Знак Пути
Шрифт:
Русичи устали. Уже не в залихватской сече рубились они, а с молчаливым остервенением, когда ничего не видать впереди, кроме острия меча и напирающего противника. Умирали тоже молча, даже раненные не кричали.
Поляки же, напротив, перли с радостным ревом, тут и там раздавались победные выкрики. Десятники надрывали глотки стараясь удержать строй, не превратить наступление в беспорядочную, хотя и победоносную свалку.
И тут земля дрогнула, взвившись облаком пыли, редкая, пожухлая от зноя трава зашевелилась, будто живая, а в пыли прорезались и заветвились глубокие трещины, похожие на крупную рыбацкую сеть. С ближайшей отвоеванной русичами улицы на склон холма
Владимир верил, что Микулка не подведет, успеет сделать то, что задумано, а потому был готов к грозному напуску и вовремя приказал расступиться. А вот поляки ждали совсем другого… Они ожидали увидеть верхом на этих конях разодетых всадников в грозно сверкающих доспехах, как всегда безжалостных, быстрых, умелых…
Четыре десятка обессиленных русичей отскочили в стороны, едва держась на ногах, а обезумевший табун живым тараном шарахнул в строй пеших ратников, раскидал, смял, отбросил назад, на бревенчатые стены низких длинных казарм.
Кони увязли в копошащейся людской массе, лязг железа и хруст костей, крики и надрывное ржание смешались с кровавой пылью. Тут бы русичам надавить, дожать, но сил уже не было, мечи и топоры вываливались из вытертых до мяса ладоней. Владимир приказал стать кольцом, уйти в глухую защиту, но даже изрядно поредевшая от конского напуска польская рать, вдвое превосходила русичей числом и оружием. Но не доблестью…
Поляки наперли с новой силой, но русичи, хоть и валились с ног, напуску не поддались. Почти все, свободной от оружия рукой, поддерживали стоящих рядом соратников, отчего тесное, встопорщенное булатом кольцо стало единым целым. А поди сломай тугую вязанку хвороста, это не по прутику переламывать!
Глядевший из окна Бутиян зло покусывал губы – его грозная рать разбивалась о жалкую горстку противника, как морская пена о камни. Возникло странное, зыбкое равновесие, когда обе стороны несут потери, но никто не может добиться явного преимущества. Но польский князь знал, что это равновесие не продержится долго – скоро, очень скоро из чистого поля подойдет многотысячная подмога и тогда главное взять Владимира живым… Именно живым, никак не иначе! Убить такого противника мало, это даже Бутиян понимал, его надо унизить, растоптать, ПОБЕДИТЬ. Только тогда этот дикий народ покорится настоящей силе. Покорится… Бутиян усмехнулся этому сладкому слову.
Скрипнула дверь и в палату ворвался взмокший от пота Полуян. Князь и не ожидал от своего воеводы эдакой прыти.
– К тебе какой-то НЕЗНАКОМЫЙ русич. – выдохнул сильно протрезвевший воевода. – Говорит, что пришел с помощью.
Бутиян вздрогнул, будто разом стряхнул с себя тяжкий сон.
– Чернобородый? – с надеждой спросил он.
– Да черт его знает… На вид совсем не такой, да и меча с ним нет, а Чернобородый даже по нужде с ним ходил. Помнишь? Этот же говорит, что был старостой на одной из киевских окраин, город знает как пальцы на руке. Может и впрямь сгодится?
– Веди! – стараясь выглядеть спокойным, кивнул Бутиян.
Воевода зычно гаркнул в раскрытую дверь и через пару мгновений двое дружинников ввели в светлицу Тризора. Выглядел он в испачканном кафтане довольно жалко, но всем видом старался сохранить хоть остатки достоинства.
– Чего надобно? – скривившись спросил князь.
