Золотая медаль (пер. Л.Б.Овсянникова)

Донченко Олесь Васильевич

Сначала воцарилось молчание. Видно было, что пионеры привыкли всю работу в отряде проводить по готовым планам вожатых. Потом началось перешептывание, кто-то поднял руку, за ним второй, третий, и будто прорвалась плотина — одно за другим посыпались предложения.

— Мы хотим, — сказал Юша, — чтобы у нас был кружок юных мастеров, как во Дворце пионеров. Там очень интересно! Там и модели самолетов делают! И глобус сделали как настоящий, только очень большой. Я сам видел.

В эту минуту жалобно звякнуло перо, вогнанное в парту. Кто-то засмеялся, а несколько голосов крикнули:

— Ну-ка, ты! Коровайный! Запрячь перо!

Тот, кого назвали Коровайным, скорчил смешную гримасу, но, увидев, что никто не смеется, вдруг схватился и сказал:

— А меня почему не спрашиваете? Я хочу пойти посмотреть, как печатают книжки. Мой отец в типографии работает. Я только один раз в типографии был. Еще бы пошел. Там тоже интересно!

— Хорошо, — сказала Нина. — Запишем: типография.

Коровайный сел, намеренно громыхнув крышкой парты. «Тише!» — прикрикнули на него.

Одни из пионеров хотел пойти на экскурсию в зоологический сад, другие предлагали устроить вечер загадок и отгадок — такой вечер, чтобы «очки» зачислять. Некоторые желали лепить из глины, еще кто-то предложил поставить пьесу. Оля Лукошко сообщила, что она умеет делать фокусы. Ее отец научил, и один фокус такой, что его еще никто-никто не разгадал, а если Сухопара кривится и не верит, то пусть сам увидит…

Нина украдкой посматривала на Сухопару. А что же он предложит? Что его интересует?

Казалось, его ничто не интересовало. Он сидел, надувая щеки, и, наверное, хотел, чтобы вожатая увидела, как он на нее обиделся. И только однажды, когда Юша говорил про юных мастеров, мальчуган повернулся, прислушиваясь.

Нина обратилась просто к нему:

— А ты, Николай?

Сухопара схватил себя ладонями за щеки, глубоко вдохнул воздух — видно было, что он не ждал этого вопроса и растерялся. Но через мгновение с безразличием махнул рукой:

— А что я? Ничего!

— Как — ничего? — настаивала Нина. — Ты же знаешь, что «ничего» — это пустое место.

— Вот и будет пустое место со всего этого, — промолвил мальчик. — Наговорили много, а никто ничего не сделает.

— А это от нас самих зависит, Николай, — сказала Нина. — Мы же для себя составляем план. А для тебя тоже есть очень интересная работа.

И обратилась к отряду:

— Давайте поручим Сухопаре сделать карту!

На миг воцарилась тишина, и пока ее никто не нарушил, Нина быстро говорила дальше:

— Карту больших гидростанций — на Волге, на Днепре… Это будет особая карта: нажмешь кнопку, и вдруг вспыхнет на ней свет — гидростанция! Одна, вторая, третья! И эту карту, которую сделает Сухопара, мы выставим в школьном вестибюле, чтобы все школьники, вся школа видела, как работает наш отряд!

Нина не договорила и замолкла, так как в ту минуту что-то произошло в классе. Что? Она не смогла ответить на это. Никто еще не промолвил и слова, молчал и Сухопара, такой себе колючий, ежистый мальчуган. Почему же, почему же Нине показалось, что он встал за партой, и на весь класс прозвучал его восторженный голос: «А у меня и лампочки есть маленькие! От фонарика! Подойдут?» Наверно, наверно у тебя найдутся такие лампочки, Николай, и ты, наверное, уже думаешь, где взять провод и с кем ты будешь делать карту, и ты уже, наверное, видишь ее готовой — замечательную карту, на которой вспыхивают яркие фонарики!

Только глаза увидела Нина в ту минуту — горячие, увлеченные глаза мальчика Сухопары, и поняла, что в них блестит отсвет живых мальчишеских мыслей, и, если бывает, что светит сердце, то, наверное, тот свет был сейчас на лице Николая…

Нина замолчала. А мальчик неожиданно промолвил спокойным и даже равнодушным голосом:

— А что, можно и сделать!

И этот голос совсем не выражал того, что на самом деле переживал Сухопара!

Нина не удержалась и засмеялась, извиняя нему неискренность.

— Знаю, что карта будет замечательная! — сказала она. — Кто хочет мастерить вместе с Сухопарой?

10

Евгения Григорьевна в последние дни чувствовала себя не совсем здоровой, тем не менее сегодня ночью спала хорошо, и у нее снова появилось хорошее, приподнятое настроение.

Марийка слышала, как мать завтракала и пила чай, как одевалась и звякала ключами. Евгения Григорьевна спешила в институт, а Марийке еще можно было с часик поспать.

Мать на минуту остановилась возле дочкиной кровати. Марийка знала: вот только расплющит глаза — и увидит лицо матери, склонившейся над ней. И хотя сон еще крепко склеивал веки, девушка вдруг протянула руки и схватилась. Она обняла мать за шею, как бывало когда-то в детстве. Но разве и сейчас она, Марийка, не была для матери маленькой девочкой, которую можно поласкать?

— Мама, ты уже идешь? Я тоже сейчас встаю!

Марийка решительное сбросила одеяло.

— С сегодняшнего дня я встаю на час раньше! За месяц я выиграю тридцать часов, за два месяца — шестьдесят, за год…

Марийка не досказала и засмеялась.

Евгения Григорьевна впопыхах поцеловала дочь.

— Сумей же его умно использовать, этот час! Ну, а я бегу… До свидания, дочка!

— Поздно придешь? — позвала вслед Марийка. — Привет кустистой пшенице!

«Вот так и закаляется сила воли, — думала девушка, быстро прибирая комнату. — За месяц в самом деле набежит тридцать часов. Сейчас же сажусь за книжки».

Сегодня у Марийки были трудные уроки, в том числе тригонометрия, химия и физика, и она приготовила их еще вчера, оставив на сегодня украинскую литературу. Тройка по этому предмету не давала покоя.