Золотая цепь старчества. Русское старчество XX века
Шрифт:
Преподобномученица Евдокия и святые мученицы Дария, Дария и Мария
В шестнадцати километрах от Дивеева, в селе Пузо (ныне — Суворово), в середине девятнадцатого века в крестьянской семье у Александра и Александры Шиковых родилась дочь. Девочку при крещении назвали Евдокией. Когда Дуне исполнилось два года, ее мама умерла, отец женился вторично. Через несколько лет он уехал в Сибирь, девочка осталась в родном селе у родственников.
Родной дядя Дуни был церковным старостой. Благочестивые родственники сумели привить и Дуняше любовь к Богу и ближним.
Евдокия с детства была слабенькой, сверстники посмеивались над ней, часто закидывали ее с подругой камнями. Девочка мужественно переносила побои и насмешки, лишь в молитве просила Господа укрепить ее. Когда отроковица Мария умерла, Дуняше и вовсе не давали прохода.
Когда девушке исполнилось двадцать лет, она тяжело заболела. Остальные годы ей предстояло со смирением нести крест болезни. С этого времени Евдокия была прикована к постели. Господь не оставлял Свою избранницу, ей было даровано духовное зрение. Односельчане и верующие из окрестных сел приходили к ней за духовным советом, обращались за молитвенной помощью.
Принимали посетителей и ухаживали за болящей верующие девушки. По рассказам современников, к блаженной Евдокии в дом часто приходили благочестивые девушки, они вместе молились, пели стихиры, кондаки и акафисты. Общее пение начиналось в восемь часов вечера, продолжалась служба до двенадцати часов ночи. Утреню начинали в пять часов утра и молились до двенадцати часов дня.
Келейница Полина рассказывала: «Утреннее правило Дуня разделяла, и было минут по двадцать отдыха; если во время отдыха приходил кто с великой скорбью, она впускала, а во время правила никого не пускала. После правила ее обращали лицом к иконам, подкладывали под нее рунье, сажали и зажигали все 12 лампад. После этого пели “Верую...”, “Достойно...”, “Отче наш...”, “Заступницу...”, “Яко необоримую стену...”, “Богородице Умилению...”, “Крест всей вселенной...”.
Дуне давали раздробленную просфору... Велит вымыть ей руки, а как дадут ей просфору, заплачет и скажет: “Перекрести руки”. Положат ей просфору, разрежут ее пополам. Одну половину опять в чулан унесут, а эту половину еще разрежут пополам, и половину она дает той, которая ей служила. Давали ей три просфоры: из Сарова, Понстаевки, Дивеева, так что у нее получалось три части.
Поднимут самовар на стол, ладану в трубу положат, чайник заправят чаем и ставят на ладан, в это время ей отрезают хлеба. И вот каждый кусок оградит знамением креста, и все эти куски она сложит в платок и положит на постель, а себе оставит один кусок ржаного хлеба и от него съест малую часть (те куски, которые она завязывала и клала на постель, после шести недель клала себе за спину, спала на сухарях).
Кушала она мало... Перед самым чаем она разрезала огурец и съедала кружочка два или гриб соленый, пирог раз откусит, когда Бог посылал... Мяса от юности не ела, всего два яйца в год... Хлеб она потребляла от одних людей (женщина пекла с молитвой)... Дуня говорила: кто ест мягкий хлеб, тот не постник, но если постишься да дорвешься до мягкого хлеба, это плохо. Всякий кусок Дуня крестила и говорила: “Христос Воскресе!” Если молитвенного правила не кончит, то три дня пролежит без пищи.
Денег от юности она в руки не брала. Во время воскресной обедни Дуня запрещала печку топить и к святыне приступала строго, а последнее время не давала и полы мыть, и белье разрешала стирать только во вторник и в четверг, и при этой работе не давала со своего стола просфору, не давала дома обедать и лампаду поправлять, но в церковь пускала;
Чтобы подвига ее не знали, говорила: “Ныне нет отрадного дня”, — и сама не ела, и никому не давала. А тут по покойнику в колокол ударят — нельзя уже есть, или еще что случится, все это были поводы, чтобы не есть. Так и отведет день ото дня. Когда покойника несут, она лежит недвижимо, и если ест в это время, то бросит, и всем велит молчать. И до тех пор она лежит недвижимо, пока его не схоронят, и никого в келью в это время не пустит».
На вопрос келейницы: «Дуня, почему ты так к покойникам относишься?» — блаженная отвечала: «Глас Господень — когда в колокол бьют — объяснил, чтобы молились за рабов».
По рассказам келейницы блаженной Евдокии, подвижница носила вериги, которые у нее были поясом. Рубашку блаженная не позволяла менять, пока та не истлеет. Она благословляла келейниц лишь раз в год мыть ей руки и ноги. Руки ей мыли с мылом по локоть, затем обливали их в тазу со святой водой; ноги мыли до колен, но простой водой (тело никогда не мыли). Когда ей мыли ноги, блаженная держала зажженную свечу. Голову разрешала мыть лишь раз в год теплым, разогретым в печке елеем. Зимой и летом блаженная была одета в тулуп, шерстяную одежду, покрывала голову шерстяной шалью. Она не позволяла никому подрезать волосы и стричь ногти.
За свое великое смирение и терпение подвижница и удостоилась даров Святого Духа — прозорливости и исцеления.
Приведем лишь несколько случаев, свидетельствующих о прозорливости блаженной Евдокии, о силе ее молитв.
Сын одной благочестивой вдовы дважды приходил к прозорливой старице Евдокии, чтобы получить благословение на поступление в монастырь, но она, по рассказам современников, «ни благословения не дала, ни самого его в келью не пустила», лишь сказала: «Пусть не просится в монастырь, он все равно жить там не будет»... Юноша поступил по-своему, три года подвизался в монастыре, но затем ушел из монастыря и в Нижнем Новгороде стал коммунистом.....
Однажды к блаженной приехала девица Параскева из села Верякуши, страдавшая от болезни желудка. Она рассказала, что не может есть даже ржаной хлеб. Блаженная Евдокия подала ей ржаной сухарь со своей постели и велела съесть, добавив при этом: «Я сама больная, а ем ржаные сухари». Параскева съела — и выздоровела. С того дня она стала есть всё. Благодарный отец исцеленной девушки купил келью для келейниц Евдокии, во славу Божию стал творить милостыню (по рассказам односельчан, до этого случая он отличался скупостью).
По свидетельству очевидцев, однажды блаженная Евдокия обличила пришедшую к ней женщину: «На тебе нет креста». Женщина возразила: «Есть». После того как блаженная заплакала, женщина созналась, что на ней не было креста, и попросила прощения. Подвижница велела келейницам дать ей крест.
Однажды блаженная Евдокия велела благочестивым супругам Никифору и Марфе, приходившим к ней петь, вернуться домой раньше. Они возразили: «Дуня, мы будем петь до конца». Прозорливица ответила: «Нет, вам надо идти домой». По послушанию супруги вернулись домой, и вовремя: «их теленок запутался... едва не удавился».