Змей на лезвии
Шрифт:
– О божечки, Бер, где ты раздобыл этого долговязого? – воскликнула Правена, увидев Вальгеста утром на причале, пока отроки переносили дорожные пожитки и все рассаживались по лодьям. – Разве это ваш человек? Я его раньше здесь не видела.
– Я раздобыл его из кургана, – обстоятельно пояснил Бер. – Это человек Одина. У него и подвеска есть для подтверждения, такая, знаешь, золотая.
– Оно как-то сразу и видно, – согласилась Правена, осматривая Вальгеста. – Одно оружие – хоть князю впору.
Тот без смущения отвесил ей поклон, признав ту «валькирию», что намерена сопровождать мужчин.
Начало поездки отвлекло Правену от тоски, даже развеселило. Как и по пути от Выбут к Хольмгарду, ее не оставляло чувство, будто Улеб ждет ее на том конце, будто она едет к нему и каждый гребок приближает к встрече.
Да и пожелай она остаться в стороне – мучила бы совесть. Княгиня Эльга сама мстила за мужа, Ингвара, не ссылаясь на то, что женщина. Правена, конечно, не княжеского рода, но ее муж – именно такой. Он – племянник Эльги, а значит, его жена обязана брать ее за пример. Мысль о княгине, при которой она выросла, подбадривала Правену, внушала веру в свой путь. Когда она уезжала в Выбуты, Эльга сама простилась с ней, одарила, поцеловала будущую невестку, пожелала счастья. И как она теперь вернется в Киев, встанет перед Эльгой с сознанием, что ничего не сделала? Стыдно будет.
Первый день пути был скучным и пустым – шли сперва от Хольмгарда по озеру к устью Мсты, потом вверх по Мсте. Низовье реки окружала низменная, болотистая местность, пронизанная рукавами реки, ручьями, старицами, усеянная озерами. Только водяные травы, ивы по берегам, тучи птицы и никакого жилья. Бер, чтобы развлечь Правену, рассказывал ей о предстоящем пути: он не раз проезжал по Мсте, до волоков на Мерянскую реку. Волоки им предстояли и ранее – на Мсте немало мелей и порогов, которые придется обходить по берегу. Раз Правена заметила кречета: он возился в гуще ив, хлопая крыльями, преследуя меж ветвей какую-то пташку. Вспомнился Святослав – вот кто кречет. А она… эта самая пташка, чью жизнь он загубил, пусть и невольно. Несла облегчение мысль, что путь ее ведет к отмщению и доставит радость Улебовой душе. Она, Правена, не соперница князю-кречету, но с нею люди, более способные к борьбе. Она взглянула на Бера и улыбнулась ему; он понял, что улыбка ее вызвана не его рассказом, а какими-то ее мыслями, и замолчал.
На ночь остановились в пустынном месте, заранее известном Беру как пригодное для ночлега. Поставили шатры: Бер ночевал с Правеной и Алданом, а кое-кто из оружников устроился прямо у костра, укрывшись плащом или шкурой.
Второй день выдался ясным, да и местность повеселела. Широкую реку обрамляли пышнейшие заросли водяной травы, а выше тянулись густые леса – береза, сосна, ель. Кое-где мелководье было сплошь покрыто широкими плоскими листами кубышки, как зелеными блюдами, а между ними торчали вверх цветки на длинных толстых ножках, словно желтые крепко сжатые кулачки. У берега часто попадались большие бурые камни – словене-оружники рассказывали, что на этих камнях порой видят чешущих волосы водяниц. С покосов на берегах веяло свежим сеном, с писком летали кулики, спугнутые лодьями. Лодьи шли по отраженным облакам, Правена глубоко вдыхала теплый, свежий речной ветер, и мерещилось, будто эти лодьи везут ее на самое небо – туда, где ждет муж…
Где-то луга близ берегов уже были скошены и топорщились щетиной, а где-то густая трава клонилась к земле сочными стеблями, ожидая косы. Несколько раз на берегах видели покосный стан – большие шалаши из веток, очаги с рогульками для котлов, женщины в ярких покосных рубахах, готовящие еду. Дети с веселым криком бежали за лодьями, гребцы махали им на ходу. Заметив, уже после полудня, что на одном стане дружина косцов человек из двадцати с лишним сидит в тени за обедом, Бер велел пристать к берегу, спрыгнул и попросил разрешения приготовить свой обед на их очаге, выложенном камнями. Его тут знали и охотно позволили; Правена заметила, что мужчины, обращаясь к Беру, называют его «господин Берислав» и даже «княжич». Святослава они никогда не видели, не знали и не хотели знать; Бер, внук Сванхейд, был для них потомком и наследником русских князей из «Холма-города», кому еще деды их давали дань.
