Знакомство с Тишковым
Шрифт:
– Это уж на будущий год будем делать, - показывал Тишков на прутья кустарника.
– Начнем-то в этом году, а уж посеем на будущий. У народа есть насчет этого большое желание...
И Тишков стал подробно рассказывать, какой у них боевой народ в Желтых Ручьях. Просто удивительный народ!
Тишков сам никогда не думал, что тут такие замечательные люди имеются. Но ведь сперва-то и трудно было угадать. Когда дела шли плохо, людей как-то не видно было. Многие, казалось, навсегда ударились в спекуляцию: дежурили на станции, ждали, когда какой поезд пройдет, чтобы продать проезжим ягоды, или грибы, или яички, или рыбу. Все больше занимались своими
– Да не поддерживал его райисполком, - болезненно скривил лицо Сергей Варфоломеевич.
– Для чего напраслину-то говорить?
– Ну как же это не поддерживал?
– посмотрел на него Тишков.
– Очень даже поддерживал. Имеются факты...
Никаких, однако, фактов Тишков не привел. Да и Сергей Варфоломеевич не требовал. Он хотел только поскорее вылезти из этой низины, где зыбкая, сырая почва, прикрытая прелым прошлогодним листом, чавкала под ногами.
А Тишков ковырял эту почву своей суковатой палкой, показывая, какой она может быть плодородной, если, конечно, приложить руки. И опять хвалил здешний народ.
Правда, он сознался, что раньше, еще года два назад, ему здешний народ не нравился. Тишков раньше не только не хвалил здешних людей, но даже ругал. Если сравнить, например, с Донбассом, то там люди совсем другие. На одном собрании, где отчитывался Федор Бескудников и многие, даже члены правления, молчали, Тишков прямо так и спросил в сердцах: "Вы что же, граждане, как вас понимать - овцы или колхозники?" Многие, конечно, обиделись тогда. Начался сердитый разговор. Но Тишков этого и хотел. Он сказал: "Вы глядите, весь мир смотрит на нас. И весь мир удивляется, какие у нас творятся великие дела. Уже атомную энергию придумали и еще много чего. А что мы видим в Желтых Ручьях? Глупость видим и позор. И пьянство председателя колхоза. И молчим, как овцы. Что же мы прячемся от глаз всего мира? Или у нас силы нет? Или нету самолюбия? Ну, ответьте мне, товарищи колхозники, я приезжий к вам человек и, может, не все еще понимаю".
Тишков теперь признает, что он тогда ошибался. Народ, понятно, везде одинаковый. Надо только разобраться в народе, вглядеться в него. И вот, вглядевшись, он увидел...
Но что увидел, Тишков не сказал. Опять, поддерживая рукой скрипящий протез, он стал, кряхтя, подниматься из низины.
– Верно, я еще признаю, - перевел он дыхание уже на мосту, - верно, я еще признаю: если б не Григорий Назарыч, нам трудно было бы вылезать из нашего положения. Он много чего нам показал.
Узенький мост покачивался под ногами. Под мостом хлюпала и плескалась вода, и от нее шла приятная, освежающая прохлада.
– Так вот о людях, - как бы вспомнил Тишков.
– Валечка у нас есть такая, тоже Бескудникова. Двадцать два года, девица. Ничего завидного на взгляд нет. Белобрысенькая, нос в веснушках. Говорят, она моряка тут одного полюбила, а он, знаешь, взял и отверг ее. Ну и дурак, я скажу. Недавно нам тут пришлось вывести из бригадиров одного некрасивого человека, между прочим родственника моего. И что же вы думаете? Назначили мы вместо него бригадиром Валечку, как ее все называют. Мужики в бригаде сперва омрачились: для чего, мол, пигалицу эту ставят над ними? А мы правлением решили твердо провести это дело. И вот сейчас мужики в бригаде - да что мужики, все, можно сказать, колхозники - не нарадуются на Валечку. И откуда, думается, в человеке вдруг вскрывается такой талант? Пантера - не девка! Григорий Назарыч говорит: "Ее надо в Тимирязевскую академию отправить". А мы пока не согласны. Или вот зачем далеко ходить, показал он на длинное низкое строение, обшитое старыми досками, порыжевшими от дождей и ветров.
– В конюшнях у нас сейчас Бескудников, тоже Федор, но не тот, что был председателем. Федор Прокофьевич. Старик. Работал сторожем. Еле как будто живой. Но мы в нем разобрались. И вот сейчас вы можете поглядеть...
"Неужели и на конюшни потащит нас?
– с ужасом подумал Сергей Варфоломеевич.
– И что же Перекресов-то молчит? Неужели он и конюшни не видал?"
Но Тишков почему-то не повел гостей в конюшню.
Рассказав о достоинствах старика Бескудникова, он, сойдя с моста, завернул в сторону, где по едкому запаху можно было определить свинарник.
– Интерес к жизни - вот что главное, - сказал он философически.
– Когда видишь, как под твоими руками жизнь налаживается, сам веселеешь. Конечно, если где-то сидеть, бумаги без толку перебирать, так, понятно, заскучаешь. И жизнь будет не мила. И состаришься раньше сроку...
"Это он на меня намекает", - подумал Сергей Варфоломеевич. Но Тишков, кажется, не имел его в виду.
– Мне тоже предлагали завхозом поступить в санаторий в городе Славянске, - продолжал он.
– Один хороший знакомый усиленно предлагал. Говорит: "У тебя большой партийный стаж, с двадцать четвертого года, есть опыт работы. Можем тебя включить в номенклатуру". А я подумал: для чего она мне на старости лет, номенклатура? Ведь век я без нее прожил по своей специальности, своими руками. Добывал уголь...
"Хвастается, - определил Сергей Варфоломеевич.
– Ну и пусть. Лишь бы поскорее показал своих проклятых чушек, и хоть присесть бы где-нибудь. Дальше свинарника не пойду. Пусть хоть что делают, не пойду. Не вижу необходимости".
– А сейчас я, честное вам слово, как во второй раз живу!
– просиял Тишков.
– Такое у меня настроение всей жизни. И нога моя, когда она на ходу, ничего. А вот как лягу, тут она мне показывает свой характер. Ноет, прямо гудит. Когда я у брата приютился, его супруга сильно обижалась, что я и по ночам стонать начинаю. Я-то сплю, не слышу, а нога, значит, меня стонать заставляет...
Перекресов, почти все время молчавший, спросил:
– А что у вас, Тихон Егорович, с братом произошло?
– С братом?
– как бы растерялся Тишков.
– А вы откуда знаете?
– Женщина там, на площади, в чем-то вас упрекала.
– Женщина? Ах, это супруга моего брата Ивана Егорыча. Нехорошая в общем женщина. Кукушка.
"Уклоняется, - подумал Сергей Варфоломеевич.
– А тут что-то есть. Вот про это самое и рассказывал Терентьев. Но не запомнил я в подробностях..."
– История мне эта тоже, в общем, неприятная, - признался Тишков. Ничего занятного в этой истории, в общем, нет. Но поскольку заходит разговор, я, если вас интересует, могу объяснить. Но вы, может быть, сначала чушек наших желаете посмотреть? Вот они тут...
11
Из свинарника, сопя и хрюкая, выкатились на коротких ногах четыре огромные свиньи - свиноматки, как официально назвал их Тишков. Сквозь золотистую щетину просвечивали их розовые тела. И следом за ними выбежали, вертя хвостиками, поросята.