Знойная параллель
Шрифт:
У меня звенит в ушах. Звон этот все сильнее и сильнее. И вот уже один огромный колокол бьет бешено и ритмично. Это стучит мое, вышедшее из повиновения, сердце. И второе, Тонино сердце слышу я. Оно бьется еще чаще... И руки ее... Какие они нежные, какие ласковые... Мысли мои путаются...
10.
В праздники в армии подъем на час позже. Мы переступили порог казармы за десять минут до подъема. Заиндевевшие с ног до головы. Бежали всю дорогу. Не рассчитали немножко. Из общежития вышли около пяти утра. Притопали на вокзал. Хотели сесть в какой-нибудь товарный поезд, но ни
— И для чего нужна была попу гармонь? За всю ночь ни одного глаза не сомкнул. У тебя-то хоть, какая ни на есть, а любовь.
Я бежал с ним рядом и думал: «Теперь уже не какая-то, а самая настоящая!» И все еще ощущал жаркое, безрассудное женское желание, стыд и смущение, и необычную чуткость Тони. А сейчас меня согревал ее пуховый шарф, заботливо повязанный мне на шею. Голова моя кружилась от счастья. И казались совершенно абсурдными вчерашние придирки. Лал Малахитович со всеми его ухаживаниями и признаниями в любви покинул мое сознание и удалился на такое расстояние, что о нем лень было думать.
В казарме, как только мы сняли заиндевевшие шапки и шинели, я сразу забрался в постель, предупредив дневального, чтобы на завтрак не будил, закрыл глаза и уснул.
Проснулся где-то перед обедом. Смотрю, возле кровати стоит Чары.
— Ну, что? — спрашивает. — Может, заглянем к Косте?
— Конечно, заглянем. Подожди, сейчас умоюсь...
Спустя полчаса, топаем по авиагородку. В окнах офицерских домов сверкают игрушками елки. Детвора возле домов катается на санках. В клубе — дневной сеанс. У разрисованной афиши толпятся авиаторы и приезжие девчата. Костю застали дома: лежит на диване, в очках, почитывает книжку.
— Привет, мои друзья! С Новым годом! — говорит Чары.
— Привет, Нина! Здравствуй, Костя! С праздником! — прибавляю я.— Как это ты ухитряешься в конусы и мишени попадать, если даже книги в очках читаешь?
— Это, чтобы понятнее было,— шутит он.— Без очков до смысла не доберешься. Ну, рассказывайте, ловеласы, как встретили Новый год!
— Отлично встретили,— посмеивается Чары.— Мне такая сердитая студентка попалась: всю ночь спорили. Все знает. О чем ни спрошу — сразу находит ответ. Бывают же такие!
— Ясно,— понимающе отмечает Костя.— А как у тебя, Марат?
— Все хорошо, Костик. У меня дела самые серьезные. Примешь меня в свой союз?
— В какой союз?
— В союз женатиков, разумеется.
— Ты что, жениться надумал? — глаза Кости сияют лукавством.— Нина! — кричит он жене, которая что-то жарит на кухне.— Марат испекся! Жениться собирается!
— Слушай, друг, только без шуток,— предупреждаю я.— Я же не смеялся, когда ты мне сказал, что решил расписаться с Ниной.
Для Чары это тоже новость, и он смотрит на меня, как на человека, которого раньше никогда не знал. Нина прибегает из кухни и артистически улыбается.
— Марат, что я слышу! В самом деле? Кто она?
— Русалочка та самая,— промолвил Костя.
— Ой, как романтично! — восклицает Нина. И тут только Чары, словно проснулся, говорит:
—
— Если бы только сидел! — хохочет Костя.— Как видишь, дело к свадьбе идет!
— А она согласна? — спрашивает Нина.
— Конечно, согласна,— говорю я уверенно и ни на грамм не сомневаюсь в своей уверенности. «После того, что произошло, всякий порядочный мужчина просто обязан жениться!» — думаю я.
— А где будете жить? — снова спрашивает Нина.
— Посмотрим, я еще об этом не думал.
— А на какие шиши? Она же студентка! Ни у тебя, ни у нее за душой ни гроша. Ты хоть подумал об этом?
Я молчу под натиском этой рачительной женщины. Пряма, как штык. Ее землистое от беременности лицо освещается жалостливой скептической улыбкой.
— Думаешь, зря я тебе все время твержу, что ты витаешь в облаках? Ужасный человек. Совершенно не думаешь о жизни. Ну, ладно,— вдруг ожесточается она.— Себе ты изуродуешь жизнь — бог с тобой! Ты этого заслуживаешь. Но девушка-то почему из-за твоей дурости должна мучиться?
— Нина, прекрати,— строго одергивает ее Костя. — В конце концов это не твое дело.
Я молчу и едва сдерживаюсь, чтобы не хлопнуть дверью и уйти. Молчание мое воспринимается Ниной, как поражение, и она начинает вновь вразумлять и советовать. Я даже не слушаю ее. У меня свои размышления. «Дело вовсе не в материальной стороне,— думаю я.— Заработать всегда можно. Только не надо лениться». Беспокоит меня иное. Чтобы жениться на Тоне, я ведь должен, по крайней мере, познакомить ее хотя бы заочно с мамой и отцом. Должен написать в Баку отцу и маме в Ашхабад. Только что же они подумают? Мама подумает: «Отец без ноги лежит и еще неизвестно, когда поднимется, а сыну начхать на его здоровье: решил жениться. Марат, Марат, ты с ума сошел! Что с тобой? Разве это так срочно? Разве нельзя подождать? А как же твоя мечта — стать журналистом?» Лучше не думать о том, что подумает мама. А если отцу сказать, тот вообще неизвестно как себя поведет. А сам-то тоже хорош. Привез маму в Реутов, а дед мой палкой его по спине. В конце концов и я могу без всякого разрешения! — утверждаюсь на мысли, и от этого мне становится легко и весело. Слово за слово, начинаю разыгрывать Нину.
— Ниночка, ты удивительно умная женщина, я перед тобой — пас. Но ты ведь добрая, правда? Ведь не выгонишь ты мою невесту, если она попросится к тебе?
— В гости или... жить? — с испугом спрашивает Нина.
— Временно, конечно... пока квартиру найдем.
— Ты прямо-таки бредишь, Марат,— злится она.— Разве ты не видишь, какая у нас маленькая клетушка? Барахло некуда сложить: под кроватью держим... Да и маленький скоро будет,— произносит Нина тише.
Я тоже почувствовал, что зашел слишком далеко, слишком «глубокий штопор», надо скорее выходить в горизонталь.
— О малыше-то я и забыл, Ниночка. С удовольствием пошел бы в крестные, но комсомолец.
— Да уж найдем, кому крестить,— обрывает Нина.
— Не вздумай,— строго предупреждает Костя.
Чары серьезно смотрит на Костю и молчит. Потом подошел тихонько, взъерошил ему волосы и хлопнул по плечу.
— Будь спокоен, Костя...
Вечером — концерт художественной самодеятельности. Пел хор и солисты. Костя лихо отбивал чечетку.
Нина, Чары и я сидели во втором ряду. В то время, как авиаторы сзади нас с завистью говорили о мастерстве Кости, Нина возмущалась.