Золотая цепь. Юсуф и Зулейха. Книга мудрости Искендера

Джами Абдуррахман

НА СМЕРТЬ СЫНА

1

Какую боль мне причинил вращающийся небосвод! Уничтожает он меня, он мне пощады не дает. Велит мне жемчуг лить из глаз, отняв жемчужину мою: Сафиуддина он унес, он жизнь мою, как нитку, рвет! Земля жестокая в себе серебряный сокрыла стан, Никак понять я не могу, что серебро в земле гниет. Я кровью напитал свои дотоле зоркие глаза, Я не хочу смотреть на мир, когда он в мире не живет. Чем я обрадую теперь свой угнетенный, скорбный ум? Где радость моего ума, где радости моей оплот? Как знамя, из моей груди растет огонь разлуки с ним, И чтобы пламя потушить, вздыхаю, горечью томим!

2

Еще глаза мои тобой не насладились в этот год, Еще не слышал слов твоих — был так внезапен твой уход! Еще ни одного цветка ты с ветки жизни не сорвал, Но смертью сорван ты уже, о юный цвет, о свежий плод! Ни разу ты своей ногой не придавил и муравья, За что же, слабенький, познал ты столько бедствий и невзгод! Мой мальчик, голову твою не брил ни разу брадобрей, Но каждый волосок ее пронзил тебя мечом забот. Зачем в твои уста судьба так много яду налила, Когда еще ты не испил и капли из ее щедрот! Дитя, ни одного куска твой рот еще не поглотил, Но чтобы поглотить тебя, сама земля разверзла рот. Еще ни разу не пошли твои ножонки по земле, — И на руках тебя несут, чтоб ты земли почуял гнет. Седьмой десяток мне пошел, живу на свете я давно, Но сердце в первый раз такой ужасной скорбью пронзено.

3

Ты кровью приказал рыдать заплаканным глазам отца, Ты сердце разорвал мое, — о сердце, о бальзам отца! Пришла весна, и поднялись цветы и травы из земли. О, встань, цветок мой, из земли, сочувствуя слезам отца! В обмен я б отдал жизнь свою, чтоб только сохранить твою, Когда бы подчинился мир настойчивым словам отца! Ослеп я, как Якуб. Мой сын! Когда бы ты, второй Юсуф, Рубашкою

вернул бы свет погаснувшим очам отца! Пусть ворот жизни разорвут, как ворот розы, но шипы С твоей могилы пусть меня пронзят. Конец мечтам отца! Во сне увидел я, что ты ушел и мой покой унес. Вовек не сбыться бы таким тяжелым, черным снам отца! Кого спросить мне о тебе? С кем разделить печаль дано? Не знаю, что в душе твоей, — в моей пустынно и темно.

ЧЕТВЕРОСТИШИЯ

1

Сказал однажды Согари [15] : «Я гибну от воров, Что мысли лучшие крадут из строк моих и слов». Я много строк его прочел, но мысли не нашел. Увы, он прав: украден смысл из всех его стихов!

2

Ты не грусти, когда твои достоинства скрывают И, недостатки увидав, их громко называют. Иные, видя, что шипы впиваются в мудрейших, — Как роза расцветают вдруг, как зелень оживают.

15

Согари — малоизвестный стихотворец, современник Джами.

3

Можно камень заставить рубинами губ заблистать, Можно сорной траве благовонье цветов передать, Можно вырвать из пасти акулы блаженство души, Все возможно, лишь мне невозможно тобой обладать.

4

Любимая, бремя страданья доколе я буду нести? Ужели же горы и горя и боли я буду нести? О, если сердца ты пленяешь, я сдаться готов тебе в плен, Поверь мне, что бремя по собственной воле я буду нести!

5

Западни загадок хитрых никогда не ставил я, Не охотился за славой, в мыслях не лукавил я, Я в стихах своих заставил все незрелое созреть, И свое оставил имя на страницах бытия.

