Знакомство с Тишковым
Шрифт:
Жеребец опять задрал голову на бегу и заржал с такой исступленной страстью, что спутал все мысли Сергея Варфоломеевича.
И Перекресов спрятал свой блокнот в карман.
А кучер сказал, кивнув на жеребца:
– Застоялся наш Эдуард. Давно не был на просторе. Доволен. Мечтает о своих делах...
– И дорога хорошая, - сказал Перекресов.
– Вот бы так все время.
– Так теперь будет все время, - пообещал кучер.
– Это уж хозяйство Тишкова начинается. Это уж он тут свирепствует...
– Правда, что свирепствует, - поддержал разговор Сергей Варфоломеевич.
– Я его знаю. Он с прошлой осени тут выбран председателем. Был он
– Значит, вы с ним в конфликте?
– спросил Перекресов и с любопытством посмотрел на Сергея Варфоломеевича.
– Из-за чего же, интересно, поссорились?
– Да не поссорились мы, - мотнул головой Сергей Варфоломеевич, отбиваясь от крупной мухи, неведомо откуда появившейся.
– Просто серьезно поговорили, и, видать, этот Тишков мужичонка, заметно, свирепый. Или нервный слишком. Не понял я его...
– И больше не виделись?
– Нет, виделись. У нас зимой конференция была. Опять он мне чего-то дерзкое сказал. С трибуны. Но разве можно на все обращать внимание, тем более он здесь долго не продержится, этот Тишков. Это ошибка была еще товарища Капорова - рекомендовать Тишкова в председатели. Хотя, конечно, мы должны были эту ошибку исправить...
– Да никакой ошибки нет, - сердито дернул вожжи кучер.
Но Сергей Варфоломеевич, как бы не услышав его слов, продолжал говорить о Тишкове. Он что-то такое затеял, этот Тишков, с прежним председателем тамошнего колхоза Бескудниковым, что-то вроде вымогательства. И все на почве пьянства...
– Да он и не пьет, - опять сказал кучер.
– Все они не пьют, - махнул рукой Сергей Варфоломеевич.
– И брат у него оказался ворюга. Мне начальник милиции рассказывал, Терентьев...
Упомянув о Терентьеве, он невольно зажмурился. А кучер предложил:
– Хотите, я об этом расскажу подробно?
– После, - сделал строгое лицо Сергей Варфоломеевич, желая завести с секретарем обкома обстоятельный разговор. Дело ведь не в самом Тишкове. Тишкова, конечно, нужно освободить. Но как, очень важно выяснить, будет с разделением района? Вот главный вопрос.
И Сергей Варфоломеевич начал было об этом говорить, но Перекресов перебил его:
– А этот Тишков тут, стало быть, с прошлой осени?
– С осени.
– А вы, - опять спросил Перекресов, - вы, Сергей Варфоломеевич, давно уже председателем?
– Да как сказать...
– Давно, - чему-то усмехнулся кучер.
И усмешка эта непонятная задела Сергея Варфоломеевича.
– Ты, Григорий Назарыч, за меня не отвечай, - гневно попросил он.
– Я за себя сам способен ответить.
– И повернулся к Перекресову.
– Я, видите ли, какое дело... Я до войны тут секретарем райкома комсомола работал. Первым. Первым секретарем. Потом, после войны, когда я сюда вернулся, меня взяли на работу в райком партии. Завотделом. Ну, и тут, как видно, массы меня вспомнили и уже вскоре выбрали председателем райисполкома.
– Так. Значит, вы человек популярный?
– Можно и так считать, - скромно потупился Сергей Варфоломеевич.
– Во всяком случае, я не сам себя назначил на пост председателя...
– Ну, это понятно, - кивнул Перекресов.
– А до этого поста что делали?
Сергей Варфоломеевич перечислил как будто все свои должности.
– Ну, это, так сказать, руководящая деятельность, - улыбнулся секретарь обкома.
– А где вы работали, пока вас не узнали массы?
– Это сейчас вот, вдруг, и не вспомнишь, - затруднился Сергей Варфоломеевич.
– Вообще-то трудно сказать...
В разговор опять вмешался кучер.
– Я так понимаю, - посмотрел он на секретаря обкома, - что вас интересует, где Сергей Варфоломеевич находился с молодых лет?
– Ах, с молодых лет, - сказал Сергей Варфоломеевич.
– С молодых лет, просто с детства, я учился в школе. И, по желанию родителей, кроме того, проходил обучение у портного в сельской местности. Потом я поступил в столярную мастерскую и вскоре на маслозавод...
– А портняжному-то ремеслу научились?
– спросил Перекресов.
– Как сказать...
– Ну допустим, можете себе сами сшить рубашку?
– поинтересовался кучер и опять усмехнулся.
– Не вижу пока такой надобности, - сверкнул глазами Сергей Варфоломеевич.
Ему хотелось выругать Григория Назаровича, поставить его, как полагается, на место. "Это уж какая-то комедия получается, - сердито подумал он.
– Нечего из меня комедию строить. Заговорили о Тишкове и вдруг на меня перешли". Но тут же у него мелькнула тревожная мысль: может, и Григорию Назаровичу уже заметно, что под него, Сергея Варфоломеевича, где-то подводят мину. От этого, может, и осмелел. Григорий Назарович вообще-то тихий мужик. Все может быть. Однако сдаваться нельзя. Нельзя себя слишком низко ставить. И Сергей Варфоломеевич спросил:
– А что это вы, товарищ Перекресов, решили с меня анкету снимать? Вообще-то мое личное дело находится в обкоме...
– Обиделись?
– удивился Перекресов.
– Не обиделся, но вообще говорили о деле...
– А дело, как известно, делают люди, - улыбнулся Перекресов.
– Я, понятно, и интересуюсь людьми. И вы мне интересны. Вы сами из крестьян?
Сергей Варфоломеевич уже пожалел, что так резко ответил секретарю обкома, и старался теперь говорить мягко, деликатно. Да, так точно, он из крестьян, но в крестьянском хозяйстве, к сожалению, долго работать не пришлось, хотя он любит крестьянское дело. Ну как же! У него вся родня крестьяне. Колхоз "Авангард" - его, можно сказать, родина. Вспоминают его там. Как приедет в "Авангард", сейчас же вокруг него народ, земляки. Вспоминают, как в детские годы в городки играли. И тогда ведь невозможно еще было угадать, кто кем будет. Большинство его сверстников и по сей день рядовыми колхозниками работают. Бывают забавные случаи. Бабка одна, некая Аграфена Понтрягина, недавно приехала по своим делам в райисполком, зашла в приемную председателя и, показав на двери кабинета, спросила у секретаря: "Серега-то здесь?"
Перекресов улыбнулся. И Сергей Варфоломеевич, заметив его улыбку, успокоился. Значит, секретарь обкома не обижается на него.
8
– Вот они самые и есть, долгожданные Желтые Ручьи, - показал кучер на незавидные избушки, расставленные неровно на краю оврага и ползущие на облысевшую бурую гору, где совсем немного сохранилось елей и сосен, и еще каких-то деревьев - не то лип, не то дубов.
А внизу, под горой, столпились белоствольные березки и яркой, праздничной своей красотой как бы подчеркивают бедность жилищ. И недавно побеленные каменные столбики у въезда в деревню тоже оттеняют эту бедность. Но они же, эти столбики, серьезному наблюдателю внушат, может быть, и ободряющее чувство. Кто-то же вкопал здесь эти столбики, и выбелил их, и окаймил для большей красоты черной краской или, скорее всего, печной сажей. Была, наверно, у того, кто это делал, какая-то веселая мысль.