Змеев столб
Шрифт:
Мефистофлюс обернулся быстро и, водрузив на стол бутылку, радостно потер руками:
– Так, о чем я? Ах да. Вот Сенькин. Мог бы стать хорошим актером, а не захотел. Считает – небольшой у него талант. Он придирчивый. Знаешь, сколько у нас певцов и певичек побывало? Не пришлись ко двору. А тебя Сенькин сам позвал. Видать, разглядел в тебе что-то… Ты водки выпей, закрепит, а то иногда проносит от сливовой… За родителей давай. Есть родители?
– Есть.
– Вот за них. И за моих тоже,
Хаим хватил треть стакана и едва не задохнулся. Но на душе заметно полегчало. Что он, в самом деле, трагедию из всего делает? Нет, надо быть проще!
– Мы с Сенькиным – убежденные холостяки, – бормотал Мефистофлюс. – Обременять себя семьей? Упаси боже! Вначале она – ангел, через пяток лет – мегера, вокруг дети, соски, пеленки, горшки с какашками… Ты женат?
– Женат.
– Ангел?
– Ангел…
– Давай за ангела, пока мегерой не стала… И беги от нее.
– Зачем? Я люблю свою жену.
– Любишь? – качнул головой Мефистофлюс и с сожалением взболтал полупустую бутылку. – Жадный Сенькин… Ну, тогда за любовь на посошок, не люблю пить без причины… Что? Или ты хочешь сказать, будто я – пропащий?!
…Управляющий сам привез Хаима домой, с грехом пополам выяснив у него адрес. Жена певца отперла дверь, и Сенькин, открыв рот, встал на пороге.
– Ав-ве Мария, – с чувством проговорил висящий на плече гостя Хаим.
– Ваш муж, извините, – сказал Сенькин.
– Вижу, – вздохнула она. – Вы тоже из фирмы «Продовольствие»?
– В каком-то роде – да, – осторожно согласился Сенькин. – Куда его класть?
Мария посторонилась.
– Снова мясокомбинат бастовал?
– М-м-м, тяжеленький какой, – промычал управляющий, свалив бесчувственного Хаима на кровать.
– Или был какой-то праздник?
– Нет-нет, – испугался «сослуживец», безотчетно пытаясь прикрыть руками оранжевую ливрею. – Какой в забастовку праздник? Мы просто слегка отметили ее окончание, потому что начальство выдало премии. Вот, – он подал Марии пухлую пачку, – премия Мордеха… вашего мужа.
Глава 11
Разоблачение
Песенку Мориса Шевалье «Что бы со мной стало, если б я превратился в девицу» Хаим терпеть не мог, но она, по общему мнению, украшала репертуар.
– Я бы недолго оставался девицей, – пел Хаим отчаянно тяготясь ролью, и под талантливыми пальцами Мефистофлюса взвизгивали от смеха клавиши. Публика тоже веселилась, хотя вряд ли кто-то в зале понимал по-французски. Хохот вызывали неуклюжие усилия Хаима передать женское кокетство – это был тот случай, когда искреннее смущение и несовершенство актерского мастерства оборачиваются обаятельной театральной находкой.
Он в очередной раз не сумел сыграть жеманную
Хаим задыхался. Весь воздух в зале, казалось ему, съела лиловая полумгла. Обеспокоенный Сенькин поднялся на эстраду со стаканом воды.
– Жена твоя пришла, – шепнул он.
Хаиму хотелось провалиться сквозь землю. Мария продолжала стоять, не шевелясь, и управляющий поспешил к ней. Он церемонно поцеловал даме руку, усадил на свободное место неподалеку от эстрады и принес шампанского с фруктами… Воздух в зале гудел, слышались звон бокалов, хлопанье пробок, темпераментный Сенькин метался между столиками.
– Что будешь петь? – спросил Мефистофлюс.
– «Спустись на землю, ночь любви», – прохрипел Хаим.
Виртуоз усомнился:
– Таким голосом?
– Играй.
Хаим пел отрывок из дуэта Тристана и Изольды и, не отрываясь, смотрел на жену. Умница Мефистофлюс играл пианиссимо, а где-то подпускал фоном вокализ, изображая слабым дискантом меццо-сопрано.
Потом Хаим и Мария молча сидели за столиком. Женщина-вамп Стефания устроилась так, чтобы видеть жену певца в зеркале. А они смотрели друг на друга так, словно были одни.
– Мой бедный богач. – Мария накрыла ладонью его руку.
– Меня уволили из «Продовольствия», – пробормотал Хаим. – Давно.
– Я поняла, когда.
Они снова помолчали.
– Хаим, я тоже скрывала от тебя то… в чем сейчас признаюсь.
Пока Мария рассказывала ему о своем страхе перед Железнодорожником, лицо мужа медленно наливалось кровью.
– Дай мне слово, что не будешь его искать, – заторопилась она в конце исповеди, – иначе я не смогу спокойно жить.
– Ладно, – помешкав, произнес он угрюмо. – А ты постарайся не вспоминать этого Железнодорожника.
Мария вздохнула, впервые свободно после многих дней подавленности и смятения. Страх отпустил ее.
– Кто сказал тебе, что я здесь пою?
– Сара. Девочка прибежала сегодня на минуту сама не своя. Прокричала с порога, где ты работаешь и что она больше не придет к нам. Ей запретили.
– Матушка Гене знает! – простонал Хаим.
Началось неспешное танго.
– Потанцуем? – спросила Мария.
В зале все понимали, что музыканты играют для двоих.
– Я вначале тебя не узнала. Ты был очень смешной.
– Дурацкий шансон, – поморщился Хаим.
Прикусив губу, Мария не выдержала и прыснула: