Змеиный медальон
Шрифт:
Двое на поляне. Ракен взмахнул лапой – небрежно, играючи, Блошка вскинул руку с ножом, защищаясь. Так фехтовальщики делают пробные выпады. Сейчас схватятся всерьёз… Вдруг зверь резко подался вперёд, из его пасти вырвалось розовое облачко, повисло над Блошкой светящейся кисеёй.
Рыжий охотник отшатнулся, махнул ножом – как пальцем в небо. И принялся молотить руками – беспомощно, хаотично, шатаясь из стороны в сторону. Ракен не спешил. У Кешки возникло иррациональное чувство, что он наслаждается беспомощностью жертвы.
Сверху,
– Кто здесь? Помогите! – тонким мальчишеским голосом крикнул Блошка, и этот крик горячим клинком воткнулся Кешке в грудь, рассекая сковавшие его путы страха.
– Стой!
Поздно.
Взлетела быстрая лапа. Блошка качнулся и боком повалился в кусты. Ракен двинулся к нему – добить, насытиться свежим мясом, горячей ещё кровью. Кешка был для него помехой, не стоящей внимания.
В глубине души шевельнулось: не стоит рисковать из-за убитого…
– Стой, кому говорят! – Кешка шагнул к твари, держа перед собой амулет. Он знал, что сейчас умрёт.
Ракен смотрел на него круглыми медно-красными глазами, светящимися, как у кошки, и с такими же вертикальными зрачками. В них были ум и холодная уверенность в своей силе.
Спокойно, не торопясь, зверь приблизился и выпустил Кешке в лицо свой розовый яд. Рой мерцающих пылинок повис в воздухе, адские гляделки ракена зажглись предвкушением.
Вот и всё. Совсем не страшно, успел удивиться Кешка.
В носу засвербело, и он чихнул.
Ракен склонил голову на бок, его зрачки сузились, во взгляде, горящем жаждой убийства, проступило новое выражение. Вопросительное…
"Кто ты?"
Кешка сглотнул.
Вывернутые ноздри хищника дрогнули – он принюхивался, красный огонь в глазах тускнел.
В крови загудело, не словами, а невесть откуда пришедшим знанием: "Иди своим путём. Не мешай".
– Нет, – с хрипом вытолкнул Кешка из пересохшего горла. – Он мой друг.
Ракен долго смотрел, не мигая, потом опустил веки и, развернувшись, потопал прочь. В отдалении хлопнули крылья. Яркой диск Зеленухи на миг запятнала чёрная тень. Она слагалась из двух длинных тел и одной пара крыльев: ракен уносил с собой добытого Блошкой оленя, держа его всеми четырьмя лапами. В порядке компенсации.
На одно безумное мгновение Кешке захотелось вот так же расправить крылья и полететь на зов нарождающейся луны, чей пунцовый серп на глазах прирастал, наливаясь багрянцем.
В чувство его привела боль в предплечье – правую руку с медальоном свело судорогой. Он начал разминать твёрдую, неподатливую мышцу, но у него подкосились ноги, он упал на колени и так, не в силах встать, ползком, двинулся к Блошке, простёртому в поломанных кустах. Маленький охотник слабо стонал, а над ним стрекотал, чирикал, суетился невредимый Чмок.
Глава 5. Сердце земли
Пекл`o адски. Жар солнца ощущался как физический гнёт, и лишь оказавшись в тени, можно было если не сбросить его совсем, то хотя бы ослабить. Раскалённый воздух пах сеном и п`oтом, руки скользили по косовищу.
А дома май, пришла непрошенная мысль, и до летнего зноя ещё далеко…
Кешка всегда считал, что неплохо обращается с косой. Но одно дело накосить травы для домашнего скота, а другое – изо дня в день, в одном ряду с опытными и сноровистыми парнями, утюжить ниву живым комбайном, пока не онемеют плечи и не зарябит в глазах от волнующегося золотого моря. У здешних кос были слишком короткие ножи, неважно выкованные, слабо заточенные и скверно отбитые, о ручках на косовищах никто и не слыхивал. Кешку подняли на смех, когда промучившись пару дней, он срезал с вербы подходящую ветку, сделал посередине желобок и закрепил на рукояти, стянув концы конопляной верёвкой. Два вечера он убил, регулируя посадку ножа, а худой желчный Тюха, считавшийся мастером по косам, ходил вокруг и грозился "яйца оторвать", если криворукий чуженин испортит добрую вещь.
После всех этих манипуляций дела пошли лучше – Кешка всё ещё был среди отстающих, но уже не самым последним. Он косил чище и быстрее лентяя Валынды и медлительного Прыни, а время от времени опережал и мальчишку Лепеня. Но сегодня, похоже, не его день. Коса налетела на кочку, лезвие погнулось, и Кешка вытянул шею, отыскивая взглядом Велета. Он у косарей вроде бригадира – ни у кого больше нет точильного камня и бруска, чтобы прямить косу. Теперь пока догонишь, пока выправишь нож… Этак и Дий Валында его нынче обойдёт.
Конечно, никто Кешку не погонял, не стоял над ним с плёткой и секундомером. Но обидно, когда тебя за салагу держат. Вон даже девки, что жницы, что вязальщицы снопов, над ним подтрунивают…
Он хлебнул воды из берестяной фляги, и тут далеко впереди Велет, голый по пояс, весь багровый, лоснящийся, обернулся и крикнул:
– Кончай работу!
Дважды просить никого не пришлось. Парни побросали косы и гуськом потянулись к склону ближайшего холма, где тесной стайкой толпились берёзы.
– Я сбегаю окунусь, – сказал Кешка в спины Стичу и Мухе. И не стал оборачиваться на девчоночьи смешки.
Они будут лежать под деревьями, жевать с хрустом яблоки, лук, шамкать чёрствым хлебом, варить кашу, иногда ходить к роднику за водой, пересмеиваться, флиртовать, некоторые разбредутся парами по укромным уголкам. Жара тяжела только в работе. А когда зной спадёт, Велет снова выведёт их в поле, и они будут вкалывать, пока не стемнеет и не явятся первые звёзды.
Роща, в которую направлялся Кешка, была в три раза дальше, но мысль о прохладном тенистом озерце придавала сил. Напиться вволю, нырнуть в глубину, смыть с кожи едкий пот – это же настоящее блаженство…