Золотая цепь. Юсуф и Зулейха. Книга мудрости Искендера

Джами Абдуррахман

ХУДОЖНИК ВОЗДВИГАЕТ ДВОРЕЦ С ИЗОБРАЖЕНИЯМИ ЮСУФА И ЗУЛЕЙХИ

Строители дворца передают: Когда взялась кормилица за труд, Она к себе потребовала властно Художника, чье мастерство прекрасно. Он все основы зодчества постиг, Он в тайны астрологии проник, Он изучил законы Птоломея, Эвклид смущался, спорить с ним не смея. Когда б на небо он подняться мог, Сатурна он украсил бы чертог. Лишь в руки брал резец художник гордый, И глиной становился камень твердый. Когда он зданья образ рисовал, Он тысячу рисунков создавал, Его перо писало, жизнь рождая, Как бы живой водою обладая. Когда б на камне птицу вывел он, Взлетел бы камень, славой окрылен… Воздвигнутый руками золотыми, Дворец блистал стенами золотыми. Его суфа [19] — рассвета ранний блеск, Его покои — упований блеск. В его проходах мрамор тешил взоры, Слоновой кости на дверях узоры, Слились в одно семь залов, и сверкал Престолом бесподобным каждый зал, Особым камнем каждый облицован, Особым цветом каждый разрисован, А зал седьмой, как небосвод седьмой, Гордился девственною белизной. На сорока столбах — изображенья Зверей и птиц, исполненных движенья, А снизу — лани в мускусный приют По основаньям золотым бегут. А на полу — из золота павлины, Жемчужинами хвост украшен длинный. Воздвиглось дерево до потолка, Любого изумляя знатока Серебряным стволом, и бирюзою Листвы, и золотых ветвей красою. А птицы на ветвях сидят, поют, Рубины — клювы, крылья — изумруд. Такой листвою весь дворец украшен, Что не был ей осенний ветер страшен. Искуснейший художник светлый зал Портретами влюбленных расписал. Юсуф и Зулейха сидели рядом, Обняв друг друга и лаская взглядом. На той стене — уста у них слились, На этой — руки их переплелись. Взглянул бы ты на двух влюбленных счастье, И сам бы задохнулся ты от страсти! Как свод небесный, был дворец высок, Сиял луной и солнцем потолок. Сказал бы ты, взглянув на эти стены: Цветник благоухает несравненный! Напоминала роспись о весне, Переливались розы на стене. Склонялись розы в том саду друг к другу, Казалось: милый обнимал подругу, Казалось: то блаженства дивный сад, На ложе сладострастья розы спят. Короче: был чертог подобен чуду, В нем образы влюбленных жили всюду. Куда б ни бросил взоры ты свои, Ты видел только образы любви. В Юсуфа Зулейха сильней влюбилась, Когда краса чертога ей открылась. При взгляде на кумирню вновь и вновь В

ней вспыхивала жаркая любовь. На милое изображенье взглянем, И словом «страсть» себя мы в сердце раним. Оно в огонь бросает нас опять, И жжет нас рабства жгучая печать.

19

Суфа — возвышение, обычно перед водоемом.

