давно заметила: он с неохотой надевает зубные протезы к приходу сыновей и невесток, а остальное время бесхозная вставная челюсть покоится в спальне в стакане с водой. Старый Ицхак беспрерывно думал о семье, и было загадкой, почему он отгораживается от родных деланым безразличием. Муж стал часто вспоминать Клайпеду, беззаботную молодость, прожитую словно в другом веке и мире, радость рождения детей и счастье наблюдать их взросление. Даже кризис середины тридцатых по сравнению с тем, что творилось сегодня, чудился не более чем поучительным шлепком судьбы. А непредсказуемый ход текущих политических событий мог пойти
Политике удалось разъединить семейство Готлибов. Старший сын примкнул к еврейской партии, агитирующей переселиться в Палестину для строительства там отдельного государства Эрец Исраэль. Средние сыновья заартачились – им и в Литве было неплохо. И лишь младший, по своему обыкновению, жил вне общества в своем маленьком мирке и ни о чем не желал знать.
…В день, когда гитлеровские войска вступили в Париж, в Каунас вошли советские полки. По проспекту Витаутаса под звуки бравурного марша ползли бронемашины, ехали полные военного инвентаря грузовики, шагали колонны солдат, и с верхних балконов домов на них сыпались цветы. Народ, уставший от безвыходной ситуации западни между могущественными державами, с искренним облегчением отнесся к размещению в городе Красной армии.
Сердце матушки Гене щемило от дурных предзнаменований. Барабанный бой отдавался в ней отзвуком холодного металла. С какими бы намерениями ни пришли войска, – спасительными, миротворческими, предупредительными, – для женщин это всегда означает угрозу войны. Страх войны по-разному переживается женщинами разных возрастов. Девочки ощущают безотчетный ужас сиротства и беззащитности; девушки боятся зверя, вселяющегося в мужчин на войне; молодые женщины испытывают страх вдовства и боязнь за детей из-за спутников войны – голода и эпидемий; матери страдают из-за взрослых сыновей, выхваченных из семейного лона и призванных к узаконенному войной убийству…
Пожилые женщины знают: нет страшнее военной беды на земле – им знакомы страх беззащитности, насилия, болезней и смерти. Война противна самой женской природе, ее естеству, предназначенному к рождению жизни.
…Правительство республики свернуло полномочия. Профессор философии Каунасского университета Антанас Сметона бежал за рубеж, и мало кто в разоренной республике опечалился по этому поводу. Однако и надежды на Москву рассеялись, как дым.
Выборы в сейм были проведены с подозрительной быстротой. Совершеннолетние представители семейства Готлибов прибыли на избирательные пункты все, как один, включая аполитичного Хаима. Правда, разминулись во времени, о чем тайно сожалела матушка Гене, почему-то решившая, что углядит в уличных толпах сына. Причиной массовой явки избирателей стала невзрачная с виду печать, удостоверившая в паспорте каждого пришедшего гражданина его лояльность советской власти. Народ правильно понял: отсутствие этой важной пометки в документе грозит большими неприятностями. После выборов карманный сейм поспешил подать прошение о принятии Литвы в состав Союза Советских Социалистических Республик.
До конца августа старший сын тщетно уговаривал семейство эмигрировать куда-нибудь через Китай или Японию – посольства этих стран помогали уехать евреям. Но тут снова заболел отец, средние братья отказались, а матушка Гене рвалась между сыновьями и хворым мужем. Последние транзитные визы японский консул подписывал
Готлибы опоздали. Литва добровольно и единогласно вошла в Советский Союз почти одновременно с тем, как Румыния отдала русским Бессарабию и Буковину.
Глава 13
Несчастный дар
Осень нагрянула резко, с тусклыми пасмурными днями, сумрачными и по настроению. Всего лишь год проучились Сара и ее племянники в новой гимназии. Советские власти неожиданно закрыли еврейские учебные заведения, где изучали иврит, и повсеместно ввели обязательный русский язык.
Стало ясно, что освободительная власть вовсе не та, которую ждали и в которую верили. У нее не было бога: затворились двери русских православных храмов. НКВД начал арест священников независимо от их религиозной принадлежности.
Войска вели себя хорошо. До тех пор, пока изъятый из обращения лит не сменил рубль, боевые подруги командиров не могли ни питаться соответственно статусу, ни отовариваться в непривычно для советского человека богатых каунасских универмагах, и волей-неволей в сберегательных книжках накопились излишки общенациональной валюты. А как только сделалось можно, жены комсостава атаковали богатые каунасские магазины и в один день вымели из них всю еду, одежду, меха, драгоценности и вещи.
Более свирепой коммерческой вакханалии Литва еще не видела. Интендант одной из частей закупил для неизвестных целей почти всю приготовленную к продаже строительную продукцию компании Готлибов. Потрясенный размахом внеплановой реализации материалов, старый Ицхак ожил, и его гениальный бухгалтерский ум мгновенно спрогнозировал сумму убытков с предстоящим взвинчиванием цен. Повышение роста стоимости на все виды товаров массового потребления произошло на следующее же утро.
В каунасские торговые точки, непозволительно роскошные до ноября, вместе со всесоюзным рублем пришло всесоюзное равенство. Матушке Гене приходилось по нескольку раз простаивать очереди в гастрономии, чтобы получить продуктовую норму «в одни руки». Слушая, как люди с оглядкой поругивают социалистическую действительность, она чувствовала горько-сладкое превосходство. Этот душевный маринад, к ее чести, ни разу не просочился, хотя очень хотелось сказать: «Я-то сразу сообразила, что Вильнюс подарили не за просто так!»
Там же, в магазинных очередях, она понабралась слухов о грядущей национализации частных предприятий.
Продать имущество компании было уже невозможно, и зимой для хозяев недвижимости наступили печальные дни ее изъятия и передачи государству. Собственность Готлибов конфискационная комиссия ошкурила до улиточной уязвимости. Тягостные дни общих потерь на некоторое время вновь скрепили родственные узы. Семейство, выдернутое из обыденного окружения, переместилось из зажиточного сословия в подвид сомнительной интеллигенции.
Когда реквизировать стало нечего, братья устроились в государственные предприятия, кто куда сумел, и опять обособились. Ресторан «Оранж» отдали комитету народного питания, Хаиму предложили должность бухгалтера в бывшем акционерном обществе «Тилка», преобразованном в шоколадную фабрику. В социальном положении Готлибы уравнялись, Хаим перестал компрометировать доброе имя семьи. Тем не менее семейные отношения не изменились, братья по-прежнему его избегали, а матушка Гене странно затаилась.