Золотая голова
Шрифт:
Но столь же возможно, что он нарочно проник в замок, втеревшись в актерскую труппу, пользуясь тем, что южане недостаточно знают местные нравы и местных жителей. Что ж, в таком случае — я его предупредила. Он может думать обо мне что угодно, но, если Ансу следует традициям, то не станет перебегать мне дорогу.
Если же не следует…
С вечером гости перебрались в зал, где слуги приготовили для них сообразно рангу кресла либо скамьи. Актеры же выгородили сцену. Их ширмы и аляповатые занавески на фоне тисненых стен и мозаичного пола выглядели еще более убого, чем я представляла. Даже свечи, смягчавшие положение неярким освещением, не могли полностью его спасти. Но Самитш, сдается мне, именно этим контрастом и наслаждался. Мне показалось вдруг, что этот милый светский говорун гораздо более
Актеры представили одну из тех комедий, что так любят на Юге, а у нас тоже пожалуй что и любят, но никогда не сочиняют, справедливо считая, что южане этого добра настрогали лет на двести вперед — со старыми глупыми папашами, богатыми противными женихами, парочкой влюбленных, сводницей и продувными слугами. Давно замечено, что южные театральные творения столь же страдают однообразием, как наши, северные, сюжеты коих достаточно разнятся друг от друга — непременным желанием из всего вывести мораль. Но вероятно, эти особенности имеют и свои достоинства. Например, когда заранее знаешь, чем дело кончится, можно полностью сосредоточиться на игре. Надо отдать южанам справедливость — они были вполне неплохи, умели плясать, играть на гитарах и лютнях, а у складной брюнеточки, представлявшей служанку, оказался приятный голос — поэтому ее по ходу комедии то и дело просили спеть. Знакомец мой Пыльный Ансу изображал педанта и успеха у публики не добился. Может быть, потому, что местная публика плохо представляла, что за зверь такой — педант. Но он и вообще был скован больше, чем допускалось ролью. И тут вряд ли причиной было то, что он недавно на сцене. Его смущало мое присутствие в зале. И одновременно озадачивало. Он то и дело поглядывал в мою сторону. Я, разумеется, сидела возле «сцены» — выгородки, в кресле рядом с Тальви, так что шарить глазами по залу Пыльному не приходилось. Меня это раздражало — взялся играть, так не выходи из роли! — и хотелось сделать что-нибудь в ответ, например, прошептать нечто на ухо Тальви со значительным видом, одновременно указуя перстом на Ансу. Но я удержалась от соблазна. Такие мелкие пакости годятся лишь для подростков. И я ограничилась тем, что сделала еще один условный жест: «Тебе лучше уйти».
На следующий день, судя по тому, что сказал Тальви комедиантам, «праздник» должен был продолжаться. С утра явилась Мойра — на сей раз она ничего не принесла, а пришла отчасти для того, чтобы получить еще один урок, не подобающий порядочной девушке, отчасти же — чтобы пожаловаться на грубых и наглых слуг заезжих господ, от которых не устаешь отбиваться.
— Наши, конечно, тоже могут слово всякое сказать, и ущипнут, бывало, и руки распускают, но приличное обращение понимают и дальше положенного не пойдут. А эти… скоты — они скоты и есть.
«Каковы хозяева, таковы и слуги», — мысленно заметила я, вслух же спросила:
— Актеры тебя не обижали?
— Нет.
В ее голосе послышалось некое сожаление. Похоже, она не стала бы возражать, чтоб именно кто-нибудь из актеров ее слегка обидел. Конечно, знойных красавцев среди них не было, даже тот, что вчера играл любовника, брал скорее умением двигаться да четким выговором, чем смазливой внешностью, но — актеры были издалека, они были непонятны, они были интересны и, наконец
— они были актеры.
«Ладно, девочка, если они здесь задержатся, в чем я лично сомневаюсь… »
— Это потому, что их по нынешним временам самих могут обидеть, — неожиданно для себя сказала я Мойре. — Так, давай умываться-одеваться.
Сегодня я выбрала синее платье. Подумаешь, Самитш меня в нем уже видел! Зато Арсиндам и Гумерсиндам будет о чем посудачить. У этого, правда, поглубже вырез, цепочку будет видно, а вот кольцо — уже нет. И кинжал, как я имела случай обнаружить, в этом платье удобно прячется. Кинжал я отправила за корсаж, когда отпустила Мойру. Нечего ей пока об этом знать. Достаточно и того, что она таращилась на перстень на цепочке. И что это за привычка, черт побери, не выходить никуда без оружия! Зато так удобнее, чем вчера, — обе руки будут свободны…
Жара началась чуть ли не с рассвета — вот южанам раздолье! Я тоже вообще-то люблю жару, материнская кровь, наверное, сказывается, но сегодня было излишне душно. Видно, к вечеру будет дождь. А может, и раньше. Но пока что небо было пронзительно-синим, и Самитш не замедлил сказать какой-то расхожий комплимент по поводу небес и моего наряда. Он снова играл светского человека, но взгляд его был холоден и насторожен. Однако не я — определенно не я — была причиной этой настороженности.