ЗУЛЕЙХА ПРИГЛАШАЕТ ЮСУФА ВО ДВОРЕЦ

Когда возвел дворец художник строгий, Царевна стала украшать чертоги. Китайскою парчой устлала пол, Расставила и стулья и престол, Повесила светильники, и в блеске Соперничали пышные подвески. Ковры она развесила, вздохнув: Все было здесь, — отсутствовал Юсуф! Вот правда: без любимого страдая, С презреньем смотришь ты на кущи рая… Решила так: Юсуфа позовет, Окажет уваженье и почет, В покое светлом с ним уединится, Чтобы его красою насладиться, Чтобы познал блаженство и Юсуф, К ее устам живительным прильнув, Чтобы она вкусила страсти нежной В извивах мудрости его мятежной. Стремясь его пленить, его любя, Она сперва украсила себя. К чему ей были кольца и запястья? Но все ж надела их, желая счастья. Сияла роза девственной красой, Но стала краше облита росой. Она была свежа, благоуханна, — Ей свежести прибавили румяна. Усьмою [20] брови подвела она, И радугою сделалась луна. Блистала, волосы переплетая, Они дышали мускусом Китая. Когда в ее глаза вошла сурьма, Увидел мир, как необъятна тьма. Юсуфа позвала, сказав: «Любимый! Меня огонь сжигает негасимый. Кипит любовной смутою душа, Горит сухою рутою душа!» Она стояла перед ним, рыдая, Чтобы луна явилась молодая, С вершины счастья возвестив: «Живи, Развеселись на празднике любви!» Не знал Юсуф, что во дворце таилось, Лишь тонко по цветам вода струилась. Взяла Юсуфа за руку: «О ты, Светильник зрячих, солнце чистоты! Как ты красив, пленителен и строен! Ты всех даров и милостей достоин. Ты честно служишь мне, — тобой дышу И гордо цепи верности ношу. Приди и властвуй надо мной по праву, Приди, тебе хочу пропеть я славу!» Сказав свою чарующую речь, Решила в первый зал его увлечь. Вошел он, — обольстительная пери За ним закрыла золотые двери. Была не в силах Зулейха молчать, С горящих уст она сняла печать: «Моей души мечта и наслажденье, Ты — цель моя, и свет, и сновиденье. Ума лишилась от любви к тебе, С бедой сдружилась от любви к тебе. Глаза тобой насытить не могу я, Скитаюсь по родной стране тоскуя. Вот счастье: предо мною ты стоишь. Вот горе: на меня ты не глядишь. Ну, повернись ко мне, мой друг суровый, Одно скажи мне ласковое слово!» Юсуф сказал, поникнув головой: «Как я, рабы все шахи пред тобой! Я скован болью. Сердце мне обрадуй, Пускай свобода будет мне наградой. Я твой слуга. Не подобает мне С тобою вместе быть наедине. Я — хлопок, ты — пожара полыханье, Ты — грозный вихрь, я — мускуса дыханье. Что хлопок перед силой огневой? Что мускус перед бурей грозовой?» Она, решив: болтает он впустую, Ввела Юсуфа в комнату другую. Закрыла снова двери на замок. Вздохнул Юсуф: удел его жесток! И снова Зулейха ему сказала, Снимая с давней тайны покрывало: «У ног твоих лежу в тоске немой. Доколе мне страдать, упрямец мой? Свои сокровищницы раздала я, Тебя достойно оценить желая. Не я ли отдала тебе сама Богатства веры, сердца и ума? Ждала я: покорясь моим приказам, Ты сердце исцелишь мое и разум. Но мне во всем противоречишь ты, Меня покорностью не лечишь ты!» Сказал Юсуф: «С грехом не надо знаться. Грешить — не означает подчиняться». Настаивая каждый на своем, Они вступили в третий зал вдвоем. И Зулейха закрыла двери снова, Вновь полилось чарующее слово, С волнением невольник ей внимал. Она вела его из зала в зал, И в каждом речь другую заводила, И в каждом довод новый приводила. Не помогли шесть залов до поры, Но кости сохраняла для игры И в зал седьмой ввела его поспешно, Надеясь, что мечта блеснет утешно. Не бойся безнадежности примет, Живя во тьме, надейся: будет свет. Пусть через сто дверей не входит счастье, Сомненьем сердце не терзай на части, В сто первую стучись упорно дверь, Твоя мечта исполнится, поверь!

20

Усьма — краска для бровей.

