Знаменитость
Шрифт:
29.
Бог избавил Алешу от жалкой участи лежать парализованным «овощем» и ходить под себя. Певец умер через сутки в больнице, так и не приходя в сознание. Для самого Алеши все людские заботы, тревоги и несбывшиеся надежды остались позади. Однако, этого нельзя было сказать о тех, кто еще оставался по горло в земной жизни.
Даже сам господь оказался не в силах оградить певца от потока фальши и лицемерия, который люди обрушили на Алешу Козырного после его смерти, начиная уже с похорон. У нищенствовавшего певца откуда-то взялась целая туча почитателей
Деньги на пышные похороны возникли из другого авторитетного источника. Поговаривали, будто питерская братва выделила из общака огромную сумму, на упокой души любимого исполнителя «Мурки» и «Таганки». И такое сумасшедшее количество людей уже выразило намерение побывать на похоронах, что в пору было звать конную милицию, предотвращать эксцессы и давку. Ведь сколько еще людей присоединятся к процессии в последний момент, по зову души, не мог знать никто.
Все эти подробности я узнал буквально за одну минуту, утром в день похорон, в квартире Василича. Его обширная жилплощадь стала местом прощания с Алешей. По комнатам слонялись какие-то люди: женщины в темных платьях и мужчины в цивильных костюмах. Звучали приглушенные голоса, и выражения лиц у всех были по возможности скорбными. А воздух в помещении мгновенно стал затхлым.
Растерянный Василич с порога вывалил мне все свои страхи, слегка потряхивая щеками. Если кавалькада машин выстроиться через весь Невский проспект – что вполне могло случиться – это могут счесть за политическую демонстрацию недовольных. Он бормотал, что сбился со счета: пятьсот человек будет, тысяча или две…
Но уже через секунду я узнал, что среди этих двух тысяч не должно быть только двух людей – меня и Старковой.
– Что здесь делают эти убийцы?! – раздался знакомый голосок с нотками трагической хрипотцы. – Они уже сделали свое дело – загнали Алешку в гроб. Всю кровь высосали. Как они вообще посмели здесь появиться? – из соседней комнаты показалась Ева Томашевская.
Выглядела она безупречно. В узком черном платье, почти в пол (я не разбираюсь в таких вещах, но даже мне было ясно, что это траурный наряд от каких-нибудь французских модельеров). Рыжие пряди волос были забраны назад, причем в заколке поблескивали мелкие драгоценные камни. На пальце у нее посверкивал камень покрупнее.
– Ни стыда, ни совести! – продолжала наступать Ева, подбоченясь, как иногда позволяют себе рыночные торговки. – Теперь они заявились сюда, поглумиться над семьей покойного, над самыми близкими его людьми!
– Кто эта женщина? – недоуменно спросила Старкова, державшаяся чуть сзади меня.
– Эта женщина, между прочим, вдова покойного! – неожиданно взревела Ева, взяв самую сильную свою ноту.
– Какая вдова? Разве у Алеши была жена? – пожал я плечами, переводя взгляд на Василича.
– Какая жена? – со всхлипом простонала Томашевская – Законная!
С этими словами она откуда-то мгновенно извлекла паспорт, и принялась показывать тот разворот, где ставится штамп о вступлении в брак. Такой штамп в ее паспорте виднелся. Причем Ева демонстрировала документ не столько мне, сколько подсовывала его под нос Маше Старковой.
– Этих людей не должно быть на похоронах. Они его погубили, и я не потерплю такого кощунства…
– Разобраться с ними? – предложил угрюмый тип, вышедший из той же комнаты. Я сразу узнал одного из подручных Беса. Дело принимало поганый оборот.
Ева молча, картинно развернулась и пошла обратно в комнату, промакая глаза платком. Бандит, не понимая, что ему делать, двинулся за ней.
– Беса нет, – успел шепнуть мне Василич. – Я бы иначе тебя не позвал.
Но, было ясно, что в комнату, где стоял гроб, хозяин квартиры все равно не пустит, не взирая, на расположение к нам. Там как раз начиналось прощание с Алешей.
– Его незаурядный талант мог бы открыть новую страницу в культурной истории города на Неве! Не даром, партийные руководители внимательно присматривались к творчеству Алексея Даниловича…
Я поразился, узнав Валета, произносившего над гробом эту ложь, хорошо поставленным голосом. В руках он держал пышный траурный венок, весь увитый лентами с золотым тиснением. Валет всегда мечтал перескочить из райкома комсомола на любую должностешку в Смольный. Значит, у него получилось? А заодно подтверждался слух, что кто-то из партийных бонз, оказался поклонником песен Алеши – Валет сейчас явно выполнял поручение своего начальства.
Впрочем, долго наблюдать это мерзкое зрелище мне не дали. Василич, пользуясь моментом, что мы остались одни, подвинулся ближе и зашептал вполголоса.
– Так вы успели с Алешей записать альбом, о котором ты говорил? Какой-то особенный? – поинтересовался он. – Дашь послушать? – страсть меломана брала свое. – Алешина смерть всех всколыхнула. У него сейчас будет посмертный всплеск популярности. Народ бросится его записи покупать. За несколько дней гору пленок продать можно. А если появится новая, неизвестная прежде запись – ей цены не будет, – со значением намекнул продюсер.
– Это, правда, что Евка говорит? – ушел я от ответа.
– Все так, – энергично закивал головой Василич. – А вы не знали? Известная история. Года два назад, по пьяни заспорили, что Алеше слабо на Евке жениться. Он тут же и женился. Так что она теперь безутешная вдова и законная наследница… – вздохнул Василич.
– Слышь, – позвал меня угрюмый блатной. – Зайди, тут с тобой поговорить хотят. Базар есть.
В соседней комнате, Ева Томашевская повернулась ко мне, подошла вплотную и даже взяла пальчиками за лацкан пиджака.
– Я хочу помочь разрулить твои проблемы с Бесом, – вкрадчиво заговорила она, поглядывая снизу вверх поблескивающими, влажными глазами (Старкова рассказывала про женский приемчик – если капнуть немного глицерина, глаза выглядят так, будто на слезах.) – Я могу договориться, и он отстанет от тебя.
– Каким это образом? – усмехнулся я.
– Ты должен кое-что сделать. Попросить у Беса прощения. И перед Алешей, покойным… За то, что заездили его. Сделать это надо при всех, чтобы все видели. Ну, и только извинений на словах, конечно, теперь уже не достаточно. Ты еще должен…