Змея Давида
Шрифт:
Диана смутилась и отрицательно покачала головой.
– Куда свалить? Меня и за границей вообще-то никто не ждет. – Вы можете остановиться у моих родителей, – подала голос Флер. Похоже, вся женская часть Ордена была абсолютно в курсе того, что Диана беременна, во всяком случае, по интонации Флер было заметно, что она ничуть не удивлена тем, что Диану сняли с участия в операции. – Спасибо, я подумаю. Хотя, может быть все не так уж и плохо, и я смогу остаться в Англии. Вернусь в тетин дом в Шеффилде…
«Ох, как же не хочется туда возвращаться-то!»
– Тебе нельзя оставаться одной в такой ситуации, – сказала Молли. – Если не хочешь уезжать из страны, можешь жить у нас. Кто-то же должен за тобой присматривать…
Диана вздохнула. Она и сама понимала, что становится с каждым днем все более уязвимой, а рождение ребенка и вовсе
Диана упаковала свои вещи в небольшой саквояж, предварительно уменьшив их. После последнего собрания члены Ордена покинули дом на площади Гриммо, перед уходом Муди наставил там ловушек, смертельных для каждого носителя Темной метки. На время штаб-квартира Ордена Феникса была законсервирована. Покидая дом в памятный вечер, когда состоялась операция «Семь Поттеров», орденцы договорились держать связь через блокноты-пейджеры – это был более быстрый и безопасный способ связи, чем патронусы или каминная сеть, тем более последняя уже больше месяца была «под колпаком» у Министерства, а там уже давно окопались люди Волдеморта. Скримджер держался из последних сил, окруженный людьми, которым он не доверял, падение Министерства стало уже вопросом времени, и когда Диана узнала об убийстве Скримджера, она даже не удивилась. Последний, слабый оплот сопротивления был разрушен, и все члены Ордена полностью перешли на нелегальное положение.
На свадьбу Билла и Флер она не пошла – ее отговорил Люпин. После того, как ей пришлось покинуть Хогвартс, она некоторое время жила в его доме, куда вместе с ней перебралась и счастливая Дора, к которой в полной мере вернулись ее способности метаморфа. Диана все-таки решила вернуться в дом Сары в Шеффилде, хотя и откладывала его посещение до самого последнего момента. Но прежде чем отправиться туда и засесть в доме как в крепости, она вспомнила об одной вещи, которая, если бы попала в руки «упиванцев», стала бы настоящим смертным приговором для каждого члена Ордена.
Ей нужно было забрать свои карты, по которым можно было узнать местоположение практически каждого «орденца». Все три карты – Лондона, южных графств и Шотландии (последняя – недоработанная, но и по ней при желании можно было уследить за теми, кто постоянно проживал на севере страны) – находились в тайнике дома на Гриммо. Точнее, тайником служила кровать в одной из комнат. И теперь карты оттуда следовало изъять во что бы то ни стало.
Было еще кое-то, что не давало ей покоя. Книга Левита осталась лежать в комнатах Снейпа в Хогвартсе, после похорон Дамблдора аврорский охранный отряд был спешно расформирован и отправлен по домам, а въезд в Хогвартс был запрещен всем без исключения до начала нового учебного года. Тот факт, что Книга не находилась в ее руках, вызывал беспокойство, хотя и не столь сильное, как возможность попадания карт-«следилок» в руки Волдеморта. В некотором смысле, после встречи с Ниацринелем Книга стала бесполезна даже для нее – если демон не солгал, Азраил открутит голову своему слуге, если тот еще хотя бы раз прельстится возможностью «поиграть в Бога».