ЗУЛЕЙХА ПРИВОДИТ ЮСУФА В СЕДЬМОЙ ЗАЛ

В чертоге тайны, из-за покрывала, Повел мудрец таких речей начало: Когда они вступили в зал седьмой, Красавица воскликнула с мольбой: «Войди в мои глаза, о друг бесценный, Вступи ты в этот храм благословенный!» Закрыла двери, — был замок тяжел, — Юсуфа посадила на престол. Гаремом светлый храм назвать нам надо, Сокрытым от завистливого взгляда. Чужой не смел явиться на порог И свой проникнуть в этот храм не мог. Войти не смели в храм обетованный Ни страж ночной и ни глава охраны. Стыдливый друг пылает и молчит, В душе подруги песнь любви звучит. Пьяна любимым, победив разлуку, В своей руке Юсуфа держит руку. Воскликнула: «Мой лик светлее дня, Взгляни же с милосердьем на меня. Доколе будешь ты жесток, доколе Меня заставишь ты страдать от боли?» Так расписав мучения свои, Юсуфу говорила о любви, Но тот стоял, очей не поднимая: Его любовь страшила роковая. Он голову склонил, взглянул на пол, — Свое изображенье там нашел. Взглянул на ложе, на покров атласный, — Она и он объяты негой страстной. Он отвернулся, он решил, что впредь Не будет в эту сторону смотреть, Но всюду, всюду взор его невинный Одни и те же находил картины. Он для молитвы очи поднял ввысь, — На потолке она и он слились. В нем вспыхнул жар, и взоры огневые На Зулейху он обратил впервые. Тогда надежды луч в нее проник: Ей солнца улыбнется дивный лик! Стенать и плакать начала сначала, Потоки слез кровавых источала: «Своей любовью, своенравный друг, Молю я, исцели ты мой недуг. Я пить хочу, а ты — вода живая, Бессмертье — ты, но посмотри: мертва я. Я без тебя, как тело без души, Я жажду: напоить меня спеши. Ты заклеймил меня клеймом неволи, Не ем, не сплю из-за гнетущей боли. А ты спокоен, жизнь мою губя. Я заклинаю господом тебя: Во имя красоты твоей всевластной. Во имя чистоты твоей прекрасной. Во имя света твоего чела, — Чтоб на него взглянуть, луна взошла, — Во имя двух бровей, подобных луку, Во имя стана, что принес мне муку, Во имя вьющихся твоих кудрей — Кудрями зааркань меня скорей! Во имя колдовства очей обманных, Во имя точки на щеках румяных, Во имя сладкой, сахара белей, Улыбки упоительной твоей, Во имя слез моих, тоски бессонной, Во имя мук любви неразделенной, Во имя сердца, что горит в огне, Во имя равнодушия ко мне, Во имя вечной власти надо мною — Приди, приди, я сердце успокою! Как долго жжет меня любви печать! Твое дыханье жажду я вдыхать. Моей тоски займись ты врачеваньем, Стань сада моего благоуханьем!» Сказал Юсуф: «Красе твоей хвала! Всех пери ты красою превзошла, Но зеркало души моей до срока Не разбивай, не мучь меня жестоко. Водой греха не увлажняй меня, Плотским огнем не зажигай меня! Молю во имя бога всеблагого, Во имя матери, отца родного, Которыми, как нам велит закон, Я в чистоте зачат и сохранен. Моя звезда от них взяла сиянье, И жемчуг мой — их сердца достоянье. Когда поможешь мне, откроешь дверь, Из этой клетки выпустишь теперь, Исполню я твое желанье вскоре, Добром воздав, твое развею горе. К чему спешить? Найдешь ты благодать, Когда ты будешь не спешить, а ждать. Спешить не надо ради мелкой дичи, С терпеньем лучшей ты ищи добычи». Сказала: «Жажда мучает меня, Я без питья не проживу и дня. Стремлюсь к тебе, но ставишь ты преграды, И мига не даешь ты мне отрады». Сказал: «Два властелина мне страшны: Мой бог и царь египетской страны. Когда узнает царь об этой страсти, То на меня обрушатся напасти». Сказала: «Не тревожься, мой кумир. Устрою в честь царя веселый пир. Я кубок поднесу — он пьяным станет, До воскресенья мертвых не воспрянет. Есть у меня несметное добро: Каменья, золото и серебро. Я искуплю твой грех, раздам их нищим, Нас бог простит, и счастье мы отыщем». «Я не из тех, — Юсуф сказал в ответ, — Кто ищет счастья ближнему во вред». Сказала: «Ты противишься сближенью, Чтоб стала я для стрел тоски мишенью. Хитришь, лукавишь, хочешь ты уйти, А ложь у прямодушных не в чести. Клянусь, кривым путем идти не стану, Я не склонюсь к лукавству и обману. Смотри: горю я, как тростник сухой, А ты смеешься над моей тоской. Смотри: грозит бедою это пламя, — Приди, залей водою это пламя!» Она рыдала, руки протянув, Попрежнему упорствовал Юсуф. Воскликнула тогда: «О многословный, Упрямец, в горести моей виновный! Ты отдал речь свою, пустой ответ, На разграбленье войску долгих лет. Когда мою ты шею не обнимешь, — Себе на шею кровь мою ты примешь. Возьму кинжал, как лилии цветок, И кровью обагрю я свой чертог. С душой своей разъединю я тело, Медлительность твоя мне надоела. Когда Азиз увидит, мой жених, Что я, мертва, лежу у ног твоих, В его горячем сердце вспыхнет злоба, Тебя убьет он, мы погибнем оба, Мы заключим в могиле наш союз, И наконец-то я с тобой сольюсь!» Достала Зулейха, раскинув ложе, Кинжал, на ивовый листок похожий. Сжигала душу страстную гроза, Алкало тело, и в слезах — глаза. Вскочил Юсуф, увидев слезы страсти, И руку обхватил ей, как запястье. «О Зулейха, — воскликнул, — не спеши, Исполню я мечту твоей души. Ты страждешь, но страданья удалю я, Ты жаждешь, — встречей жажду утолю я». Красавица, владычица сердец, Услышав речь такую, наконец, Подумала, что пробило сближенье, Что ей принес любимый утешенье. Тогда кинжал отбросила она, К другим прибегла способам луна: В его уста впилась она с весельем И шею обхватила ожерельем, Душа, где страсти не было границ, Мишенью стала для его ресниц, Она его жемчужины хотела И превратила в раковину тело, Но в ту мишень Юсуф не стал стрелять, Он раковины не сломал печать. Не просверлил жемчужину алмазом: Его удерживали честь и разум. Стрелою ринулся к дверям Юсуф, Он убежал, все двери распахнув. Она — за ним, терзаясь от потери, Его настигла у последней двери, Схватила за рубашку, вся в огне, — Разорвалась рубашка на спине. Но вырвался красавец с болью тяжкой, Он розой был с разорванной рубашкой. Она, одежды разорвав свои, Как тень упала наземь в забытьи.

