Змеиный медальон
Шрифт:
Разгорячённому телу вода показалась ледяной. Кешка выстирал футболку, когда-то салатовую, а теперь грязно-жёлтушную, и кинул на ветку – сушиться. Выплыл на середину озера, лёг на спину, наслаждаясь прохладой, свежестью и покоем.
Он давно потерял счёт времени, и где-то в череде горячих страдных будней заблудился его день рождения. Досадно, конечно. Но какое имеет значение – в мире с двумя лунами, первобытным устройством жизни и крылатыми монстрами в ночи – сколько ему лет? Он работал наравне со всеми, но слишком часто ощущал себя ребёнком, который многого не понимает,
По правде, все они тут дети малые под Мариным присмотром.
"Я говорила тебе, что предчувствую события. Я знала, что придёт человек с Той Стороны и что он не враг нам, а большего мне видеть не дано, – вот и весь сказ. – Что ты хочешь от простой деревенской ведьмы?"
О стычке с ракеном Мара расспросила подробно. Кешка честно рассказал всё, что помнил, кроме тех нескольких минут глаза в глаза со смертоносной тварью… Он и сам не знал, то ли амулет позволил ему услышать мысли ракена, то ли просто померещилось от ядовитого газа.
Блошка, слава богу, поправлялся. Целыми днями грел пузо на солнышке, тешил девок байками об эпическом сражении с тучей крылатых монстров и, чуть что, задирал рубаху, демонстрируя свежие шрамы.
Мара сказала всем, будто в Кешкином Знаке, именно так – Знаке с большой буквы, заключена особая сила. Помноженная на мужество, в трудный час она дарует своему обладателю защиту от зла.
Про мужество это она, конечно, зря. У Кешки до сих пор руки холодели, когда он вспоминал красноватый огонь в медных зенках ракена. Но Мара знала, что делала. Ей поверили. И эта вера одним махом перенесла Кешку через пропасть, отделявшую иноземца без роду без племени от лесных жителей. Девчонки улыбались ему, парни похлопывали по плечу, и только некоторые, вроде Стича, стреляли украдкой недобрыми ухмылками, будто знали, что на самом деле Кешка не изгнал ракена, а договорился с ним. Ну да, я же друг упырей, злыдней, умертвий и вообще браккарийский шпион…
Чёрт! Кто здесь?
Кешка перевернулся на живот и поплыл по кругу, притворяясь праздным купальщиком, а на самом деле высматривая в прибрежной растительности чужие глаза. Казалось, они следят из-под каждой ветки, смотрят с каждого листочка, и само небо пристально наблюдает за ним с запредельной высоты.
Этот многоокий взгляд ощущался, как скользящее касание, и охватывал разом всё тело – сотня паучков-невидимок плела вокруг паутину, щекоча кожу лёгкими лапками.
Угроза, опасность – ничего такого Кешка не чувствовал, но от внимания незримого соглядатая коробило. Хотелось передёрнуться, сбросить невесомую сеть.
Где ты? Покажись, выдай себя!
Кто бы ни затеял эту игру, он укрылся хорошо – ни одного подозрительного движения в ветвях, ни тени или блика в жадных зрачках.
Кешка выбрался на берег, с трудом натянул липнущие джинсы на мокрое тело, наспех зашнуровал кроссовки. Влажную футболку надевать не стал, скатал в жгут, повесил на шею. Прошёлся, будто от нечего делать, и с места бегом кинулся в обход ивняка. Именно там, в густой, шелестящей завесе было проще всего спрятаться. Раздвинул ветви – никого. Одним злым рывком обломил
В прогал между стволами брызнул солнечный луч. Паучий зуд прекратился – как рукой сняло. Под ногами проглянуло что-то вроде тропинки. Кешка вышел к небу и жёлтому жнивью, огляделся. На склоне соседнего холма под сенью раскидистых крон замерла женская фигурка.
Маниська!
Кешка взбежал по косогору, поигрывая самодельной дубинкой – тонкие ветви дрожали, шелестя листвой. Отхлестать паршивку по мягкому месту!
Взгляд напоролся на поминальный столб в тени берёз… Стуково творение. Маниська обернулась на звук шагов со слабой, по-детски беззащитной улыбкой, на её щеках поблёскивали влажные дорожки, и палка в руках показалась Кешке глупостью.
Сегодня Маниська была другой – мягкой, свежей… Её руки, маленькие, но крепкие, тёмные от солнца и работы, вертели букетик жёлтых цветов. У подножия столба искрила вода в миске, лежали в рядок съестные подношения – кусок хлеба, ломтик репы, гроздь смородины, горсточка орехов… Пиршество для птиц и мелкого зверья.
– Твои?..
Кешка показал глазами на столб. Ответ он знал. Но надо же было что-то сказать. Слова "сочувствую" или "соболезную" не шли с языка.
Маниська кивнула и, наклонившись, прислонила букетик к краю миски. Ветер взметнул её небрежно подвязанные волосы – пушистые, блестящие.
– Мама, отец. Старшие братья. Двое женаты, третий только в возраст вошёл… И сестричка, три двулунья как родилась.
Кешка уже знал: двулуньем называли период от Краснухи до Краснухи.
– Мама трудно её рожала, чуть к Хозяйке не ушла. Вот и любила больше всех. Мне, помню, обидно было, что Фальку она при себе оставляет, а мне с Марой идти велит. И невестки, глядя на неё, своих сосунков не отдали. Многие так сделали… Знаешь, упыри с Ракры повырывали сердца у всех, кроме стариков и младенцев. Тела сильно обгорели, мы не сразу заметили…
– Зачем? – тихо спросил Кешка.
Маниська подняла на него глаза, маленькие и чёрные, как смородинки на чуть вялой уже веточке – её дар погибшей родне. В зрачках зияла космическая глубина, и глубина эта мерцала…
– Они служат богу смерти и кормят его человеческими сердцами, а взамен он даёт им жизнь вечную. Я спрашивала Мару, неужели наша Мать, Хозяйка полей и рек, хлебов и стад, Подательница жизни и смерти, и наш Отец, Хозяин лесов, Солнечный всадник, Небесный кузнец, Возжигатель огня, и девять братьев, и девять сестёр, наши духи-предки, наши деды и мати… неужели все они слабее одного злого бога с чужого острова?
– И что она сказала?
– Что боги не в ответе за тех, кто пренебрегает их советами и остережениями. И ещё: в делах людских не ищи помощи у богов.
Маниська опустила голову, прижалась лбом к столбу – грубому, занозистому, обтёсанному неумелой мальчишеской рукой. Корявая рожица богини – точка, точка, два крючочка – глупо ухмылялась над Маниськиным затылком.
– Хочешь, – спросил Кешка, помедлив, – я сделаю вам новый поминальник? Такой же красивый, как те, в роще. Даже лучше.