Юсуф и Зулейха

Главы из поэмы

Перевод С. Липкина

ЗУЛЕЙХА ОТПРАВЛЯЕТСЯ К ЮСУФУ И ОБЪЯСНЯЕТСЯ ЕМУ В ЛЮБВИ

Кормилицы услышав донесенье, Почувствовала Зулейха волненье. Из глаз полился жарких слез поток, — Из миндаля полился чистый сок. Как кипарис, пред юношей предстала, И на Юсуфа тень ее упала: «К твоим ногам склонилась голова: Пусть будет в ней любовь к тебе жива. Я вся полна тобой, тебя желая, И о себе забыв, к тебе пришла я. Я душу обрела в любви своей, Связал меня аркан твоих кудрей. Душа тебе принадлежит всецело, Из-за тебя мое пылает тело. Любовь к тебе — как море: я тону, Я чувствую, что я иду ко дну. Нашел бы врач, мои вскрывая жилы, Не кровь, а страсть к тебе, красавец милый!» Ее услышав, зарыдал Юсуф. Она спросила, тяжело вздохнув: «О, ставший счастья моего глазами. Зачем глаза ты оросил слезами?» Юсуф, увидев боль ее, тотчас Из уст рассыпал перлы, как из глаз: «Разбил я сердце, потому и плачу, В любви познал я только неудачу. Я теткой был любим, но кличкой „вор“ Она меня ославила с тех пор. Я был отцом любим сильней, чем братья, И должен был их злобу испытать я: Они меня в Египет увели, Живу я в муках, от отца вдали. В моей груди исходит сердце кровью, Я в ужасе перед твоей любовью». Сказала Зулейха: «О светоч мой! Что мне луна? Ты стал моей луной! Я не скажу: любима я тобою, — Твоим рабыням стать хочу рабою! Одно лишь ты рабе своей позволь: Открыть свою любовь к тебе и боль. Люблю я так смиренно, терпеливо, Меня врагом считать несправедливо. Кто хочет огорчений для себя? Не ищут же мучений для себя! Люблю тебя, любовью сражена я, — И что же, все-таки тебе страшна я? Подай надежду мне, верни покой, Хотя б на миг смирись передо мной. Хотя бы шаг ступи со мной, и всюду Тебе опорой и защитой буду». Юсуф ответил ей: «О госпожа! Вот я стою, как раб тебе служа. Я — раб, и мой удел — повиновенье, Прикажешь — я исполню повеленье. Не требуй, чтоб владыкой стал я впредь: Раба не заставляй ты покраснеть. Могу ль с тобой одним смотреть я взглядом И за столом сидеть с тобою рядом? Ты мне работу поручить должна, — Какую дашь, я выполню сполна, Работой удовольствуюсь любою, Тебе достойным буду я слугою». Сказала та: «О свет моей судьбы! Я пред тобой ничтожнее рабы. Лишь прикажу наперсницам и слугам, — Готовы сто рабынь к моим услугам. Иль хочешь ты, чтоб я их обошла, Чтоб исполнял ты все мои дела? Нам ноги для ходьбы нужны бесспорно, Считать глаза ногами — нам зазорно. Для ног, а не для глаз — тернистый путь: Колючки может он в глаза воткнуть!» Ответствовал Юсуф: «Моей печали Четой твоя душа и сердце стали. Не спорит с блеском солнца свет зари, — И ты мне о любви не говори. Хочу я только быть твоим слугою, Не обольщаясь долею другою. Тот верный друг, кто другу подчинен: Желанье друга для него — закон». Юсуф хотел путями убежденья, Слугой оставшись, избежать сближенья. В сближенье видел он источник зла: Спасеньем доля рабская была. От пламени должна спасаться вата, Не то погибнет, пламенем объята.

ЗУЛЕЙХА ПОМЕЩАЕТ ЮСУФА В ЧУДЕСНОМ САДУ

Тот, кто украсил сказа дивный сад, Сказал, что старцев так слова гласят: У Зулейхи был сад, не сад, а диво: Пред ним Ирем [16] , что пред цветком — крапива! Он радовал цветами и водой, Сияли розы нежной красотой. Ветвями дерева переплетались, Без всякого смущенья обнимались. Чинары с кипарисом обнялись, И, как детей, ласкал их кипарис. Цветы свой балдахин простерли пышный, Раскрылся над цветами зонтик вишни, А мандаринов цвет — желто-багрян, Плод мандарина — шар, а ветвь — човган [17] , Чудесный сад, не знающий страданья, У мира отнял шар очарованья. Хурма свой стан возвысила, и сад От этого прекрасней стал стократ. Хурма росла в саду халвой живою, И наслаждался, кто хотел, халвою. Инжиров роща, молока полна, С кормилицей румяною сходна. И птицы к той кормилице привыкли, К сосцам инжира клювами приникли. Проникло солнце в тонкую листву, Узоры уронило на траву, В картину превратило сад весенний, Что позлащен игрою светотени. Смешался с тенью беглый свет дневной, Над бубнами цветов струился зной, И соловьи смотрели изумленно, Наполнив пеньем купол небосклона. Под сенью ив, при легком ветерке, Резвились рыбы в ручейках, в реке. Ручьи в саду линейками лежали, Там зелень — письмена, земля — скрижали, Там в красных розах — красота подруг, Там в желтых розах — след любовных мук. В саду, что был веселья звонким садом, Два водоема простирались рядом. Их мрамор был белее хрусталя, Полоской разделяла их земля, Сходны друг с другом, будто наши очи, Лишь расстояние меж них короче. Зазора не было меж гладких плит: Искусников искусство то пленит! Решили б мы, взглянув на эти плиты: Они друг с другом воедино слиты! Для утешения души больной Являлась Зулейха в тот рай земной, К

