Золотая медаль (пер. Л.Б.Овсянникова)
Шрифт:
— Сама Лукашевич обратилась ко мне — может ли школа выдать ей удостоверение. Ну, из разговора с нею я все понял. А этот фотограф — или дурак, или просто — негодяй.
«Это я — дура, — билась в Юле горькая и болезненная мысль. — Прозевала, прозевала, что творится с Лукашевич! Почему я не довела дело до конца, почему у меня не хватило настойчивости, чтобы раскрыть сердце товарища по учебе, чтобы она все рассказала мне сама?»
Но эти мысли не удручали Юлю. Наоборот, она напряженно искала выход. Девушка уже прикидывала, что именно должна сейчас сделать и что может сделать весь комсомольский коллектив.
— Вам надо повлиять на Лукашевич, — советовал Юрий Юрьевич. — Каким способом — подумайте сами. Но главное — взяться всем коллективом, чтобы девушка ощутила мнение всего класса, всех товарищей.
— Ваша задача значительно облегчается, — прибавила Татьяна Максимовна, — Юрий Юрьевич долго разговаривал с Лукашевич. Говорила с нею и я. Она дала слово, что пока что будет ходить в школу, по крайней мере до… до свадьбы. Вам надо узнать, что именно толкает Лукашевич на такой шаг. Полагаю, что не только любовь. Побывайте у нее дома, обязательно побывайте. Посмотрите, как она живет, что у нее за тетка, ну и что представляет собой… жених. Обсудите все это на заседании комитета комсомола, в классе.
Жукова стояла красная, взволнованная, насупив брови. Взволнованность эта, конечно, не могла укрыться от Юрия Юрьевича.
— Надо только спокойнее, Юля, — сказал он. — Если будете волноваться, не примете правильного решения. Ну, теперь отправляйтесь. Сегодня вы уже Лукашевич не увидите, да это и лучше. Ведь вам надо кое-что обдумать, надо сказать ей очень точные слова.
Жукова с благодарностью глянула на своего классного руководителя, ощутила родительскую теплоту в его голосе.
Она вышла из директорского кабинета, думая над тем, что сказал ей Юрий Юрьевич. Какие «точные слова» она может приготовить для Лукашевич? Почему не гневные, не осуждающие? А может, осуждающие слова и будут «точными»?
Только дома, уже перед тем как ложиться спать, Юля поняла, что классный руководитель совершенно верно определил ее будущий разговор с Лукашевич. Не сердиться, а говорить точными словами, чтобы они попадали в самое сердце. Чтобы Варя ощутила их справедливую критику. И говорить очень тепло и искренне!
На следующий день было воскресенье, и Жукова поехала на Шатиловку.
Сначала она хотела взять с собою Виктора, но раздумала. Надо поговорить с Варей наедине, как девушка с девушкой.
Юля даже приготовила план разговора, но поняла, что здесь никакие планы не нужны, надо только твердо знать, какими словами говорить…
Накануне всю ночь падал снег. В конце концов пришла зима.
Когда Юля вышла на улицу, снежинки еще кружили, деревья стояли белые и мохнатые, торжественно молчаливые. Серая ворона победно каркала на верхушке акации и сбивала снежную пыль.
Все вокруг помолодело. Смех, каждое слово звонко рассыпалось в хрустально-ясном воздухе, сирены машин казались музыкальными гамами.
Городской парк встретил Юлю величественной тишиной. И
Было еще рано, ни один школьник не прошел еще с лыжами или санками по заснеженным аллеям. На скамейках шапками лежал снег, и они казались от этого одинокими и забытыми.
Юле ужасно захотелось хоть минутку постоять у березы, под которой она стояла вдвоем с Виктором в тот памятный вечер. Она свернула с аллеи и побрела по нетронутому снегу вглубь парка.
Лужайка со старыми березами дремала в заносах. Голубые тени лежали на снегу. На сухом стебле, торчащем из-под снежного сугроба, качался щегол. Когда Юля подошла ближе, он, стряхну снег со стебля, полетел прочь.
Девушка нашла «свою» березу. Вокруг нее намело снеговой сугроб, подойти близко нельзя было. Юля простерла над заносом руку и кончиками пальцев погладила холодную бархатную кору. От легонького дыхания ветерка с ветвей посыпалась серебряная пыль и запорошила пальто.
Юля с нежностью вспомнила Виктора. «Что он сейчас делает? Наверно, учит уроки и не знает, что я вот стою под „нашей березой“»!
— Не думала, что я такая сентиментальная личность, — промолвила Юля и отряхнула пальто. Голос ее эфемерно прозвучал на пустой лужайке.
Ее поразила новая мысль: «А что если и у Вари с тем фотографом тоже такая любовь, если и у них есть березы и „свои“ заветные уголки в парке, и не произнесенные, но понятные для обоих слова?»
— Эге, такая горячая любовь, что немедленно бросай школу и езжай на пустынный остров! — снова вслух сказала Юля и решительное ушла с лужайки. Еще ни разу не встретившись с женихом Вари Лукашевич, Жукова уже ощущала к нему презрение и ненависть. Вспомнилось, с какими нотками иронии произнесла Татьяна Максимовна это слово — «жених».
Почему я так не люблю эти слова — «жених», «кавалер»? — думала Юля.
Она легко нашла высокий забор на улице Коцюбинского, ворота с табличкой, которая предупреждала про злых собак. «А может, злые собаки на цепи? Было бы хорошо зайти без предупреждения, неожиданно».
Жукова толкнула незапертую калитку, вошла, озираясь. Против крыльца, в уголке небольшого двора, стояла будка для собаки. Пес, наверное, привязанный.
Откуда-то донесся высокий девичий голос. Прислушалась. Кто-то пел в доме.
На цыпочках поднялась на крыльцо, вошла в сени. Невольно остановилась — за дверью выводила печальную песню девушка:
А молодість не вернеться, Не вернеться вона…Юля слушала, пораженная. Какой бархатный, какой волшебный голос. Кто же это? Певица, артистка?
Она забыла постучать, дернула дверь.
— Варя!
Посредине комнаты стоял стол, за ним сидели Варя и толстая женщина с постным лицом — определенно, ее тетка.
Юле чему-то так и врезалась в память эта минута. Как Варя глотнула песню, с ножницами в руках встала из-за стола, как у нее от неожиданности вытянулось лицо, как тетка глянула подозрительным взглядом, словно ощупала Юлю с головы до ног.