Золотая братина: В замкнутом круге
Шрифт:
– Во время процесса Толмачев так или иначе проявится, – убежденно заявил Глеб Забродин, глубоко, до радужных кругов в глазах, затягиваясь крепким дымом из своей трубки.
Весь этот разговор Василий Иванович Белкин не раз вспоминал, употребляя фирменное блюдо маленького кафе. Своей утробе сыщик не отказывал. Ел, потягивая пивко, вспоминал совещание в отеле «Новая Германия» и, откровенно говоря, что к чему, понять не мог. Хоть тресни! «И хрен с ей! – меланхолически рассуждал Вася Белкин. – Плохо мне, что ли?»
Однако на второй день, то есть девятого ноября, допивая четвертую кружку, пива, сделал Василий Иванович Белкин одно открытие. Вернее, обратил внимание на двух презабавных молодых
Поднялся он из-за своего столика, потянулся лениво, зевнул и, не торопясь, прошел мимо художников. Заглянул в альбом. Верно: изображены прохожие на тротуарах, извозчичья пролетка с важным толстым извозчиком – очень ловко. Еще противоположная сторона улицы, вход в магазин «Арон Нейгольберг и Ко». Полицейский… Точно! Не раз этого квартального стража порядка встречал тут Вася. И еще что-то мелькнуло знакомое. Только больше нельзя смотреть – заметят… Чаще, суматошнее забилось сердце Василия Белкина, чекиста. Вышел из кафе, вроде бы подышать свежим воздухом. Вернулся за свой столик, к пятой кружке пива. Стал дожидаться сменщика, Мартина Сарканиса, – уже скоро. К художникам больше не подходил.
А вот сегодня как в кафе в семь утра вошел, на первую смену (уж и официант по имени Ганс улыбается Василию Белкину как постоянному клиенту), – сразу взгляд на столик у окна. Точно! На месте художники, и все при них: чай с пирожными, бинокль, альбом с белыми атласными листами. Шел мимо них совсем медленно, вроде место поуютнее выбирал. В альбом заглянул. И обмер, чуть не остановился… На одном листе – прохожие всяческие уличные, а на другом… Изображены там портье и бухгалтер из магазина еврейского! Хоть и штрихами только, цветными карандашами, зато – мать честная! – как точно! И костюмы, и позы, и жесты…
Сел Василий Белкин за свободный столик – и уже первая кружка пива перед ним, а дрожь в коленях унять не может. «Так… Сам поначалу все сделаю. Я вам покажу дурака бестолкового! Я вам, мать вашу… покажу…» Вот только взять в соображение, что именно предпринимать – хоть стреляйте, – не мог Вася Белкин, как ни тужился. Промаялся он в разработке плана действий (и про пиво забыл с бифштексами и сосисками) до одиннадцати часов утра десяти минут. Так и не придумал ничего.
И в это самое время две мизансцены в развивающихся событиях: в кафе вошел сменщик, Мартин Сарканис, и в то же мгновение поднялся из-за столика один из художников – тот, что с усиками черными стрелками, и – к выходу, шажками прыгающими. Тут-то и осенило Василия Ивановича Белкина!.. Он незаметно переглянулся с Мартином, приглашая за свой освободившийся столик, и вышел из кафе вслед за художником, который успел плащ накинуть, воротник слегка приподнять и шляпу-канотье набекрень надеть. Вид неотразимый!
Перейдя Унтер-ден-Линден на перекрестке, когда полицейский жезлом указал: «Прошу, господа», направился черноусый красавец прямехонько в ювелирный магазин. Так-то… Василий Иванович Белкин следом. А в салоне магазина народу было порядочно. Особенно много покупателей и зевак у той витрины толпится, где выставлен на всеобщее обозрение сервиз «Золотая братина».
Художник (тайный агент Чека держался от него на некотором расстоянии) не сразу к этой витрине подошел. Сначала, явно с праздным любопытством, прогулялся вдоль прочих прилавков, поглазел на разные разности подольше, с интересом полюбовался на старинные часы для камина времен Людовика Шестнадцатого, объяснил жестами белокурой продавщице, что вещь хороша, но, увы, не по карману, послал ей воздушный поцелуй. Рассмотрел люстру с хрустальными подвесками, которая свешивалась вниз в самом центре салона, сопроводил взглядом шнур элетропроводки к ней и отметил выключатель на стене возле конторки бухгалтера. Только после этого подошел к витрине с «Золотой братиной». Разглядывал сервиз долго, с напряжением. «Примеряется… – определил Вася Белкин, и под ложечкой сладко засосало. – Все, теперя вы от меня не уйдете, едрена вошь».
Между тем черноусый господин своими прыгающими шажками проследовал к выходу, в дверях отвесил вежливый поклон портье и вышел вон. Василий Иванович Белкин, ощущая прилив могучих сил, ринулся следом.
Промозглы осенние ночи в германской столице: мглисто, туманно, цепи фонарей расплываются в перспективе улиц, – не то мелкий дождь, не то изморозь. Пусто. Редко проедет машина, и в свете фар клубится дождевая пыль. Пройдет квартальный полицейский вдоль домов, посматривая на погасшие витрины дорогих магазинов, на опущенные железные жалюзи небольших лавок; где осветит фонарем замок на двери, где заглянет в темную подворотню проходного двора. Мерный стук каблуков по мокрому тротуару – все дальше, все приглушенней, и – полная тишина. Спит Берлин…
Именно в такой ночной час за квартал от угла на Унтер-ден-Линден остановился легкий спортивный автомобиль с поднятым кожаным верхом. Въехал между высоких мусорных баков и сразу стал незаметным в темноте на фоне глухой серой стены. Из машины вышли «художники» – без плащей и шляп-канотье. В костюмах. Молодые люди – оба французы: рыжий бакенбардист – действительно по призванию художник, и зовут его Франсуа Потье, а второй, черноусый, Этьен Резо, несколько лет назад был профессиональным гонщиком, которому спортивная удача не улыбнулась. А теперь у сыскной полиции Франции, Англии, Германии и прочих европейских стран эта пара виртуозных грабителей-взломщиков значилась под одним именем – Молчуны. Таков был стиль их работы – и во время дела, и когда сбывали краденое, и в тех редких случаях, если попадались полиции, – минимум слов, а лучший вариант – полное молчание.
Однажды, несколько лет назад, в Париже на Монмартре к неудачливому (в смысле заработка) художнику Франсуа Потье подошел весьма элегантный молодой человек с черными усиками-стрелками. Он с интересом наблюдал, как карандаш скользит по бумаге. А промышлял Франсуа «мгновенным портретом»: десять – пятнадцать минут – портрет, – и несколько франков в кармане. Надо спешить: конкурентов у портретиста-самоучки здесь, в маленькой Мекке живописцев, тьма. В тот день на раскладном стульчике перед Потье сидел первый посетитель, и живописец старался. Когда обладатель портрета удалился, черноусый красавец спросил:
– Не очень?
– Что именно? – спросил Франсуа, разгладив рыжие бакенбарды.
– С заработком – не очень?
– Совсем худо.
– Понятно. Разрешите представиться: Этьен Резо, автогонщик. И тоже с заработками – на нуле. Смотрел я, как вы работаете. И глаз, и рука – что надо. Моя идея и машина да ваши, месье, глаза и руки – и можно было бы прилично заработать (если повезет).
Первое общее предприятие оказалось на редкость простым и удачным. С годами выработался свой почерк. Для Молчунов их промысел был не только источником безбедного существования – это был азарт. Они испытывали кастовую (профессиональную) гордость, допуская рискованные шалости во время дела.