Знаменитость
Шрифт:
Я еще раз искоса бросил взгляд на Старкову. На своего последнего друга, который остался у меня от этих бешено промчавшихся дней. Какая она все-таки красивая! И она бросится отговаривать, чтобы я не делал то, что решил. Между тем, присутствие на похоронах Дато и его молодчиков могло помочь одолеть Беса. Но даже с учетом этого обстоятельства, в моем плане было слишком много слабых мест. В этом я не обманывался.
Но, ситуация упрощалась тем, что времени на колебания у меня не оставалось. Его было ровно столько, сколько шагов до ближайшего телефона-автомата.
Сняв трубку, я набрал номер КГБ, который давал мне отец.
– Это Климцов. Помните, я говорил, что подпишу ваши бумаги, если получу документы на Беса? Я точно знаю, такие документы есть.
С той стороны какое-то время длилось молчание.
– Видишь ли, Сережа, – выговорил, наконец, Соколов. – Ситуация изменилась. Объект, который нас интересовал в первую очередь – умер. И, соответственно, цена сотрудничества с тобой упала.
– Бес слишком многим надоел, всем напакостить успел, – повторил я тезисы Валета. – При таких делах, вряд ли он долго проживет. Вам скоро не с кем будет работать…
Я даже удивился собственной наглости.
– Такие решения все равно требуют согласования с руководством, – ответил чекист.
– Мне эти документы нужны сегодня в четыре часа, на похоронах Алеши Козырного, – поставил я свое условие.
– Мои люди будут присутствовать на этом мероприятии. И я там буду. Сможем поговорить, – кгбшник повесил трубку, дав понять, что последнее слово в любом случае остается за ним.
– Что так смотришь? – повернулся я к стоявшей рядом и слышавшей разговор Старковой. – Осуждаешь?
Может я даже и хотел, чтобы она отвернулась и ушла. С этой минуту одному мне будет легче.
– Уж точно не восхищаюсь, – пожала плечами Маша.
– Я же тебе обещал, что не пойду на Беса в рукопашную, – напомнил я. – Пусть бандиты сами с ним разберутся. Другого случая уже не будет. А запись нашего концерта для них будет приманкой…
– Что-то я не знаю ни одного человека, которого бы осчастливило сотрудничество с КГБ, – покачала головой Старкова, но не ушла.
А время начало последний отсчет. Я уже знал, какой сюрприз устрою с пленкой. Нести ее в руки Бесу я не собирался. Пусть меня убьют, но последний концерт Алеши не достанется подонкам. Поэтому надо было успеть подготовить фальшак – переписать начало, первую песню на пустую бобину. Она станет пропуском на похороны. Даже если захотят проверить и начнут прослушивать – не сразу поймут, что я дал пустышку.
На раздумья и колебания не было времени. Как только мы добрались до квартиры Есифа, пока делалась короткая перезапись, я тайком обшарил ящик с инструментами, стоявший в прихожей. Там у бывшего скрипача для каких-то домашних надобностей, валялся увесистый молоток с длинной рукояткой. Я стащил его, и приладил себе в рукав. К сожалению, вероятность, что все пойдет не так, как я рассчитываю, была слишком велика. Тогда эта железяка станет последним средством на крайний случай. Вряд ли она поможет спастись, но, по крайней мере, она даст мне шанс на один хороший удар. Впрочем, если честно – я знал, что шансов у меня нет вовсе. А потому лихорадочно придумывал предлог, как бы спровадить Машу. Чтобы ее не оказалось рядом, когда все начнется. Но пока ничего не приходило в голову.
А еще надо было оставить подлинную пленку в надежном месте. И где будет это место, я уже для себя решил.
– Ты, что, правда, решил отдать кому-то наш концерт навсегда? Ты псих! – поразилась Старкова.
– Два моих друга уже погибли из-за этой записи. А оно того стоило?.. За этой пленкой уже началась охота, – объяснил я. – Не хочу, чтобы кто-то еще пострадал. Пусть она просто исчезнет. Похоронить ее надо вместе с Алешей.
В этот момент, Старкова как раз держала в руках оригинал концерта. Бобину со сверхтонкой «тасмовской» лентой, купив которую мы так радовались, всего несколько дней назад. Только что она собиралась упаковать бобину обратно в целлофановый кулечек. А теперь смотрела на нее, недоумевая. Эта пленка вдруг стала в ее глазах трупом.
– И что ты с ней собираешься делать? – поникшим голосом спросила она. – Порезать на куски? Сжечь?.. А ты имеешь, такое право? Представь, что бы Алеша сказал?
– Резать – это варварство, – замер Ёся.
– Да не собираюсь я ее резать, – возразил я, забирая несчастную бобину у Старковой из рук. – Просто отдам одним хорошим людям. Никто не заподозрит, что пленка у них. Кстати, почему по телевизору весь день сплошное «Лебединое озеро»?..
– Так Брежнев же умер! Вы что, не слышали? – опешил Ёсиф. – Ну, вы даете! Сегодня в Москве похороны дорогого Леонида Ильича. Траур по всей стране. Уходит эпоха…
Надо было спешить. Фальшивый дубликат пленки с единственной, песней «посмертного» альбома Алеши, был уже упакован в яркую импортную коробочку. Получилось вполне похоже на оригинал, который коллекционеры всегда хранят, как зеницу ока. Молоток на длинной ручке болтался в рукаве, но мне удавалось поворачиваться так, чтобы друзья не заметили этой подозрительной детали.
– Ну, ждите меня здесь. Часам к восьми буду, – пообещал я, как можно увереннее, собирался шагнуть за порог, забрав обе пленки.
– Так ты, что ли один идти собрался? – поняла Старкова. – Даже и не думай!
Она накинула на голову платок и бросилась энергично надевать пальто.
– Маша! – простонал я.
Спорить с ней совсем не оставалось времени. Через час похоронный кортеж уже двинется в сторону кладбища. Идти надо было далеко и очень быстро. Я был зол, и демонстративно не смотрел на Машу, которая поторапливалась рядом, сначала поправляя на голове сбивающийся платок, а потом и вовсе сдернув его с головы. Она все время старалась идти в ногу, но не успевала, то и дело припуская короткими перебежками. И всем своим видом давала понять, что не оставит меня одного, чего бы ей это не стоило.
А я злился на то, какой дурацкой парочкой мы смотримся со стороны: молодой парень, все время ускоряющий шаг, и эта женщина, упорно старающаяся за мной угнаться. Это мешало сосредоточиться, и хоть немного просчитать: как все сложится там, на похоронах, когда я окажусь лицом к лицу с Бесом? А ведь, если бы удалось хоть немного предугадать ситуацию – это повысило бы мои шансы остаться в живых. Но в этот раз Старкова упрямо ничего не понимала, стараясь только не отстать.
– Ну, что? Довольна? – выдохнул я ей прямо в лицо, когда мы, наконец, остановились у подъезда дома, где я собирался оставить пленку. – Здесь стой. Тебе внутрь заходить незачем.