ЮСУФ ПОПАДАЕТ В ТЮРЬМУ

Пером начертан облик сказки ясной: Когда он вырвался из рук несчастной, Он жениха ее увидел вдруг: Азиз пришел в сопровожденье слуг. Заметил сразу юноши волненье, Хотел его услышать объясненье. Страдалец начал вежливую речь, Не жалуясь, чтоб тайну уберечь. Он ласково был выслушан владыкой, И тот повел Юсуфа к луноликой. Очнувшись и увидев их вдвоем, Решив: Юсуф поведал обо всем, Сказала Зулейха: «Властитель правый, Опора справедливости и славы! Какой достоин кары тот злодей, Который оскорбил твоих друзей?» Азиз — в ответ: «Скажи, краса вселенной, Кто сей злодей, преступный и презренный?» А Зулейха: «Вот этот раб, еврей, Что всем обязан милости твоей. Спала я в тишине уединенья, И не было в душе моей смятенья. А он, как вор, приблизился ко мне, Охотясь на египетском гумне. Пока я сплю, задумал он, бесчестный, Войти в мой сад и плод сорвать прелестный. Лишь руку протянул ко мне глупец, Чтобы открыть желания ларец, Проснулась я, увидела я вора, Он задрожал от страха и позора. Из дома побежал, гоним стыдом, — Навеки он покинул счастья дом. Я побежала, гневом пламенея, Ему вослед, я догнала злодея, Схватила за рубашку и кусок Оторвала, как розы лепесток. Достойно недостойного карая, Скажи, что ждет его тюрьма сырая!» Был вне себя Азиз от этих слов. Сказал Юсуфу, гневен и суров: «Твоя

душа бесчестьем осквернилась. Ты видел от меня добро и милость, Но ты ответил злом, добро забыл, Съев соль мою, солонку ты разбил». Был страшен гнев Азиза, грозен голос, Юсуф дрожал, сгибаясь, точно волос…