двум водоемам шла дорогой гладкой: В том — молоко, в другом — напиток сладкий. Ее служанки, чей удел высок, Любили молоко и сладкий сок. Меж водоемами она воздвигла Трон для Юсуфа: скорбь ее постигла, Она Юсуфа приняла отказ, — И в сад его отправила тотчас, И птица сада пела сладкогласно: «Чудесен сад, садовница прекрасна!» Сто девушек, прелестных, как жасмин, Чьи станы — кипарис, уста — рубин, Сто девушек — жемчужин украшенье, Она дала Юсуфу в услуженье, Сказав: «Позволь к ногам твоим упасть! Рабынь я отдаю тебе во власть. Увы, когда меня ты отвергаешь, Возьми, какую только пожелаешь. Ты наслаждайся жизнью: краток век, А молодость — пора сладчайших нег». Она своих служанок наставляла: «Красавицы, во что бы то ни стало Юсуфу подчиняйтесь. Вам велят: Протянет кубок с ядом — пейте яд, Потребует: „Отдайте жизнь“ — отдайте, И вашу смерть почетной вы считайте. Послушные, покорные, тотчас Исполните его любой приказ, Но сообщите мне без промедленья, Когда захочет с кем-нибудь сближенья». Казалось, ей терпеть невмоготу, — Узором лжи украсила мечту: Из тех рабынь, что на Плеяд похожи, Захочет взять кого-нибудь на ложе, — Она ее заменит — и сорвет С пленительного древа сладкий плод. Юсуфа усадив на трон вначале И бросив под ноги цветы печали, Она рабынь поставила пред ним, Склониться их заставила пред ним, Юсуфу душу отдала на милость, С опустошенным телом удалилась.

16

Ирем — легендарный сад, земной рай.

17

Човган — клюшка в игре того же названия, напоминающей поло.

НАСТУПАЕТ НОЧЬ. КРАСАВИЦЫ РАБЫНИ ЯВЛЯЮТСЯ К ЮСУФУ

Настала ночь, и черные цветы Посыпались на землю с высоты, И небо уподобилось невесте, Украшенной запястьями созвездий И прелестью пленявшей неземной, Красуясь перед зеркалом-луной. Рабыни, сотворенные для счастья, Полны лукавства, неги, сладострастья, Перед Юсуфом выстроились в ряд, — Прельщают, и чаруют, и манят. Одна раскрыла сахарные губы: «Попробуй, милый, сахарные губы!» Другая: «Где слова я обрету, Чтобы твою прославить красоту? Живи в моих глазах, тобой плененных, Мои глаза — обитель для влюбленных». Явила третья тонкий стан в шелках, Чтоб сжал его Юсуф в своих руках: «Уснешь ли ты, счастливый и спокойный, Когда ты не обнимешь стан мой стройный!» Четвертая, завив кольцо кудрей, Сказала: «Стать хочу петлей твоей! Открой мне двери, чтобы наслаждаться, Кольцом за дверью не хочу остаться!» По локоть засучивши рукава, Сказала пятая свои слова: «Красавец мой! Руками я готова Тебя от глаза оградить дурного, Позволь, — и шею гордую твою Я нежными руками обовью». Тут косами, красой своей блистая, Свой стан прелестный обвила шестая, Как бы моля, чтоб стан ее тугой Юсуф обвил, как поясом, рукой. Так ждали все, открыв свою влюбленность, Чтобы Юсуф явил им благосклонность. Но так как сам Юсуф расцвел, как сад, То от цветов не жаждал он услад. Лишь одного хотел он: чтоб рабыни Ему служили верно, без гордыни. «Служанки-девушки, — сказал Юсуф, — Обрадуется мир, на вас взглянув. И вы и я — мы созданы из глины, Посеял в нас зерно творец единый. Не надо вам, познавшим благодать, Пред каждым голову свою склонять. Оставьте унижения дорогу, Идите лишь путем служенья богу». Вот так Юсуф послушных поучал, Беспечных, простодушных просвещал. Из уст рабынь, исполненных почтенья, Юсуфу раздавались восхваленья… Проснулась Зулейха, лицом светла, К возлюбленному радостно пошла. Увидела: сидит прекраснолицый, Рабыни вкруг него — как ученицы. Сказала: «О пленяющий сердца, Мне приносящий радость без конца! Мое смятенье ты и упоенье, Мое волненье и успокоенье! Из нового источника испив, По-новому сегодня ты красив. Скажи, что ночью делал ты? Откуда Твоей красы невиданное чудо? Иль нектаром вспоен, живой водой, Затмил ты всех красавцев красотой? Иль шепоту внимая дев желанных, Жасминоликих и серебростанных, Познал ты новой красоты родник И совершенства нового достиг? Как плод среди других плодов счастливых, Красавец расцветает средь красивых!» Она сказала много нежных слов, Но был Юсуф попрежнему суров. Потуплены глаза, уста закрыты, Зарделись от смущения ланиты. Поник он головою от стыда, Ни слова не сказал он ей тогда. Когда она увидела такое Упрямство, равнодушие глухое, Сгорела в пламени ее душа, Досадой, безнадежностью дыша.