Дом Сары был заперт уже второй год после трагедии. Комнаты, которые после окончания дознания авроры немного привели в порядок (отмыли кровавые пятна, уничтожили остаточный фон он темных заклинаний, расставили по местам сдвинутую мебель) встретили ее стойким запахом пыли и нафталина и мертвой тишиной. Толстый слой
Диана медленно прошлась по комнатам, оставляя вереницу следов на белесом от пыли полу. Сердце гулко билось где-то в висках, будто стиснутое невидимой рукой, но слез не было. Она вернулась в гостиную, села на диван и тупо уставилась в неработающий телевизор. Так они с матерью обычно и сидели, в то время, когда тетя любила расположиться в кресле в углу комнаты. Телевизора оттуда видно не было, но Сара и не смотрела его, только слушала – почти ослепла в последние годы. Часы на каминной полке давно не шли – батарейка села, посеревший тюль на окнах чуть заметно колыхался – в том месте оконная рама закрывалась неплотно и в сильный ветер оттуда свистало не хуже чем в каминной трубе. Диана встала, подошла к шкафу и робко, словно боялась, что кто-то может услышать, открыла одну дверцу.
К ее ногам выпали скрипичный футляр и стопка пожелтевших листков и, присмотревшись к ним получше, Диана узнала скрипичные партии всех произведений, которые когда-либо играла ее мать. Некоторые листы представляли собой не отдельные партии, а целые куски оркестровых партитур, непонятно, правда, зачем Мира их хранила.
Давно сдерживаемые слезы хлынули потоком. Диана медленно и трепетно перебирала листки, поднося их к глазам, узнавая ноты, указания темпа или названия инструментов на итальянском. Ей хотелось думать, что бумага все еще хранит тепло от пальцев Миры, и что это тепло способно передаться и ей и придать сил. Когда Диана была еще маленькой, Мира надеялась, что дочь пойдет по ее стопам, поэтому и начала обучать ее нотной грамоте. К сожалению, ничего путного из ее желания не вышло – Диана удивительным образом сочетала в себе почти абсолютный слух с полным нежеланием заниматься музыкой. Максимум на что хватило ее силы воли – разучить и коряво сыграть одной рукой на пианино «Зеленые рукава». Если бы она все-таки связала свою жизнь с музыкой, если бы мать с теткой все-таки послали куда подальше МакГонагалл с ее предложением отдать Диану в Хогвартс (имели ведь полное право отказаться), все могло бы быть по-другому…
Отложив листки, Диана очень осторожно, словно ребенка, взяла в руки футляр. Застежки тихо щелкнули, открываясь, и Диана извлекла из уютного, мягкого, обитого серым бархатом нутра скрипку. Она разглядывала ее пристально, словно хотела впитать в память все детали вещи, ставшей для нее практически единственным ярким напоминанием о матери, даже еще более ярким, чем фотографии – фотографироваться Мира не любила. Диана провела кончиками пальцев по верхней деке, прослеживая рисунок дерева, просвечивающий сквозь лак, дотронулась до струн, погладила эфы. Лак на грифе с нижней стороны поблек от постоянного трения, один из колков треснул, на смычке несколько конских волосков выбилось из крепления и теперь болтались, похожие на желтоватые рыболовные лески. Диана вдруг подумала, что за все эти годы забыла, как вообще когда-то звучала эта скрипка, хотя раньше, еще в школе, ей порой даже снился этот звук, она могла бы узнать его из сотни других инструментов, даже не видя. Когда-то очень давно (в прошлой жизни) у нее тоже была скрипка, маленькая, детская, но ее довольно быстро продали, когда поняли, что заставить Диану заниматься музыкой не легче, чем уговорить котов не орать в брачный период. Сара поспешила избавиться от инструмента, пока Диана в приступе отвращения не разнесла скрипку в щепки выбросом стихийной магии.
Все последние полтора года после гибели семьи Диана старательно бегала от воспоминаний, от мыслей о том, каковы были последние минуты жизни ее матери и тети. Ей пришлось научиться этому, чтобы не сойти с ума, изводя себя чувством вины (если бы она тогда не поддалась на уговоры Стива и они не пошли бы в кино, все могло бы быть совсем по другому, если бы она уговорила мать и тетю взять билеты на самолет на неделю раньше, если бы…) и пониманием того, что она ничего не может сделать для того, чтобы отомстить – пожизненное заключение, пусть даже в Азкабане, было слишком милосердным наказанием за то, что сделали эти ублюдки. И вот теперь она словно компенсировала эти полтора года борьбы с собственной памятью и вспоминала, вспоминала, перебирая материальные свидетельства прошлой, мирной и спокойно жизни.