Золотая медаль (пер. Л.Б.Овсянникова)
Шрифт:
Юля и Марийка помогли ему снять пальто, он вошел в прихожую, потирая от холода руки, свежий, гладко побритый, с подстриженной бородкой.
— Молодежный слет! — весело воскликнул он. — И все давние знакомые: Вова, Виктор, не говоря уже про наших комсомолок — будущих астрономов, писательниц…
Потом он взял за руку Марийку и, как маленькую, подвел к Евгении Григорьевне.
— Ваша дочь в последнее время делает успехи, которые нас очень радуют, — сказал он. — Да, да, Марийка начинает входить в число отличниц. Поздравляю вас!
Учитель искренне пожал Евгении Григорьевне руку.
Нина, стоящая
Вскоре с веселой суетой все начали садиться за стол. Юрий Юрьевич сел рядом с Евгенией Григорьевной, возле него — Марийка, дальше — Виктор с Юлей, Нина с Вовой и прочие гости. На столе красовался большой пирог, утыканный веточками расцветшей вишни. Марийка давно их срезала в саду и держала в теплой воде, пока не расцветут.
Зацокали вилки и ножи, все налили вина и выпили за здоровье Евгении Григорьевны. Начался непринужденный, бодрый разговор.
Заговорили о выборе профессии. Эту тему незаметно, будто она возникла сама, поднял Юрий Юрьевич.
— Когда-то, — сказала Жукова, — была самая лучшая, самая благородная профессия — революционер!
— Да неверно, Юля, — возразил Юрий Юрьевич, — и совсем, знаете, это неверно! Почему — была? Это профессия не исчезнувшая, она не может исчезнуть на земле. Она только, так сказать, перешла в другие формы. А грандиозная революционная борьба в нашей стране за обновление земли, за коммунизм? Ведь каждый советский человек в этом понимании — борец, революционер-профессионал. Разве Мичурин — не революционер? А Стаханов?
Нина зааплодировала:
— Правильно, Юрий Юрьевич! Как у Франко чудесно сказано:
«Вічний революціонер — дух, що тіло рве до бою»…
— Согласна, согласна, — сказала Юля. — И как мне… как мне хочется стать настоящей революционеркой!
Последние слова были сказаны с такой детской искренностью, что все засмеялись.
— У моего отца хорошая профессия, — похвалился Виктор. — Сталевар! Двадцать лет работает возле электрической печи. Я часто бываю на заводе. Люблю смотреть, как варят сталь. Очень интересно! Опытный сталевар на глаз определяет температуру печи, по цвету расплавленной массы! А еще интереснее — когда льется ослепительный металл. Никогда не видели? Вагранка наклоняется все ниже, а сталь льется, льется, и вокруг дождь золотых искр! Чудесно! Все-таки наш век — век стали!
— Вижу, что у вас богатые впечатления, — сказал Юрий Юрьевич. — Может, они и определят вашу будущую профессию? Что ж, направляйтесь в металлургический институт. Куда вас зовут «души прекрасные порывы»?
Виктор сбоку глянул на Юлю, словно искал ее поддержки.
— Вы говорите — в институт? Разве это — обязательно?
— Вот и на тебе! — развел Юрий Юрьевич руками. — Твердо убежден, что обязательно.
У Виктора мелькнуло на лице странное выражение. Он хотел что-то сказать, но сдержался. Потом подумал и, снова посматривая на Юлю, промолвил:
— А знаете, Юрий Юрьевич, я еще окончательно не решил. У меня есть по этому поводу свои мысли…
Он покраснел и замолк, смутившись.
— Надо самому себя проверить, — сказала Юля. — Сразу
Тихонько она прибавила — так, чтобы услышал только Виктор:
— Хотя ты и есть мой большой ребенок…
Она прикусила язык, но было уже поздно — и как оно выскочило это словцо: «мой»? Хотела же просто сказать — ты большой ребенок…
— Юля, дорогая, повтори, — прошептал Виктор. — Правильно ли я услышал?
— Правильно, кроме слова «мой».
Виктор украдкой нашел под столом Юлину руку и благодарно пожал.
Юле было хорошо, уютно, и вместе с тем мягкая нежная грусть охватила душу. Было ли это тихое очарование первой любви — чистой и душистой, как цвет яблони, неясное ли предчувствие грядущей разлуки? Так изнеможенно и томно раскрываются на молодой яблоне бледно-розовые лепестки навстречу утру, а на дне цветка дрожит слезой хрустальная капля росы…
— Ясное дело, — сказал Юрий Юрьевич, — что профессию надо выбирать с горячим сердцем и светлым умом. Ах, дорогие друзья, у вас есть все возможности для этого. А вот когда я учился… И все же выбрал себе любимую дорогу. Нет у нас плохой профессии, всякая работа — прекрасная, если она согрета любовью.
Юрий Юрьевич рассказал интересные случаи из своей учительской жизни, вспомнил, что первым его учителем был поп — отец Богдан. На уроки он приходил с полными карманами гречки, на которую ставил на колени «нерадивых» учеников.
— А вы стояли, Юрий Юрьевич? — спросила Марийка.
— Пришлось. Я спросил у отца Богдана, на каком языке разговаривали в раю Адам и Ева. Как оказался, батюшка в этом вопросе был досконально осведомлен. «Разговаривали они церковнославянским языком, — сказал он, — а чтобы ты лучше запомнил, становись на колени!» И собственноручно насыпал на пол гречки. Как же она впивается в тело! До сих пор не могу забыть!
У Нины начался оживленный разговор с Вовой Морозом. Она доказывала, что хорошую картину может дополнять точное название и что здесь художнику не обойтись без помощи поэта или писателя. Вова же отстаивал мысль, что никаких названий картинам давать не надо, пусть названия дает сам зритель, пусть картина воздействует своим содержанием.
— А то что же у нас выходит? — говорил Вова. — Мы предупредительно пишем: «Это не корова, а закат солнца». Будто зрители сами не понимают, что перед ними в самом деле закат солнца.
— Подожди, — горячилась Нина, — а что ты скажешь по поводу такого названия картины, как, скажем, «Над вечным покоем»? Не церквушка, а именно «Над вечным покоем!» Название дополняет картину! И надо уметь найти такое название! Не «Грачи вьют гнезда», не «Весна», а «Грачи прилетели»! Не «Старики», а «Все в прошлом», не «Наводнение», а «Большая вода»!
Вове было приятно, что Нина вспомнила эти картины. Он доверительно рассказал ей о своих творческих планах.
— Мне хотелось бы сделать такое полотно, — мечтательно говорил Вова. — Представь себе, Нина: осень, дорога в поле, небольшая рощица, мостик через ручей. Наша родная, дорогая сердцу природа. У дороги, на опушке, стоит девушка с букетом желтых кленовых листьев. В небе журавлиный ключ, летящий на юг, и девушка белым платком машет ему вслед… Я так ярко вижу все это и обязательно напишу такую картину, как только стану взрослым.