Змея, крокодил и собака
Шрифт:
Одним из них был мужчина, неповоротливый здоровяк, в короткой фланелевой куртке и надвинутой на глаза шапке. Он держал то ли дубину, то ли толстую палку, которой пытался отражать наносимые ему удары...
Несомненно, вы догадались, кто противостоял ему. Её ночной чепец свалился и висел на ленточках, заплетённые волосы падали на плечо. Её лицо искажалось свирепым рычанием – разительное отличие от обычного нежного взгляда. А инструмент, которым она без устали колотила съёжившегося злодея, казался – и, действительно, оказался – зонтиком.
Опомнившись, я схватил кочергу и бросился ей на помощь. Она не нуждалась в этом, но негодяй, возможно, смог бы скрыться, если бы я не подоспел с подножкой.
Именно в этот момент на сцене появился дядя Уолтер в сопровождении Гарджери и Боба, оба несли фонари. Они блуждали по территории, не в силах обнаружить, где происходят вышеуказанные события. (Слово «блуждание», вообще-то, создаёт неточное впечатление, ибо по внешнему виду дяди Уолтера было очевидно, что он бежал так быстро, как мог, хотя и малоэффективно. Как и папе, ему не по душе, когда его внезапно будят, но реагирует он медленно.)
Боб зажёг лампы, а Гарджери закончил связывать нашего грабителя по рукам и ногам. Этот процесс проходил под моим руководством; к сожалению, вынужден заметить, что дядя Уолтер совершенно потерял голову. Я никогда раньше не видел, чтобы он вёл себя так бестолково. Он бросился к тёте Эвелине и что было сил встряхнул её. А затем обнял её так же яростно, как я когда-то видел... (Вычеркнута ещё одна фраза. Но я поняла, о чём шла речь)... у других. Затем он снова стал её трясти. Как ни странно, тётя Эвелина, похоже, не возражала.
У меня нет другого листа бумаги, и я не могу его раздобыть, поскольку дядя Уолтер заточил меня в комнате до дальнейшего уведомления, поэтому вынужден быть кратким. Эллис собиралась встретиться с другом, как она объяснила, но лев перехватил её. (Роза говорит, что такие, как Эллис, могут найти друзей в любом месте. По-моему, очень милая характеристика.) Грабитель утверждал, что искал ценные вещи. Инспектор Кафф отправил его в Лондон. Инспектор Кафф – очень неразговорчивая личность. Вот всё, что он сказал до того, как отбыть с узником: «Я думаю, что вы ещё очень пригодитесь мне, мастер Рамзес[221]. В своё время я дам вам знать». Что касается тёти Эвелины, она говорит, что этот зонтик у неё уже давно. Но я никогда не видел, чтобы она носила его. Он похож на твой, мама – очень тяжёлый и простой, а не на её обычные маленькие с оборками. Интересно, почему у неё оказалось что-то подобное, если она не рассчитывала, что он ей понадобится? Но это отдельный вопрос, который мы сможем обсудить в будущем.
Мой лист бумаги сообщает мне, что я должен остановиться. Ваш любящий сын, Рамзес.
P.S. Я знаю, что папа очень занят раскопками, но мне было бы очень приятно получить сообщение, написанное им собственноручно».
Несколько минут мы с Сайрусом сидели молча. Затем он сказал:
– Простите, Амелия, я скоро вернусь.
Вернулся он с бутылкой бренди. Я сделала маленький глоток. Сайрус – побольше.
– Комментировать, – подытожила я, – бесполезно. Теперь позвольте мне прочитать версию Эвелины.
Но Эвелина не упоминала о событиях, описанных Рамзесом. После нежных приветствий и заверений в том, что всё в порядке, она объяснила: главной причиной её письма была необходимость систематизировать в собственном сознании то, что может лежать в основе недавно происшедших таинственных событий.
«Мои жалкие способности к размышлению настолько уступают твоим, дорогая Амелия, что я не решаюсь выразить мысли, которые давно очевидны твоему ясному, решительному разуму. Тем не менее, я рискну пойти этим путём, надеясь, что случайно смогу наткнуться на какое-то замечание, которое не пришло вам в голову.