Гости Тальви обильно подкреплялись с утра, головы от вчерашнего явно ни у кого не болели. Все вели себя довольно свободно. Священник сегодня среди гостей отсутствовал. Хотя я и вчера уже, во время представления, его не заметила. Когда рядом со мной очутился Эгир, я сказала: при таких гостях и с такими слугами, да еще с заезжими актерами в замке трудно сохранить порядок, недалеко до путаницы какой-нибудь, а то и пропажи, не случилось ли чего за ночь? Он ответил, что мастер Олиба и госпожа Риллент прилагают все усилия и пока что никто не жаловался.
Подошедший Хрофт услышал наш разговор и фыркнул.
— Странно, что именно ты об этом беспокоишься, — заявил он, глядя на меня в упор, и, не дожидаясь ответа, ретировался.
— Что ж тут странного? — пробормотала я. — Что такое дырка в зубе, лучше знает не лекарь, а зубная боль…
Эгир прыснул совершенно по-детски и предложил проводить меня в сад. Там под каким-то предлогом мне удалось от него оторваться. Мне хотелось посмотреть на подготовку к представлению.
Тальви стоял на лестнице, наблюдая за суетящимися комедиантами. Рядом с ним маялся настырный Дайре. Как я поняла, он повествовал о новомодной британской трагедии, которую собирался в ближайшее время представить на сцене.
— … пьеса называется «Оборотень». Это трагедия в пяти действиях…
— Оборотень? — безразлично переспросил Тальви. — Призраки, боги, эльфы, ведьмы и прочая дребедень в английском духе?
— О нет! — с горячностью возразил Дайре. — Ваша милость изволит ошибаться. Слово «оборотень» здесь следует трактовать метафорически. — Поскольку Тальви не переспрашивал и не перебивал его, актер поспешно продолжал: — Это история одной юной девицы из знатной семьи. Она любила некоего молодого человека, но отец требовал, чтобы она вышла замуж за другого. И дабы избавиться от нежеланного брака, она прибегла к помощи бедного дворянина, давно влюбленного в нее, большого негодяя… Она обещала ему много денег, если он освободит ее от жениха. И он убил жениха, но платы потребовал не денежной… Ну, вы понимаете. И хотя она вышла замуж за кого хотела, мужа она уже не любила. Она полюбила того негодяя… во всем уподобилась ему. Они и после совершали преступления… Потом их разоблачили, и они, чтобы не попасть в руки правосудия, покончили с собой. «Сеньоры, я избавил вас от мести. Как я учил, Джоанна, ну же! — вместе». — Дайре сделал паузу и, не уверенный, что Тальви прислушался хоть к одному слову из его повествования, грустно добавил, скорее для себя: — По пьесе получается, что их жалко, хотя они оба подлецы. А других — нет, хотя они порядочные люди…
Ансу среди тех, кто копошился с выгородкой на лужайке, не замечалось. Оставив Дайре обрабатывать владельца замка, я двинулась дальше. Сомнительно, чтоб Тальви оставил труппу при себе, у него несколько иные развлечения, но кто знает, может, южанин и преуспеет. Пройдя по дорожке между высокими шпалерами, я увидела Пыльного. Стоя за деревом, он рассматривал лестницу, по которой в сад спускались гости. Он был так увлечен этим занятием, что не услышал, как я подошла, а походку мою нельзя было назвать совершенно бесшумной. Как ни старайся в этих шелковых платьях, а они все равно шуршат.
— Добычу вынюхиваешь, Пыльный?
Он мгновенно развернулся, держа руку за отворотом кафтана. Увидев меня, слегка расслабился, но руку не убрал.
— А ты, Золотая Голова, ремеслишко решила сменить?
— Так же, как ты, — спокойно ответила я. — Или ты его не менял?
— Твое какое дело?
— По-моему, я тебя вчера предупредила.
— Ну и что? Подумаешь, какая цаца — шелковые тряпки нацепила и туда же, большую госпожу из себя строит. Да стоит мне словечком намекнуть здешнему хозяину, кем ты была…