– Я кое что уже рассказал твоему воеводе. – почтительно пояснил староста. – Мне, к примеру, известны все задумки Владимира, я ведь был на его последнем военном совете. И еще… Я убил его воеводу.
– Претич
– Слава богу… – Бутиян заметно повеселел. – За одну эту весть тебе, русич, нужно дать награду не малую. А уж если послужишь…
– Для того и пришел. – понимающе кивнул Тризор.
Старосту усадили за стол и тот, стараясь не глядеть на зарубленного гонца, плеснул себе в кубок вина из кувшина.
– Значит так… – подумав начал Тризор. – Перво-наперво, тебе нельзя никаких гонцов посылать за город. Сколько бы их ни было, все полягут у ворот. Там, в одном из теремов засел стрелок, которому с полутора сотен шагов птицу на лету сбить не сложно. А уж лук у него… Я своими глазами видел! Для него любой доспех, как яичная скорлупа для птичьего клюва. Пошли людей, пусть перешарят все, но найдут. Иначе ни в одну, ни в другую сторону через ворота не пройдет никто. Пока стрелы не кончатся. А их у него очень много.
– Ясно! – князь кивнул одному из дружинников и тот скрылся, спеша выполнить наказ. – Что еще?
– Про конюшни ты уже знаешь, тут я опоздал… Но есть и еще кое-что очень важное…
Отправившийся с поручением дружинник влетел обратно как опавший листок от порыва ветра, а следом за ним ураганом ворвался обозленный, перемазанный в пыли ратник, без шлема, без щита, без оружия.
– Князь! – утирая пот со лба, вымолвил он. – Полсотни пешцев, которых ты послал за подмогой, полегли у ворот. Все до единого. Какой-то невообразимый стрелок, засевший в тереме у приворотной площади, побил из стрелами. Некоторых прямо через щиты! Чтоб его выкурить, выжившие подпалили терема вокруг площади. В городе пожар… На стенах и на башнях не осталось ни одного нашего дозора, всех перебил проклятый лучник. Но теперь ему точно конец, там так пылает, что на два десятка шагов не подойти, того и гляди пламя перекинется дальше. Надо уходить из города, князь.
– Ты… – сжал кулаки Бутиян. – Собачья кровь… Кто ты таков, чтоб мне указывать? Тварь! В темницу этого выродка! И казнить поутру. Да чтоб я ушел из Киева из-за бунта жалких оборванных варваров?! Черта с два!
Опомнившиеся дружинники завернули ратнику руки за спину и потащили из светлицы. Но он только истерически хохотал, приговаривая:
– Поутру… Ха! Поутру – это гоже! Поутру ты, князь, на колу воронами будешь командовать. Если сейчас не уйдешь из города.
Один из дружинников саданул его локтем по губам и ратник умолк, отплевываясь кровью.
Бутиян широким шагом подошел к окну и бросил взгляд на холм у казарм. Дружина Владимира таяла как воск в горячей воде, но и от сотни не потоптанных конями поляков осталось слишком мало. Можно сказать, силы уравнялись, но русичи бьются так ожесточенно, словно языческие боги вдыхают в них больше жизни, чем положено смертным.
Князь понял, что как это ни дико, а дружина Владимира победит у казарм, если на помощь не послать кого-то еще. Но кого? Пеших конников да дворцовую дружину? Черт… Видимо так, больше все равно никаких сил в городе не осталось. Кажется невозможным, но Владимиру удалось одной лишь сотней перебить все укрепившиеся в городе войска, все дозоры, полсотни пешцев, изничтожить всю конницу, а сейчас он добивает у казарм остатки пехоты. А если горожане, поняв на чьей стороне успех, тоже выйдут на улицы? Это сейчас они по углам да щелям… Но если возьмут в руки хотя бы дубье, то город придется брать заново. И будет это совсем не так красиво и чинно, как в первый раз. Надо было не красоваться, а вводить в город больше войск… Проклятый Владимир! Как же ловко ему удалось провести всех липовым бегством!