Начну с того, что вы уже явно осуществили: задам вопрос, как эти ужасные люди смогли узнать секрет, который вы так тщательно скрывали. История, которую вы преподносили, была правдоподобной, поэтому у наших врагов, судя по всему, имелись источники сведений, не известных широкой публике. Я подумала
1. Кто-то из нас мог бы невольно предать гласности сведения о событиях, которые могли произойти только при посещении места, упомянутого мистером Фортом. Ты никогда не оказалась бы настолько неосторожной, дорогая Амелия; и, сказать по совести, я не в состоянии вспомнить ни одного раза, когда сама поступила бы так. Я не хочу спрашивать Уолтера: сама мысль о том, что он может отвечать за происшедшее, пусть даже по невинной случайности, в сочетании с бедами, постигшими нас, сокрушили бы его благородное сердце. Тем не менее, я задаюсь вопросом: упоминалось ли им или Рэдклиффом в статьях, написанных ими с момента вашего возвращения, или в беседах с коллегами по археологии о тех фактах, которые эксперт способен признать как знание из первых рук? Статьи ещё не опубликованы, но, безусловно, прочитаны, по крайней мере, редакторами журналов?
2. Кто-нибудь из офицеров в военном лагере, возможно, обладал большим количеством сведений по этому вопросу, нежели вы полагали. А если мистер Фотрайт подружился с кем-то из них? Если кто-то увидел карту? Вы упоминали, что в ней содержались показания компаса. Я плохо разбираюсь в таких вещах, но мне кажется, что такие точные подробности должны вызвать интерес и давать почву для размышлений, особенно после того, как вы вернулись в Джебель-Баркал [222] вместе с Нефрет.
3. Сомневаюсь, стоит ли упоминать об этом факте, потому что он кажется ещё более глупым, чем другие мои дурацкие идеи, но не могу не вспомнить молодого человека, с которым Нефрет повстречалась в школе мисс Мак-Кинтош. Человек, чьё любопытство уже пробудилось, мог бы разыскивать её с намерением расспросить о прошлом. Как нам всем известно, очень трудно избежать промахов языка, а невинное дитя особенно неосторожно. Удивляюсь – и не в силах выразиться резче – удивляюсь, что это мимолётное знакомство не получило продолжения или попыток возобновить его, разве только сей джентльмен не узнал уже всё, что намеревался. По моей просьбе Нефрет однажды вечером выступила с призывом к Исиде. (Не бойся, дорогая Амелия: она была уверена, что это только для того, чтобы развлечь нас.) Уолтер не мог сдержать волнения. Он узнал некоторые фразы песни, которые, по его словам, взяты из древнего ритуала. И, конечно же, никто не мог предположить, что она обучилась этому танцу или исполняла его по разрешению начальства в христианской миссии!
Поэтому я со всем возможным тактом расспросила её о молодом человеке, которого она называла сэром Генри. У него были густые вьющиеся чёрные волосы с пробором посередине, кавалерийские усы, серые или бледно-голубые глаза и длинные ресницы. Среднего роста, стройный, светлолицый, с довольно острым подбородком и узким носом. Понимаю, что описание слишком расплывчато, чтобы принести какую-то пользу (тем более, что, если моя глупая идея верна, то, очевидно, он был замаскирован). Однако я делюсь ей с вами, потому что в голову мне пришла другая и очень тревожная мысль. Отсутствие попыток этого человека продолжить знакомство с Нефрет может быть связано с тем, что он уже не находится в Англии. Твои недавние письма пытались успокоить нас, дорогая Амелия, но я отлично знаю тебя, и чувствую формальность и сдержанность, заставляющие предполагать, что вы что-то скрываете от нас. Я не призываю тебя к большей искренности, я ценю нежную привязанность, которая удерживает тебя от желания добавить лишний груз к нашим тревогам. (Хотя я могла бы добавить, моя дорогая подруга и сестра, что домыслы часто оказываются страшнее истины.) Логика также приводит меня к выводу о том, что, если детям угрожают, то вы с Рэдклиффом должны находиться в ещё большей опасности. Умоляю, береги себя! Обуздай своё отважное пристрастие очертя голову бросаться в гущу опасности! И попытайся удержать Рэдклиффа – хотя я знаю, что это нелёгкая задача. Напомни ему, как я напоминаю тебе, что существуют те, для кого ваши здоровье и безопасность важны не менее их собственных. И главная из этих людей –