Золотая лихорадка
Шрифт:
__ Устал. В патинко был.
— Тогда надо подняться по лестнице, зайти в ванну, набрать воды, намылиться, а потом всё смыть и погреться. А если чудовища в голове всё равно не исчезнут, надо растереться полотенцем, высушить волосы феном, сунуть под голову подушку и уснуть, чтобы приснился сон. Кадзуки, ты не думай, что я ничего сам не могу. Я хочу быть сильным, как ты.
Ломкий металлический голос раздражал слух. Голос не был ни ломающимся, ни простуженным, он у Коки был таким всегда, с тех самых пор, как в четыре года он заговорил, это один из признаков
Улыбка снова просияла на лице брата, он подтянулся повыше и ещё раз заключил подростка в объятия. До третьего-четвёртого класса они были почти вровень, но как-то вдруг подросток вытянулся и был теперь на десять сантиметров выше. Подросток легонько похлопал брата по длинной жирафьей шее и покатым плечам и высвободился.
Кёко смотрела на двоих, словно сравнивая их. Втайне от отца подросток попросил Кёко приходить в те дни, когда Симамура, экономка и воспитательница брата, брала выходной.
В конце прошлого года подросток на улице Мотомати неожиданно столкнулся с дочерью Хаяси, Ёко, а та была с подругой того же возраста, что и она сама. Они пошли в кафе, и, когда подросток сел, Ёко спросила:
— А ты понял, кто это? — и легонько толкнула другую девочку плечом.
— Отчего я должен это понимать? — Подросток опустил голову.
— Да посмотри лучше, у неё лицо совсем не изменилось! Это же наша Кёко-тян, вы с детства знакомы. Кёко Ясуда! — Она приподняла указательным пальцем его подбородок и рассмеялась.
Так это была дочь повесившегося Ясуды! Ёко рассказала, что Хаяси поместил оставшихся сиротами Кёко и её сестру Харуко в интернат, а несколько раз в году брал девочек погостить, возил в Диснейленд и ещё куда-нибудь. Кёко, как и Ёко, исполнилось семнадцать лет. Когда она закончила среднюю школу, то ушла из интерната и Хаяси устроил её работать официанткой в ресторане в квартале Сакурагитё.
— Ну вот, давайте, обменяйтесь телефонами! — закончила Ёко, а Кёко, губы которой чуть тронула улыбка, внимательно посмотрела на подростка.
Он позвонил ей первым. Когда они встретились, на все его вопросы она отвечала только коротким «да» или «нет», и обычно немногословный подросток три часа болтал без умолку, а когда заметил это, даже покраснел. Ему хотелось бы что-то подарить ей, но сказать об этом он не решился и при расставании протянул тридцать тысяч иен. Тогда только она спросила его: «Ты что, хочешь спать со мной?» — И он оставил мысль о деньгах. Уязвлённый тем, что не сумел выразить свои чувства, подросток колючим тоном бросил: «Позвонить-то хоть можно?» — И на этом они тогда расстались.
— Слушай, братик Ко, мы тут с Кёко позанимаемся в моей комнате…
— Хорошо, я понял. — Держа руки под выпирающим животом, Коки, переваливаясь словно беременная на сносях, направился в гостиную.
Когда Кёко впервые зашла к подростку, то увидела самую обычную мальчишечью комнату: плакаты, кассеты, компьютерные игры, видео и рядом с этим разбросанные в беспорядке учебники, тетради, пенал и прочие школьные принадлежности. Она была поражена, но, что бы ни говорили, он всего лишь ученик средней школы, и Кёко сама посмеялась над тем, что её это так удивило. Звуки фортепиано бежали вверх по лестнице и через щёлочки в двери пробирались в комнату. Перед глазами подростка всплыли резво летающие по клавишам руки брата с чудно подогнутыми мизинцем и безымянным пальцем и напряжённо клюющим большим. Читать ноты Коки не умеет. Когда в доме жила мать, раз в неделю приходил учитель музыки и Коки наблюдал и запоминал движения пальцев. Теперь, если ему нравится музыка, он несколько раз слушает диск с записью и потом много часов сидит за фортепиано и упражняется. Подросток не мог понять, отчего это синдром Вильямса одаривает людей прекрасным музыкальным слухом.
Кёко присела на краешек кровати, а подросток — на стул, и некоторое время они слушали музыку.
— Закрой глаза.
— Ладно. — Кёко сидела зажмурившись и положив руки на колени.
Подросток стянул футболку, брюки и трусы, оставшись совсем голым. Только медальон висел на груди.
— Воняет от меня?
— Ну…
Он, оказывается, потерял голос. Пытался шевелить губами и говорить, но слова не складывались. Так тянулось долго, минуты две или три, потом подросток произнёс:
— Я описался.
— Почему? — Не открывая зажмуренных глаз, Кёко наклонила голову набок.
— Собак убил.
— Зачем?
— Не знаю!
Кёко открыла глаза, посмотрела подростку в лицо, едва заметно кивнула и, поднявшись, вышла из комнаты. Через несколько минут она вернулась с намоченным полотенцем, встала на четвереньки и принялась обтирать ему всё тело. Кёко велела ему встать — он встал и, кусая губы, терпел всё, что с ним делали. Покончив с обтиранием, Кёко выдвинула ящик комода, достала из стопки аккуратно сложенного белья трусы и футболку и надела на него.
Подросток коснулся руки Кёко. Она тоже дотронулась до его руки. Оба не знали, что сказать и что делать дальше. Растерявшись, они заглянули друг другу в глаза. Подросток обнял Кёко за плечи и закрыл глаза. Когда его губы потянулись к губам Кёко, она тоже закрыла глаза. Не разнимая губ, они в обнимку легли на кровать и впились друг в друга ртами. Подросток подумал, что Кёко не отказала бы ему, если бы он настаивал на сексе, но сейчас ему этого не хотелось.
Удары, отдававшиеся в глубине грудной клетки у Кёко, сливались со звуками фортепиано. Подросток медленно поднялся и сел на краешек кровати, Кёко, посмотрев на него, тоже поднялась, и так они сидели оба, прислушиваясь к мелодии.
Прошло довольно много времени, и Кёко положила руку на плечо подростку — он обернулся к ней. Тогда она положила руку и на другое плечо. Подчиняясь потоку льющейся мелодии, руки медленно скользили вверх, пока лицо подростка не оказалось меж ладоней. Когда она крепко прижала его лицо к своей груди, наплывающие звуки фортепьяно затопили всю комнату. Подросток закрыл глаза и потерял ощущение собственного веса, моля лишь о том, чтобы это продолжалось вечность, и слыша лишь биение пульса Кёко и музыку.