Змеев столб
Шрифт:
Миска, дребезжа, упала на пол, начальник повернулся к двери, и Хаим остолбенел. Сзади взвизгнула вошедшая Зина…
Хаим смотрел на Тугарина и ничего не понимал. Из разинутого рта его со свистом вырывалась и ползла по груди толстая белая змея. Глаза выпучились так сильно, что, казалось, вот-вот выскочат из орбит, пальцы слепо хватались за края стола и спинку стула. А змея продолжала ползти. Завороженный ужасным зрелищем, Хаим внезапно сообразил – змея перекрыла горло, и начальник сейчас
Он подоспел вовремя. Подпрыгнув с криком, вскочил заведующему на спину и, перегнув его пополам, треснул по спине кулаком. Складчатый загривок Тугарина потемнел от напряжения. Раздался мощный рык. Вышибленная ударом змея, вылетев на пол, свернулась мягкими, колбасными белыми кольцами. Начальник распрямился с залитым слезами багровым лицом, обрывая ворот рубахи, схватил себя за горло, и Хаим снова сильно стукнул. Тугарин, страшно хрипя и захлебываясь, кое-как сумел вздохнуть, крепко рыгнул и обвел стены бессмысленным взглядом.
На пунцовых губах пузырились клочья пены, с углов рта катилась и капала слюна, на груди подрагивали белые кусочки простокваши. Тугарин дышал, хватал воздух жизни широко открытым зевом, раздутыми ноздрями, и на лице его, таком красном и мокром, словно с него только что заживо содрали кожу, сияло блаженство.
– Тварь! – закричала Зина, передергиваясь от ненависти и омерзения. – Тварь, скотина!
Яростные глаза женщины метнулись к Хаиму.
– Зачем ты его спас?! Он отправит тебя на Столбы за то, что ты любишь свою жену, а ты его спас! Пусть бы он сдох, сдох, сдо-ох!
Подавив громкое рыдание, она с остервенением выкинула из шкафа какие-то вещи в раскрытую дорожную сумку.
Тугарин еще не мог говорить. Его мучила одышка, он трудно ворочал языком, но все-таки выхаркнул несколько скользких и мерзких, как блевотина, слов.
При разборке супругов Хаиму неловко было находиться рядом, он хотел выйти, но Зина, оттолкнув его, бросилась в коридор и гулко хлопнула дверью. Хаим едва успел отскочить, – о дверь стукнулась и разбилась с силой запущенная рюмка.
– Сука, – сказал Тугарин с чувством. Удушье перестало его мучить.
Хаим теперь не знал, что делать, и стоял в замешательстве, не трогаясь с места. Хозяин молча двинулся к двери и, не дойдя двух шагов, взял влево, где темнело помойное ведро. Нисколько не стыдясь «гостя», он спустил подштанники и стал мочиться, шумно втягивая носом воздух. Воздух опахнуло кислым молоком, смешанным с миазмами аммиака.
Тугарин мочился долго, могучей канареечно-желтой пенной струей, и постанывал от наслаждения. Освободившись, крякнул удовлетворенно, вздернул резинку подштанников и уставился на Хаима сизыми, как сливы, глазами.
– Желудок хандрит у меня, – счел нужным объяснить, звонко икнув. –
– Что там эта дура Зинка городила насчет твоей жены? – прогугнил он, вытянув книзу губу.
Хаим пожал плечом. Тугарин поинтересовался почти задушевно:
– Ты меня ненавидишь, Готлиб?
– Нет.
– А кого ненавидишь?
– Никого.
– Врешь, – убежденно сказал Тугарин. – Я считал, ты – не вор, а ты оказался – вор. И сейчас врешь.
– Есть люди, которые меня раздражают. Ну, как прыщи на лице… Но чтобы ненавидеть их – нет.
– Выходит, я для тебя – прыщ? – с непонятной усмешкой прищурился Тугарин.
Подумав, Хаим честно ответил:
– Вы для меня, пожалуй, чирей.
Тугарин хохотнул, рассматривая Хаима в зеркале с каким-то странным выражением, глазами человека, знающего все про всех и вдруг впавшего в сомнение. Помассировал виски, прыснув на них одеколоном.
– Выпить хочешь?
– Нет.
– Пожрать?
– Тут… не убрано.
– Брезгливый, – удивился Тугарин. – А чего ты хочешь, Готлиб? Нельму?
– Красный стрептоцид, – сказал Хаим.
Помедлив, Тугарин твердо пообещал:
– Будет.
Руки Хаима бессильно подрагивали. Стол с едой, лампа, зеркало, Тугарин медленно плыли перед глазами.
– Что столбом встал? Иди.
– Куда? – растерялся Хаим.
– Домой.
– Завтра явиться?
– Ну да. Завтра комендант приедет. Распишешься в списке.
– …и все?
– Все.
Сразу после Рождества Тугарин призвал Хаима, вручил пакет с лекарством и остановил:
– Погоди, Готлиб, не торопись. Спросить хочу: ты бывал в зарубежных городах?
– Бывал, – напрягся Хаим.
Заметив его настороженность, заведующий странно замялся:
– А я вот не был.
Они просидели в Сталинском уголке весь вечер. Тугарин с пристрастием расспрашивал о заграничной жизни, о немецких городах, морских портах, марках машин и подземных дорогах. Воспоминания Хаима стали для Тугарина откровением, открытием незнакомого мира, вовсе не похожего на описываемый в газетах. Буржуйское бытие совпало с его тайными желаниями и представлениями о более устроенной жизни, о роскоши. Любек с ганзейским судом и Кааком очаровал заведующего.
– У меня тоже свободные законы, – заметил он небрежно. – И Каак свой есть…