Змеиная прогулка
Шрифт:
«Что насчет этого?» Настала очередь Лессинга занять оборонительную позицию. «Черт, Indoco задолжала мне отпуск, а мне нужны были деньги. Мой знакомый агент сделал мне предложение: увидеть в бюджетном плане Юго-Запад Америки! Его план и его бюджет! Я сделал то, что мне сказали, и мне заплатили. Я не спрашиваю и не говорю».
«Да, но….» Бауэр поджал губы, изображая чопорного европейского бюрократа. Потом: «Вы ничего не видели, вам ничего не говорили?»
Лессинг прижал руку к верху пижамы. «Ничего. Честь скаута.
Бауэр не заметил сарказма. «Действительно? Ничего?»
«Ничего. Все, что мы здесь видим, — это протестующие студенты: «Янки, иди домой!» Такие вещи. Полиция стоит вокруг до тех пор,
Бауэр моргнул, глядя на него.
Лессинг сказал уже более доброжелательно: — Послушайте, вам уже слишком поздно возвращаться сегодня вечером в Лакхнау. Оставайся здесь и успокойся. Мы можем вас пристроить. Завтра, после завтрака, поговорим. Черт, может быть, Ренч сможет устроить тебя охранником на фабрику.
«Почта? Нет… я…
«Вы боитесь заражения? Загрязнение? Розовая вода с примесью цианида? Радиоактивный порошок кумкума? Именно это, по словам индейцев, мы делаем здесь». Он ухмыльнулся, показывая, что шутит.
Бауэр только смотрел на него широко раскрытыми глазами. «Мне нужно вернуться. Мое… мое такси ждет у заводской сторожки. Водитель пьет чай с вашими сторожами. Он поднялся на ноги: чопорный, величавый, решительный и извиняющийся одновременно. «Спасибо.»
Лессинг отпустил его. Он не мог винить немца за то, что он ему не доверял. Кто будет? Он смотрел, как Бауэр марширует по дорожке и скрывается из виду вокруг гаража на шесть машин. Затем он поплелся обратно наверх, в служебную квартиру с кондиционером, которую он делил с Джамилой.
Если кто-то обиделся на их команду, почему они не пришли за ним? В конце концов, он был руководителем миссии. Однако он ничего не слышал и не видел. Чутье на неприятности еще ни разу его не подводило. Стал ли он самодовольным? Старческий? Ослеп в старости?
Он решил — предварительно — что Бауэр, вероятно, страдает от боевой усталости: «простых придурков», как мило назвали этот синдром таблоиды.
В трехкомнатной квартире квадратного, побеленного старшинского дома было полутемно; только лампа Лессинга, имитирующая Аладдина, — электрическая, с 220-вольтовой лампочкой вместо фитиля и масла — тускло горела в том, что в брошюрах по трудоустройству Indoco восторженно описывалось как «гостиная». В квартире было жарко и душно; даже большой немецкий кондиционер не смог справиться с индийской жарой.
Джамила спала в спальне, вытянув одну тонкую руку на подушку Лессинг, над тонкой простыней виднелась копна воронова крыла волос. Она пошевелилась, и Лессинг остановился, чтобы посмотреть на нее. В отличие от американок с более широкими плечами и мальчишеской талией, Джамила Хусайни имела более мягкую и пышную фигуру. Она напомнила Лессингу фрески Аджанты: овальное лицо с высоким лбом; глаза с длинными ресницами; кожа цвета старого золота («как южногерманец в пасмурный день», — сказал Ренч); высокая, стройная, длинноногая фигура; твердая, поднятая вверх грудь; узкая талия; и бедра, как у какой-нибудь индуистской богини со скульптурного фриза. Однажды он пытался сказать Джамиле, что предпочитает ее красоту американской угловатости, но слова у него были не очень хорошие. Она поняла, что он имел в виду, что ее бедра — прямо скажем — толстые, и не прощала его уже месяц. Она по-прежнему каждое утро яростно играла в теннис с семью европейскими сотрудницами Indoco, и он знал, как она завидовала самой красивой из них. Ей не было в этом необходимости; это они ей завидовали.
Он не стал ее будить, а лег рядом на тонкий жесткий матрас. Джамила придвинулась к нему, и он начал погружаться в сон, ее распущенные локоны щекотали его плечо и наполняли ноздри острым жасминовым ароматом.
Крики и шум разорвали ткань его мечты в клочья.
Он
Однако одно алое пятно посреди всего этого было ясно: тело на ротных носилках.
Лица он не видел, но чувствовал, что это Бауэр.
Когда появился Лессинг, Ренч уже был у ворот. Оба покорно выдержали уроки хиндустани Индоко, но это была особая обязанность Джамилы Хусайни, и Лессинг пришлось вернуться, разбудить ее, а затем с нетерпением ждать, пока она наденет костюм шалвар-камиз, который ей нравился, по сути, тунику и брюки, сильно отличающиеся от других, из индуистского сари. Она взяла с собой шаль, которой обернула голову и плечи, когда пошла поговорить со сторожами завода, патанами чаукидарами, которых Малдер нанял в дополнение к своим людям из европейской безопасности. Патаны окружили ее, сообщая, воспроизводя и жестикулируя. Достаточно драматического таланта для сериала.
Он посмотрел на носилки. Чья-то рука пошевелилась, и он услышал журчание дыхания под ржавым одеялом компании. Бауэр был жив.
Боже, он устал. У него болела голова, и он не мог сосредоточиться на бедном Бауэре. Пусть этим занимается врач компании, маленький бенгальский джентльмен, который сейчас болтает с Джамилой. Он просто ждал, автомат, чьи моторные функции были отключены, но сенсоры все еще были включены. Его глаза были телекамерой, записывающей, но не воспринимающей. Острый гравий колол его ноги в туфлях, а кожа была одновременно липкой и сухой от беспощадной, неумолимой жары индийской ночи, предвестника знойного завтрашнего дня. В воздухе пахло обожженной медью, древесным углем, чужеродными специями и теплой землей, старой как Бог, и все это смешалось с ароматами навоза животных, цветов и людей. Бесчисленное множество людей, которых в пятом десятилетии XXI века уже более миллиарда.
Джамила сказала что-то успокаивающее старшему чаукидару завода. Она вернулась к Лессинг и Ренч.
«Таксист сбил его, думают они. Он сейчас не со своей машиной. Никто не видел никакого боя. Незнакомец… — она бросила вопросительный взгляд на Лессинга, — …вернулся из лагеря и направился прямо к своему такси. Сторожи не видели его больше, пока он, шатаясь, не вышел из автопарка, весь в крови. Махмуд Хан отвел его внутрь и позвал остальных».
Джамила хороша, подумал Лессинг. Он служил с десятками простых людей, которые не могли составить столь краткий отчет. Он улыбнулся ей, а затем понял, что она подумает, что он покровительствует ей.
«Кто он?» — спросила Джамила. В ее обязанности входило делать какие-либо заявления индийской полиции.
— Он будет жить, — взволнованно прервал его доктор Чакраварти. «Живи, если вовремя доставишь его в больницу Балрампура! Мистер Рен, мистер Лессинг, пожалуйста, дайте разрешение на универсал. Калдип умеет водить машину.
— Есть еще проблемы? Ренч вмешался, обращаясь к Джамиле поверх головы доктора. «Другие взломы? Проблемы со студентами? Жители деревни? Посторонние?
Она потерла лоб, убирая с глаз тяжелые локоны, а затем перевела для старшего чаукидара. Ей ответил гул голосов. Она ответила: «Нет… ничего».