Книга мудрости Искендера

Перевод В. Державина

НАЧАЛО ПОВЕСТВОВАНИЯ

Былых времен историки для нас Об Искендере начали рассказ: В тот год, как файлакусова [21] страна Над миром засияла, как весна, Венчающий невесту счастья свет Дал сына шаху на закате лет. Ты скажешь — это с высоты высот Звездою новой вспыхнул небосвод. И поколеньям будущим в пример, Младенцу дали имя — Искендер. А на восьмом его году отец На голову надел ему венец, Назвал его наследником царей, Под власть его привел богатырей. Когда же все вельможи той земли Присягу Искендеру принесли Служить ему на всем его веку, Послал он сына к знаний роднику. И с просьбой царь пред Арасту [22] предстал, Чтоб муж премудрый сына воспитал. Ученому сказал: «Ни мгла, ни тьма Не скроют солнца твоего ума. Ты звезды отразил, как океан, Ты знаньем озарил страну Юнан [23] , Ты, мудрый, как гармонию светил, Мир меж людьми и строй установил. И тот путями истины идет, Кто из ключа твоих познаний пьет. Когда б не ты — от неразумных дел И от раздоров мир бы потемнел. Познанья благо в людях неравно, Природой все не каждому дано. Пусть к мудрому несведущий придет, Чтоб научиться двигать жизнь вперед. Но если неуч презрит свет наук, Ему не даст добра небесный круг. И если царь не будет мудрецом, Он родину не озарит венцом. И если царь в невежестве погряз, Он — горе для народа и для вас… Возлюбленный — он у меня один, Моя надежда, Искендер, мой сын. Чиста его сознания скрижаль, Достойна начертания скрижаль. Пусть учится у вас наследник мой Быть мудрым в управлении страной. Пусть так он будет вами обучен, Чтоб государство возвеличил он, Чтоб в начинаньях добрых был счастлив И к людям всем, к народу, справедлив, Чтоб завершил он замыслы отца, Утешил обездоленных сердца!» Услышал Арасту наказ царя И приступил, усердием горя, К наставничеству, и своим огнем Зажег светильник в сердце молодом. Учил его, как надобно уметь Все трудности в пути преодолеть. Талант к познаньям — сокровенный пыл В душе измлада Искендер таил. Он сверстников своих опередил, — Такой в нем был запас духовных сил. Наука Арасту не зря прошла И пышно в Искендере расцвела. Покров с лица природы он сорвал, Строенья мира тайну он узнал. Ключ знанья он у Эклидуса [24] взял, Кругов планетных знаки прочитал. Стал, наконец, он разумом велик, Шатры деяний светлые воздвиг. Расцвел и вырос — мощен и высок — Принес плоды посаженный росток. Познал законы он небесных сфер, Лишь истина была ему пример. Не обольщался внешним видом он, Лицом к явлений сути обращен. И возмужав душой, он был готов Писать на свитке мира и веков.

21

Файлакус — Филипп, отец Александра Македонского.

22

Арасту — Аристотель.

23

Юнан — Греция.

24

Эклидус — Эвклид.

РАССКАЗ О ТОМ, КАК ОТЕЦ ИСКЕНДЕРА ПРОСИТ АРАСТУ НАПИСАТЬ ДЛЯ СЫНА КНИГУ ЗАВЕТОВ

Сын шаха, завершив ученья круг, Вооружился мощью всех наук. Но, вечными заботами горя, В те дни пришла в упадок мощь царя. Шестисторонний мир тщеты земной Всех дел и дум царя нарушил строй. Услышал он призывный барабан К отходу в даль потусторонних стран. Шах Файлакус за Арасту послал, Приветствовал и мудрому сказал: «О, верности и мудрости гора! Я чувствую, мне уходить пора. Во мне угасла сила бытия, Мне плоть не подчиняется моя. Явись ко мне с твоим учеником, Тебе не прекословящим ни в чем. Смерть подступает. Конь мой боевой На поле жизни никнет головой…» Лишь Арасту об этом услыхал, Он с Искендером пред царем предстал. И пали пред царем они, скорбя, И этим не унизили себя. Владыка Искендера увидал И, увидав, душой возликовал. Созвал он мудрецов своей земли. Когда же те с поклонами пришли, Велел, чтоб испытал ученый круг Наследника в познании наук. На все вопросы их ответил он, И круг ученых был им восхищен: «Шах! Все, что истиной озарено, Все твоему наследнику дано! Да, он всего достиг, чего хотел, Всей мудростью столетней овладел. Коль кладезь мудрости такой открыт, Невежество вселенной не грозит». Когда услышал это Файлакус, Подвластным странам, — будь то Рум иль Рус [25] , Он имя Искендера объявил, Венец и жезл царей ему вручил. Воздавши благодарность мудрецам, Мудрейшему сказал: «Возьми калам [26] , Для сына книгу мудрости живой Пиши, учи, как управлять страной. Чтоб направляла все его дела, Царю путеводителем была. И что на месте лучше б он сидел, Чем приступать к свершенью черных дел». И внял наказу шаха Арасту, К каламу обратился и листу. За труд взялся он, именем творца, Довел свой труд великий до конца. Когда ж замкнул он дверь духовных уст, Возликовал душою Файлакус, Живых письмен узор увидел он, Вздохнул — и погрузился в вечный сон. Когда царя навек затмился взор, Как кровью горем обагрился двор. Власть с подчиненьем, с милой жизнью смерть Безжалостная чередует твердь. О смерть! Ты то в табут [27] кладешь отца, Растерзывая сыновей сердца, То саваном на сыне заменя Парчу и шелк — идешь, отца казня. Будь счастлив, смертный! С братом по крови И с другом лишь в согласии живи. О дальнем и о близком не жалей. Нет друга ближе совести твоей.

