Змеиный медальон
Шрифт:
– Мара сказала – вот с какой! А кто хочет поспорить, идите, будите её. То-то она обрадуется… Кен, давай шустрей!
Он в два прыжка взлетел наверх лестницы и растворился в утреннем сумраке.
Мне бы так, подумал Кешка. И рискнул, крикнул:
– Иду!
Он понимал, что за неделю не мог стать для этих ребят своим, и всё равно было обидно до рези в горле. Кем они его считают – вражеским шпионом, демоном, прилетевшим с Красной Луны?
На плечо опустилась тяжёлая рука.
– Не держи обиды, ладно?
Велет глядел,
– Иди, добудь нам свежатинки!
От дружеского хлопка по спине внутри что-то крякнуло.
– Постараюсь, – выдавил Кешка.
Он поставил ногу на ступеньку, но передумал.
Вернулся, встал лицом к лицу со Стичем.
– Я не шпион. Никакого короля и никаких упырей с Ракры я знать не знаю. А свой кусок хлеба отрабатываю честно…
Хотел добавить, что будь его воля, он сию же секунду убрался бы из этой дыры. Но решил не обижать тех немногих, кто к нему добр. Да и воли у него всё равно не было.
– Живой, не поколотили? На, держи, – Блошка пихнул напарнику в живот битком набитую котомку.
Пришлось подставить руки.
– И что делать?
– Повесь на плечо и тащи. Это наши припасы.
Кешка хмыкнул: у Блошки остался только лук со стрелами. И пояс с ножом. Тем самым, которым он давеча поигрывал перед Кешкиным носом.
Нападавших было человек шесть, но запомнил Кешка только Стича и этого коротышку – медно-рыжего, с оскалом без двух зубов и россыпью веснушек по широкой роже.
Шрамолицый Стич был зол и горяч. Если бы решал он, а не Мара, пришелец из иного мира сидел бы сейчас с верёвкой на шее в медвежьей клетке или валялся в овраге с перерезанным горлом.
В Блошке ещё предстояло разобраться – Кешка видел его пару раз, и то мельком, зато наслушался всякого. Слыл Блошка лучшим в деревне охотником и парнем без царя в голове. Целыми днями пропадал в лесах, а если его удавалось выгнать в поле, бросал косу после двух махов и бежал на озеро купаться или принимался кривляться и паясничать, завлекал девок, и тогда уже вся работа останавливалась. Потому что какая работа, когда перед тобой ходят на руках и во всё горло вопят похабные частушки. Мара, похоже, оставила надежду его приручить. Но велела взять Кешку на охоту. Зачем, интересно?
Кешка закинул за спину увесистую котомку. Всё справедливо. Он, человек из ниоткуда, только в носильщики и годен. Его и дядя Вадим за этим, бывало, с собой брал. Ружьё подержать давал, но стрелять ни-ни. А настоящих лучников, живьём, не по телику, Кешка видел всего раз в жизни. В городе, в скверике у краеведческого музея. Парни, ряженые средневековыми воинами, пускали стрелы в мишень. Зрителям тоже разрешали попробовать – за деньги. Не было и речи о том, чтобы просить у Козла на бездумную забаву…
– Я хотел на дальнее озеро идти, за утками, – заявил Блошка, перебираясь через палисад верхом, хотя до калитки было десять шагов. – Но раз вдвоём, можно и кого покрупнее словить.
– Лося, что ли? – Кешка соскочил следом.
– Ну, лося не лося… Не, на лося мы летом не ходим. Можно, конечно, но трудненько. А зимой видно далёко и листва, слышь-ты, прицел не застит. Мы его в зраки бьём. Сразу в оба. Сядут на деревьях два стрелка, вот хоть бы я и Чурся, загонщики на нас лося выведут. Мы с Чурсей перемигнёмся, раз-два и – вжжик! Хорошо, ежли враз попадём. А то он башкой мотнёт, и стрела мимо проскочит. Или ранит куда… Вот тогда разбегайся, братва!
– Врёшь ты всё, – сказал Кешка.
Блошка заржал.
– А ты тоже – на лося! Лось в наших местах – хозяин. Его даже медведь сторонится.
– Так чего ж у вас ограда такая хлипкая? Лось её вмиг проломит.
– Не-а, не проломит, – Блошка расплылся в гордой щербатой ухмылке. – У нас тын заговорённый. Не то что зверьё лесное, нечисть всякую внутрь не пущает, откуда она ни зайди, хоть из-под земли, хоть с неба. Даже ракены к нам не залетают. Так-то.
– То есть по деревне можно спокойно ходить под Красной Луной, и ничего тебе не будет? – проявил осведомлённость Кешка.
– Да кажись, – Блошка замялся. – Мара, слышь-ты, говорит, кто сам беды не ищет, за тем и деды с небес приглядывают.
Бережёного бог бережёт, перевёл для себя Кешка.
Коротышка полез за ворот рубахи, вытащил наружу комок перьев и звериных зубов на кожаном шнурке.
– У меня оберег серьёзный, охотничий. Сама Мара заговаривала.
– Сама… А что, ещё кто-то может?
– Да девки наши пробуют. Маниська вон. Мара её отличает. Но Маниська больше по бабской части – хвори ихние, роды, детишки…
– То есть она тоже ведьма?
– Да какая из неё ведьма! – Блошка замахал руками. – Кто её слушать будет, Маниську-то?..
– А Мару, значит, слушают?
– Мару? – рыжий человечек повернулся к Кешке, глянул в упор. Снизу вверх, а показалось, что наоборот. Лёгкость исчезла из его тона. – Мара – это другое. Кто Мару не слушает, тот дурак!
Кешка кивнул. Люди в деревне, родители Блошки, Маниськи, Прыни и остальных, не слушали. Их дети усвоили урок.
Некоторое время шли молча. Наконец Кешка решил, что выждал достаточно.
– А как Мара стала ведьмой? – он постарался изобразить уважительное любопытство.
Блошка фыркнул.
– Почём я знаю? Дед мой ещё без портов бегал, когда она в домике старого Роха поселилась. Поперву боялись её, однако ж уважали. Рох-то, слышь ты, знахарем был. Помирать собирался. Мара его выходила, так он потом лет десять ещё козлом скакал.
Когда дед бегал без порток… То есть минимум полвека назад, прикинул Кешка. Хмыкнул. Он бы старухе меньше двухсот лет не дал. Именно потому, что столько не живут.