Поев, косцы забрали косы и ушли, остался только старейшина, по прозванию Рудачко: его почти седая борода сохранила еще проблески прежнего рыжего цвета. Отроки заново разожгли огонь в очаге, принялись варить кашу на обед. Бер беседовал с Рудачко, сидя в тени под ветвями. На Правену – молодую, красивую женщину в «печальной сряде» вдовы тот поглядывал с особенным любопытством, но вопросов не задавал. Бер сам упомянул, что она – вдова его стрыйного брата [12] , но куда и зачем едет с нею, говорить не стал. Они заранее условились о главной своей цели не сообщать всем подряд, чтобы слух о мстителях не дошел до тех, кого более всего касается, если они где-то поблизости. Правена, умывшись на мелководье, устроилась в нескольких шагах от Бера, тоже в тени берез. Алдан принес свой толстый плащ, расстелил на траве, чтобы она могла подремать, и она легла, закрыла глаза, но не спала, а прислушивалась к тихой беседе. Она знала, что Беру всего двадцать один год и он даже не женат, однако он удивительно хорошо умел говорить со стариками: почти как равный, выказывая уважение их почтенным годам и опыту, но не роняя достоинства своего княжеского рода. Хороший у Улеба брат…
12
Стрыйный брат – двоюродный брат по отцу.
Под опущенными веками опять загорелись слезы: чем больше Правена обнаруживала хорошего в родовых связях и наследии Улеба, тем острее было горе, что чужая злоба лишила его жизни, а ее – всего хорошего, что эта жизнь могла дать им обоим. И тем сильнее крепла ее решимость сделать все, чтобы убийцы получили по заслугам.
Пока варилась каша, Бер успел расспросить обо всем: о покосе, о надеждах на урожай, о делах в округе – кто в ближних весях умер, кто женился, кто родился… Спрашивал о других новостях, не появился ли кто чужой… Чужих не видели, зато о недавнем Ярилином дне у Рудачко было много что рассказать: кто упился браги, как Нелюбовы отроки подрались из-за девок с Грибановыми, как у Глазича в одну ночь свели трех девок-дочерей и где они потом обнаружились…
– А еще сказывали, у Горюна в Боженках девка в лесу повстречала молодца неведомого, да с той встречи хворает…
На этом месте всех позвали есть кашу, и про молодца послушать не удалось. Правена, желая удержать разговор, бросила быстрый взгляд Беру: об этом надо вызнать получше!
– Ничего, – шепнул он ей. – Мы в Боженках нынче сами будем, там и расспросим.
Задолго до ночи прибыли к месту, называемому Боженки – здесь был первый погост на пути от Хольмгарда к Видимирю. Среди низких берегов высокая, покрытая густым лесом гора Боженка смотрелась местом, особо избранным богами; неудивительно, что на ней издавна располагалось Перуново святилище. В нижней части склона прилепились избушки и дворики – казалось дивным, что они еще не сползли по уклону в реку, – а от самого подножия зеленым шелковистым ковром тянулись хлебные поля.
Погост – большой дом, две-три клети, огороженный навес для лошадей, – стоял поодаль от селения, довольно близко к реке. Весной вода подступала под самый порог, но княжьими людьми он посещался только зимой. Погост был заперт, ключ хранился у старейшины, Вешняка, и пришлось подождать, пока мальчишка за ним сбегает на покосы. Бер тем временем отвел Правену на гору по тропинке через лес. На самой вершине деревьев почти не было, здесь стояло святилище, окруженное тыном. В святилище они пока не пошли, зато Правена долго не могла оторваться, разглядывая вид. С горы Боженки, будто с неба, была видна не только голубая извилиста Мста среди зелени лесов, но даже синий Ильмень далеко на востоке! А ведь они два дня сюда добирались! Бер объяснил: по зимнему пути, когда не надо огибать берег и следовать руслу нижнего течения Мсты, отсюда до Хольмгарда менее одного перехода. Дальние леса на востоке казались синими, а небо с белыми облаками – совсем близким. Правена глубоко дышала, придерживая от ветра края длинного белого убруса. Казалось, уж коли она забралась так высоко, теперь Улеб где-то рядом! И не хотела оборачиваться, чтобы не увидеть пустоту…