25

Рум — Византия, Запад; Рус — Россия.

26

Калам — перо.

27

Табут — погребальные носилки.

РАССКАЗ О ТОМ, КАК ИСКЕНДЕР БЛАГОДАРЯ СВОЕЙ СКРОМНОСТИ ВОЗВЫСИЛСЯ НАД ЛЮДЬМИ СВОЕГО ВРЕМЕНИ

Мудрец, кем был прославлен Рум и Рус, Повествовал, как умер Фалайкус, Как Искендер вступил на трон отца И светом жизни озарил сердца. И приближенным он сказал своим: «Вот о царе ушедшем мы скорбим! Поистине он нашим был отцом, А я, ваш брат, не выше вас ни в чем. О первенстве средь вас не мыслю я. Пусть ваша воля будет и моя. И что вам в мире свет — мне тоже свет, И что для вас во вред — и мне во вред. И кто из вас хоть ногу занозит, Заноза эта грудь мою пронзит. Так изберите из среды своей Старейшего, всех лучше и мудрей, Чтоб он народом правил, как отец, Чтобы отмыл он ржавчину сердец, Чтоб он людей, средь бедственных дорог, От холода и зноя уберег, Чтоб добродетель в мире уберег, Примером чести поразил порок!» Когда же Искендер умолк, кругом Из всех грудей раздался клич, как гром: «Ты будешь нам главою и вождем! Ты выше всех нас сердцем и умом!» И вновь ему присягу принесли Богатыри и знатные земли. Шах Искендер ответил им тогда: «Владейте жизнью долгие года! Вы подняли меня, как солнце дня, Вы в пыль, как тень, не бросили меня. Клянусь по справедливому пути, По честному пути всю жизнь идти! Клянусь сердца печальных исцелить! Несчастных от несчастий защитить! Ведь если шах людей потопчет в прах, Душой он жалкий нищий, а не шах. Коль сердцем шах изменчив, что ни час, Какая польза от него для вас? Для блага подданных я жить клянусь! На страже прав народа быть клянусь!» И удивлялись все его словам. Да будет в них пример иным царям.