ЗУЛЕЙХА ПРОСИТ КОРМИЛИЦУ ПОМОЧЬ ЕЙ В ДОСТИЖЕНИИ ЦЕЛИ

Поняв: его суровость беспредельна, Она, любовью ранена смертельно, Кормилицу на помощь позвала И тайную беседу повела. Сказала: «Ты моей души светило, А плоть мою ты силой одарила! Ты плоть мою вскормила молоком, Вспоила душу блага родником. Сильна твоей любовью, расцвела я, От матери такой любви не зная! О, если б ты, источник доброты, Мне помогла достичь моей мечты! Доколе мне терпеть печаль разлуки, И горе, и неслыханные муки? Что пользы от того, что мы вдвоем, Когда мы как чужие с ним живем? Что сотворится от воды и глины, Когда душа и тело не едины?» «О гурия! — сказала та в ответ, — Красавица, каких не знает свет! Кто красоты твоей измерит меру? У мудрых похищаешь ум и веру! Художник Чина [18] , образ твой любя, Изобразил бы в капище тебя, — Вдруг стали бы все идолы живыми, Они б рабами сделались твоими. Горам открыла б красоту ланит, — Сгорел бы от любви к тебе гранит. Когда бы саду стройный стан явила, Ты б высохшие ветви оживила. Сметали б лани с твоего пути Колючки, чтоб в степи могла пройти. Ты так прекрасна, — почему же ныне Впадаешь в безнадежность и унынье? Свой взор стрелою сделай, луком — бровь: Красавца покорит твоя любовь! На пиршестве желанья долгожданном Свяжи его своих волос арканом. Расставь ему улыбок западни, Их сладостью красавца ты плени». А Зулейха: «Что молвить остается? Мне столько от Юсуфа достается! Юсуф не хочет на меня глядеть, Так как же мне Юсуфом овладеть? О, если бы в зрачок мне превратиться, В его глазу навеки поселиться! О, если, на меня взглянув разок, Он понял бы, как жребий мой жесток! Хотя бы состраданием, не боле, Он облегчил мне горечь тяжкой боли! Не только красотой, что ярче дня. Он равнодушием казнит меня!» Ответила кормилица седая: «О ты, пред кем поблекли девы рая! Знай: дело я задумала одно, — Устроит все твои дела оно. Однако нужно для такого дела, Чтоб злата, серебра ты не жалела. Построю дивный, как Ирем, чертог, И пусть художник, мастер и знаток, Тебя на всех стенах живописует, В объятиях Юсуфа нарисует. Когда тебя, на живопись взглянув, Найдет в своих объятиях Юсуф, Он дрогнет и любовью загорится, И красоте твоей он покорится». Ее совет приняв, свое добро Ей Зулейха вручила, — серебро И золото, чтоб сердце успокоить, И приказала ей дворец построить.

18

Чин — Китай.