КНИГА МУДРОСТИ АРАСТУ

Историк мудрый, вечный правды друг, Взлелеявший прекрасный сад наук, О шахе Искендере написал, О том, как он владыкой мира стал. О том, как врачевать недуг любой, Для нас писал он кистью золотой. Вкруг золотого слова и узор Из золота, чтоб утешался взор. Как золотая нить, несет строка Нанизанные мысли — жемчуга… От книги им творимой ни на час Не отрывал мудрец ума и глаз. Своих предтеч, познав их красоту, Благодарил вседневно Арасту. Но в книге той лучился каждый стих Любовью современников своих. Внемлите наставлениям того, Кого на труд подвигло божество: «О шах! Будь знаньем тайны одарен, Будь светом доброй воли озарен. Владык повелевающий язык Равно, как слух внимающий, велик. Учись разумно разуму внимать, А не гадать: принять иль не принять. Не лилией, а розой горд цветник, Хоть очень длинен лилии язык. Будь щедр и милосерд. Могучий свод Тебя отдарит от своих щедрот. Ведь если этот мир сравнить с горой, В нем эхо породит твой шаг любой. Как ни грохочет эхо громких дел, У эха и у слова есть предел. Посаженный росток тогда взойдет, Когда усерден добрый садовод. Коль подвигом снискал ты славы плод, Тебе он радость неба принесет. Ты никому не можешь быть судьей, Пока к добру не обращен душой. И стать проводником не может тот, Кто сам не ведает, куда идет. Когда вода горька и солона — Не может жажду утолить она. Как можешь ты пороки истребить, Когда с себя порок не можешь смыть? Когда в грязи стираешь платье ты, Не жди от этой стирки чистоты. Твои слова прекрасны — от души… Поступки лучше были б хороши. Достоинству нас не научит тот, Кто недостойно сам себя ведет. А польза слов отца для сына где ж? Сам ест халву, а говорит: „Не ешь!“ В тебе, как в тесте, пекарь твой смешал И добрых много и дурных начал. В победе зла — падение твое, В добре твоем — спасение твое. Не дай началам добрым пасть в борьбе, Решенья битвы жезл вручен тебе. Ум темный светом ясным озари, Неправды с сердца ржавчину сотри. В пути коварным мыслям не внимай И вьюк свой терпеливо подымай. Ведь иначе трудней и тяжелей Стать может ноша на спине твоей».

РАССКАЗ О ВЕРБЛЮДЕ И ЛИСЕ

Верблюд, от старости едва живой, Приплелся как-то раз на водопой. Над ним кружилось множество ворон, Глядя, что, мол, вот-вот подохнет он. Под шкурой дряхлой, на костях его Ни жира не осталось, ничего Иль мало так, что, не боясь волков, Бесстрашно пасся он среди холмов. Иссохли на спине его горбы, И плакал он под тяжестью судьбы. Однажды молвила ему лиса: «О ты, пустыни гордость и краса! Отрекшийся от роскоши земной, Довольный лишь колючкою одной, Ведь „кораблем пустынь“ тебя зовут Арабы, Рум и африканский люд! Так что ж ты ходишь тощий и больной С облезлой и израненной спиной? Ты муравья не тронешь, знаю я, Кто ж раздавил тебя, как муравья?» Верблюд ей: «Слушай про мою беду: У изверга я в рабстве, как в аду. Мое горит и стонет существо, Лишь вспомню ненавистного его. Соль на горбах измученных моих Вывозит он из копей соляных. Гнуснее боли нет, я говорю, Когда меня он тянет за ноздрю! А тяжесть грузов соли так страшна, Что спину бы сломала у слона. А если вдруг под ношей я упал, Он палкой бьет меня, чтоб я вставал. Увечья причиняет мне и боль И мне потом на раны сыплет соль. Когда ж реву я с горя, как труба, Ни бог меня не слышит, ни судьба». Лиса сказала: «О тебе скорбя, Найду я хитрый выход для тебя. Меж городом и копью соляной Поток, ты знаешь, льется водяной. Войдешь в поток — и сразу в воду ляг. Как соль растает у тебя в тюках, Ты из воды тогда легко вставай И весело до города шагай!» Верблюд сказал: «Ну, друг, благодарю! Теперь-то я его перехитрю!» И в тот же день, тяжелый соляной Свой груз таща, он стал перед рекой. Но мысль его погонщик разгадал. И как же он беднягу наказал? Горбы его от соли облегчил И соль кошмой и шерстью заменил. Такой предвидеть гнусности не мог, — Вошел верблюд в поток и в воду лег. Но еле встал, не ждал такой беды, — Груз удесятерился от воды, Едва-едва он брел под зноем дня, Лисицу ненавистную кляня: «Кошма и шерсть — отягчены водой И тяжелее клади соляной. Пусть подлая советчица умрет И род ее проклятый пропадет! О, только бы мне дотащить кошму, Я голову до неба подыму!»

* * *

Вина мне, кравчий! Славы, красоты Лишь те достойны, чьи сердца чисты. Дай силу мне для покоренья львов И отведи от западни врагов. Приди, певец веселый! Чанг [28] настрой И новую мне громко песню спой! Мой лев — в вине, на дне златой касы [29] , Лев этот шкуру обдерет с лисы.

28

Чанг — струнный инструмент.

29

Каса — чаша.